Ювелирная работа

Перед тем, как войти в скоропомощной корпус, Алекс посмотрелся в тонированное стекло припаркованной рядом хонды и остался доволен своим внешним видом. Красаве?ц-молоде?ц, которого даже сломанный нос не портит. Наоборот – небольшая горбинка делает лицо интереснее. Прямых носов много, а вот такой – только у него. Однотонная серая рубашка с коротким рукавом и аккуратный кожаный портфель дают понять, что Александр Бушмакин – человек серьезный, а приветливый взгляд и легкая улыбка свидетельствуют о том, что он не какой-нибудь «сухарь», а дружелюбный, компанейский парень. Хорошо, если и здешний начальник окажется таким же – дружелюбным и компанейским.

Подумал – и будто наколдовал. В кабинете заведующего подстанцией сидел за столом и что-то писал плотный бородатый мужик лет тридцати – тридцати пяти. Алекс сначала подумал, что это кто-то из сотрудников уединился в начальственном кабинете для написания какой-нибудь важной бумаги, но Борода (так прозвал его Алекс) оказался заведующим. Узнав, что Алекс пришел по поводу трудоустройства, заведующий отодвинул бумаги в сторону, встал, протянул руку и представился:

– Юрий Владимирович, для своих просто Юрий.

Начитанный Алекс знал, что на «скорой» отчества практически не употребляются, все называют друг друга по именам, но от начальства, да еще и при знакомстве, такой простоты не ожидал. Пришлось на ходу менять схему поведения – по глазам «просто Юрия» было ясно, что заливать ему про «хочу делать настоящее дело» не стоит. Лучше сказать правду, немного ее отлакировав.

– Вообще-то я хотел работать в кардиологии, по специальности, но в первой городской больнице Братска кардиологического отделения не было, пришлось устроиться в терапевтическое. Там я быстро понял, что постепенно превращаюсь в терапевта, теряю свою узкую специализацию, не могу закрепить на практике те знания, которые получил в ординатуре…

Здесь Алекс сделал паузу, давая возможность Юрию вставить слово, которое прояснило бы его отношение к услышанному.

– И в Москве пытались пробиться в кардиологические отделения, но у вас ничего не вышло! – подхватил заведующий. – В Кардиоцентре не были?

– Да куда уж мне! – скромно ответил Алекс. – Я так, по обычным больницам ходил. Начал с семидесятой, потом был в пятнадцатой и шестьдесят восьмой… Ну, в общем, провинциала без связей и опыта работы никуда не берут. Предлагали только приемное отделение, а туда я не хочу.

– Да, – кивнул заведующий. – Приемный покой – это филиал ада. А в Москве на «скорую» устроиться не пытались?

– Пытался, – Алекс сокрушенно вздохнул. – Мне на шестнадцатой подстанции было бы очень удобно работать, она в пешем доступе от моего дома, минут пятнадцать-двадцать быстрым шагом. Заведующая была согласна, но на Центре есть некто Сестричкин…

– Знаем-знаем, – усмехнулся заведующий. – Тот еще фрукт, гнилой насквозь и с придурью. Он меня в свое время вышиб с сорок второй подстанции по совершенно необоснованной жалобе. И что? Я пришел сюда, – последовал хлопок ладонью по столу, – и вот уже третий год как заведую. А в Москве все бы на линии работал. Как говорится, нет худа без добра. К счастью, у нас окончательное решение принимаю я, там, – заведующий ткнул указательным пальцем вверх, – в эти дела не вмешиваются. Грехи есть какие-нибудь? Только честно. На «скорой» все тайное сразу же становится явным.

– В смысле это? – Алекс щелкнул себя по кадыку пальцем.

– И это, и это, – заведующий изобразил, будто делает себе внутривенный укол в левую руку, – и все остальное.

