Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место

– Не-е-ет!

В подтверждение серьезности своих намерений Оленька съездила ногой по уху акушерку Вартик.

– Так мы до следующего утра провозимся, – резюмировала Девяткина. – Первые роды ведь.

Часы над входом показывали четверть первого. Дня, а не ночи. В этом свете пророчество Девяткиной выглядело особенно мрачным.

– Не наша вина, – вздохнул Данилов. – но муторно. Не люблю сидеть без дела.

Ему было скучно. Он с удовольствием бы занялся чем-нибудь полезным и нужным, но приказ главного врача был однозначным: «Из родзала никуда! Разве что в туалет, и то – пулей!»

– Действительно, Ивановна могла бы во время осмотра, словно невзначай, воды выпустить, – согласилась Девяткина. – Подсказать ей, что ли?

– Захочет – сама сообразит.

Неслышной поступью в зал вошла главный врач. Высокая и плотная, Ксения Дмитриевна двигалась очень легко, и мало кто в роддоме рисковал заниматься чем-либо запретным или отлынивать от работы, сознавая, что «хозяйка» может появиться рядом в любую минуту.

– Ну, как у нас дела? – преувеличенно бодро спросила главврач.

– Еще не родила, – невежливо отозвалась акушерка Вартик, левое ухо которой покраснело и немного припухло.

– Я вижу, – ответила Ксения Дмитриевна, подходя к кровати. – Н у, Оленька, как ваше самочувствие?

– Хреново! – ответила Оленька, которой и впрямь приходилось несладко. – А-а-а!

Юртаева зашептала на ухо главному врачу. Та выслушала, демонстративно подняла глаза к потолку и слегка покачала головой.

– Елена Ивановна настаивает на проколе пузыря, и я с ней полностью согласна, – пропела она медовым голоском. – Ведь это существенно ускорит процесс и облегчит ваши страдания…

– Нет! Никаких посторонних вмешательств! О-о-о-а-а!

– Страдание очищает душу! – шепнула Данилову Девяткина.

– И укорачивает жизнь, – в тон ей отозвался Данилов.

– Н у, подумайте, подумайте, – не стала настаивать «хозяйка». – Елена Ивановна, если понадоблюсь – я у себя.

На выходе она остановилась возле Данилова и Девяткиной.

– Доктора! А где ваши сестры?

– В коридоре разминаются, – ответил Данилов, вставая.

– Что-то я их там не видела! – нахмурилась главный врач. – Курят небось.

Данилов ожидал продолжения, но «хозяйка» махнула рукой, мол, что с вас взять, и вышла столь же неслышно, как и вошла.

Время, казалось, замерло. Крики, стоны, уговоры, причитания – все это слилось в единый фон, плотную пелену, обволакивающую и отупляющую сознание. Данилов снова посочувствовал охранникам – не каким-то конкретным, а вообще всем: ведь это невыносимо трудно – сидеть сложа руки и ждать, ждать, ждать… Прихода начальства, часа «икс», конца смены – ожидание тягостно и мучительно. Кто сказал, что хуже всего ждать и догонять? Гнаться – интересно: азарт, состязание, предчувствие победы, смена декораций. Разве сравнится погоня с ожиданием?

В перерыве между схватками пациентке в очередной раз захотелось прогуляться по родовому залу. Поддерживаемая Юртаевой и Вартик, она спустилась на пол, и, игнорируя просьбы передвигаться осторожно, сделала два довольно смелых шага. На третьем шаге пузырь наконец-то лопнул и околоплодные воды хлынули на пол.

– Ой, что это?! – воскликнула Оленька.

Будущую мать срочно вернули на ложе. Доктор Юртаева при помощи специального ремня присоединила к ее животу датчик монитора сердцебиения плода, подождала, пока санитарка, вызванная из коридора, вытрет пол вокруг кровати, затем натянула перчатки и занялась осмотром.

– Головка установилась! – оповестила она всех присутствовавших.

– Долго еще? – поинтересовалась роженица.