– Пью я умеренно, а всем прочим совсем не увлекаюсь, – ответил Алекс, глядя собеседнику прямо в глаза. – А еще я не беру чужое без спроса и не занимаюсь вымогательством. Но один недостаток у меня есть – хромаю не только по части опыта, но и по части знаний. В универе же как? Выучил, сдал, забыл. В голове без привязки к практике ничего не задерживается. А в ординатуре нас ничему не учили, только грузили писаниной и дежурствами…

Заведующий понимающе кивнул. «Катит!» – обрадовался Алекс, цитировавший прочитанное на форуме.

– Короче говоря, мне непременно нужна стажировка и хотелось бы работать с опытным фельдшером. Если это возможно.

– Все будет! – ответил заведующий. – Без стажировки никак и новички у нас всегда работают с опытными фельдшерами.

«Дело сделано!», обрадовался Алекс, приготовившийся к длительному хождению по подстанциям.

– Только уговор! – заведующий слегка нахмурился. – Чтобы никакого врачебного чванства. Если знающий фельдшер говорит, что нужно делать, незнающий врач делает это без пререканий. А то некоторые сразу же в позу встают – нечего меня поучать, я в бригаде главный! С такими у меня разговор короткий, трудовую в зубы и скатертью дорога!

– Я так делать не буду, – пообещал Алекс. – Честное слово. Я понимаю, что я – зеленый новичок, которому предстоит учиться, учиться и учиться.

– Молодец! – похвалил заведующий. – Ты мне сразу понравился, видно, что нормальный мужик, а не клоун какой-нибудь. И то, что ты честно сказал о своих знаниях мне тоже понравилось. Некоторые здесь, в моем кабинете, из себя академиков строят, а сами не знают, каким концом трубку в трахею нужно вставлять. Держи перечень документов для трудоустройства…

Переход на «ты» означал, что Алекса уже считают своим.

«Не сразу все устроилось, Москва не сразу строилась», вспомнил он слова известной песни.

Ничего, что не сразу, а только со второй попытки.

Главное, что устроилось.

Глава четвертая. Прямолинейный врач

Фельдшера Алексу дали такого, что хоть влюбись да женись, как говорила мать – истинное совершенство во всех отношениях. Симпатичная, умная, ловкая, опытная – десятый год на линии работает – и вдобавок еще и деликатная. Все советы подает в такой форме, что со стороны никто не понимает истинного распределения ролей в бригаде. Если, к примеру, Алекс назначит на вызове что-то не то, то фельдшер молча сделает по-своему, а после, с глазу на глаз, объяснит ошибку и скажет, что нужно записать в карточку. Если видит, что Алекс не знает, что назначить, спросит «два кубика фуросемида в мышцу, да, Александр Николаевич?». Вроде бы и подсказка, а вроде бы и нет. Если Алекс сомневается по поводу госпитализации, которая необходима, то спросит: «Ну я пойду за носилками, да?» или же: «На носилках или своим ходом?». А если Алекс соберется везти кого-то в больницу без оснований, то скажет: «Сегодня вряд ли с этим возьмут, у них перегрузка». Это же совсем не то, что «с таким диагнозом госпитализация не полагается». Звали фельдшера Татьяной, а фамилия у нее была звучная, редкая и, как сообщил Алексу всезнающий Гугл, аристократическая – Доливо-Добровольская. На шутливый вопрос: «Где находится ваше родовое имение?» Татьяна ответила: «А хрен его знает, это у папаши моего нужно спрашивать, но он слинял с концами, когда мне два года было». Это обстоятельство еще больше расположило Алекса к Татьяне, она прекрасно знал, каково это – расти без отца и сочувствовал всем, кому пришлось пройти через это. А Татьяна прониклась к Алексу во время их второго дежурства, когда Алекс не дал ей выбросить на ветер двадцать пять тысяч рублей.

Дело было так. Во время передышки, когда Алекс смотрел футбол в комнате отдыха, а точнее – дремал под монотонный бубнеж комментатора, явилась Татьяна и попросила у него взаймы три с половиной тысячи рублей.

– Там бабушка пришла, – возбужденно тараторила она, – принесла продавать старинные серьги с бриллиантами. Красота невероятная, я давно о чем-то таком мечтала! В скупку она идти боится, там обманывают, вот и пришла к нам. Просит всего двадцать пять тысяч, это едва ли четверть настоящей цены, ей деньги срочно нужны, чтобы сестру похоронить. А у меня как раз день рождения через неделю, мне муж с родителями эти серьги в складчину оплатят, как подарок, так что я деньги быстро верну, не сомневайтесь (тогда они между собой даже с глазу на глаз еще были на «вы»). Я почти всю сумму собрала, только трех с половиной тысяч не хватает. Одолжите, а?

– Одолжу, – ответил Алекс. – Без проблем. Только хотелось бы сначала взглянуть на серьги.

– Я договорилась, что она мне их продаст! – заволновалась Татьяна. – Если я деньги быстро найду…

– Да не буду я их покупать, – усмехнулся Алекс. – Мне серьги дарить некому. Только посмотрю, любопытно.

– Тогда пойдемте, она у входа стоит, ее охранник дальше не пускает. Сегодня же Вовка-омоновец дежурит, он вредный.

Старушка оказалась маленькой, худенькой и благостной. Одета во все черное, сумочку крепко держит обеими руками, глаза печальные-печальные. Алекс еще издалека раскусил в ней аферистку-голдошницу, впаривающую фальшак доверчивым лохам. Но, надо отдать ей должное, антураж был организован качественно. Серьги лежали в старинном бархатном футляре с остатками золотого вензеля на истертой до блеска крышке. Золото потемнело, камни потускнели, сразу видно, что серьги давным-давно не надевали…

– Правда же прелесть?! – тараторила Татьяна. – А работа какая! Кто, вы говорили, их изготовил?

– Овчинников, – тихо и с достоинством ответила старушка. – Был такой придворный ювелир, его фирма имела магазины на Кузнецком мосту и на Ильинке. В том, что на Ильинке мой дед их и купил для моей бабки на двадцатую годовщину их бракосочетания.

– Ох, как я люблю вещи с историей! – Татьяна восхищенно закатила глаза. – Класс!

– Никакая это не старинная работа, – сказал Алекс, глядя прямо в бесстыжие глаза аферистки. – Всего лишь имитация, причем – небрежная. Камни в старину крепили иначе, и огранка была другой. Золотом тут и не пахнет, это латунь, а брюлики стеклянные. Красная цена этим бирюлькам – пятьсот рублей, вместе с футляром и историей.

– Да что вы говорите! – ахнула Татьяна. – Не может быть!

Со старушки моментально слетело все благолепие. Грязно выругавшись, она сунула коробочку с серьгами в сумку и выскочила во двор с проворством, которого никак нельзя было от нее ожидать.

– Бабка тоже фальшивая, – констатировал охранник. – Ей не больше сорока?, больно уж резвая. Она мне сразу не понравилась…

– Тебе вообще никто никогда не нравится! – огрызнулась Татьяна и обернувшись к Алексу спросила: – Доктор, откуда у вас такие познания? Неужели в иркутском меде читают курс ювелирного дела?

– Если бы этот курс читали в универе, то я бы давно все забыл, – пошутил Алекс. – Но мой старший брат был ювелиром и успел кое-чему меня научить…

Татьяна и охранник придали лицам скорбное выражение. О трагической гибели родителей и брата Алекс рассказал только заведующему подстанцией, но знали об этом все, вплоть до сестры-хозяйки Арины Артуровны, которая называла Алекса «сиротинушкой» и угощала пирожками собственной выпечки. Пирожки у Арины Артуровны были хорошие, почти как у мамы.

Ясное дело, что после этого у Алекса установились самые лучшие отношения с Татьяной (ничего лишнего, только сотрудничество и взаимовыручка), а его акции на подстанции существенно поднялись в цене. Да, доктор молодой, опыта маловато, но зато дока в ювелирном деле. На протяжении двух недель подстанционные дамы приносили Алексу для оценки свои драгоценности. Увидев, что из кулона старшего фельдшера Альбины Ивановны вот-вот выпадет полуторакаратный изумруд, Алекс сказал, что изделие нуждается в починке и вызвался помочь, благо весь свой ювелирный инструмент вместе с реактивами он привез из Братска в Москву. В Москве никто не мог удивиться тому, что младший сын Савелия шарит в ювелирке, а иногда было так приятно тряхнуть стариной и что-нибудь отполировать-починить. В качестве постоянной работы ювелирное дело привлекало Алекса мало, а вот как хобби оно оказалось вполне ничего. Опять же, приятно было делать что-то на высоком профессиональном уровне. Чисто для самоуважения.

За три месяца работы на «скорой» Алекс невероятно прогрессировал в профессиональном плане. Во-первых, медицина перестала быть для него чужой (в Братске добиться этого не удалось). Во-вторых, он обрел уверенность в своих силах и перестал терзаться мыслями относительно того, правильно ли он поступил, превратившись в Санька. Правильно! Правильно! Это же совершенно другая жизнь и совершенно другие возможности!

Из Ретуева нередко приходилось госпитализировать пациентов в московские стационары. У кого-то – «добровольная», то есть платная страховка, кто-то прикреплен к ведомственной больнице, а для кого-то в областных стационарах не нашлось места… Оказавшись в столичной конторе, Алекс старался заводить знакомства, хотя бы и на уровне приемного отделения. Для этого всегда имел при себе пачку «Парламента» и несколько шоколадок. Если угостишь человека сигареткой или шоколадкой, то он к тебе сразу потянется… На подстанции Алекс объяснял наличие у него сигарет тем, что хоть он и бросил курить, но запах хорошего табака доставляет ему удовольствие, поэтому он и носит при себе распечатанную пачку. Примечательно, что никто из подстанционных курильщиков никогда не пытался «стрельнуть» у Алекса сигаретку. Человек же не курит, у него особые обстоятельства. И вообще, народ на ретуевской подстанции скорой помощи был гораздо деликатнее и проще, чем в первой больнице города Братска. Вот кто бы мог подумать? Никакой фальши в поведении, никакого притворства, никакого стукачества и все друг за друга горой, вне зависимости от межличностных отношений. Доктор Иванов может ненавидеть доктора Петрова, но на вызове он о нем никогда ни одного плохого слова не скажет. В первой больнице города Братска все было иначе – каждый врач, общаясь с пациентами, всячески старался принизить своих коллег и возвысить себя, гениального до невозможности.

– А что ты хочешь? – удивилась Татьяна, когда Алекс поделился с ней этим своим открытием (к тому времени они уже перешли на «ты»). – Мы же на передовой, поэтому у нас все по-другому. Без взаимовыручки и взаимного доверия нам никак нельзя. Меня подруга звала в поликлинику, старшей медсестрой, сама она там главной недавно стала. Ночной работы нет, никуда не выезжаешь, а сидишь в кабинете, при этом денег почти вдвое больше, чем у меня здесь, потому что премии у старших сестер постоянные и весьма нехилые. Но я отказалась. И почему? Потому что я дура, которая счастья своего не видит? Или потому что мне звание фельдшера дороже всего на свете? Нет, просто у нас здесь здоровая атмосфера, а там – гнилая. Все друг друга подсиживают, все друг другу завидуют, все друг на друга начальству доносят. Даже думать об этом противно, не то, чтобы в этом котле вариться. Тьфу!

– А у нас не доносят? – поддел Алекс.

– Был один такой, – усмехнулась Татьяна. – Володька Федоро?вич, редкостный засранец. Его из кремлевской «скорой» выперли за какие-то грехи, так он у нас пытался карьеру сделать. Ходил с блокнотиком, все записывал, а потом докладывал начальству, причем не местному, а верховному, в Красногорске…