– Не очень, – туманно ответила доктор. – Посмотрим, как дальше пойдет раскрытие…

– Мне главное, чтобы без лекарств! – простонала Оленька. – Чтобы все естественно…

– Вообще-то всем главное – чтобы ребенок здоровый родился, – шепнула Девяткина. – Ксения ушла, пойду-ка я покурю…

– По моей команде мы станем тужиться так, как учили, – завела свою песнь Вартик, – и не будем халтурить. Будем тужиться как следует! Но – по команде! Скажу «тужься» – надо тужиться, скажу «не тужься» – останавливаемся.

Казалось бы, зачем ей в десятый, если не двадцатый раз, повторять одно и то же? Но женщины, особенно те, кто впервые рожает, часто теряются от боли и невозможности контролировать себя, забывая и то, чему их учили до родов, и то, что им объясняли полчаса назад. К тому же уверенный тон голоса акушерки успокаивает роженицу, придает ей уверенности в благополучном исходе родов. Из молчуньи хорошей акушерки не получится, молчуньям лучше в операционные сестры идти.

Данилов прислонился спиной к стене и прикрыл глаза. Ночью ему не удалось поспать: Никита, в котором вдруг забурлила подростковая самостоятельность, не явился домой к положенным девяти часам, а его телефон был выключен. Пока Лена обзванивала приятелей и одноклассников сына, Данилов, вооружившись мощным фонарем, обошел весь район. Периодически он звонил жене и, узнав, что Никита пока не найден, расширял радиус поисков.

Блудный сын явился домой в половине первого. Объяснил, что ходил с приятелем в кино, а потом еще «немного погулял и незаметно загулялся». Мобильный же он впопыхах забыл зарядить и заметил это только по возвращении домой.

Он не отвечал на вопросы, огрызаясь на упреки. В третьем часу ночи Лена наконец отправила Никиту спать, а потом до утра фантазировала на тему «Где он был, и что там делал, и что с ним вообще происходит». Ей не приходило в голову, что это обычная подростковая безалаберность и вечное желание ребенка доказать всем, что он уже взрослый.

Данилов успокаивал жену, пытаясь погасить бурю эмоций своей рассудительностью.

Елена позволила себя убедить, что с Никитой все нормально, лишь в седьмом часу утра, когда ложиться было уже поздно. В итоге Данилову невыносимо хотелось спать. Он надеялся наверстать свое вечером, начав «давить подушку» чуть ли не семи часов, но, придя на работ у, узнал о внеочередном «дежурстве».

«Добрый боженька, Гиппократ, Акслепий и все-все-все, – обратился к высшим силам Данилов. – Сделайте, пожалуйста, так, чтобы она родила поскорее и обошлась бы без моих услуг».

Обращение сработало, правда, Данилов потом долго корил себя за эгоизм. Следовало просить, чтобы роды прошли благополучно, без лишних напрягов не только для анестезиолога-реаниматолога, но и для остальных врачей. Увы, высшие силы любят подшутить над людьми, дословно исполняя их просьбы.

Когда появились первые признаки потуг, врачи оживились. Самой роженице все уже было безразлично – ей казалось, что этот кошмар не кончится никогда.

Данилов вместе с Ирой встали в изголовье кровати: оттуда было удобнее следить за состоянием пациентки, не мешая врачу и акушерке.

– Отдохнули, подышали, так, хорошо… а теперь тужимся, раз-два! Сильнее, давай-давай, не изображай потугу, а тужься… Молодец! Теперь передохни…

– Оленька, я предлагаю сделать небольшой разрез в промежности, – сказала Елена Ивановна в перерыве между потугами. – Лучше, конечно, под местным обезболиванием, но можно и без него. Разрез предотвратит разрывы мягких тканей…

– Эпизиотомия, я знаю, – ответила просвещенная роженица. – Не надо, пусть все идет как идет…

Данилов уважал людей, следующих своим убеждениям. Эпизиотомия – это разрез мягких тканей промежности. Врачи делают ее не потому, что садисты, а только для расширения родовых путей. Правильно сделанный разрез действительно облегчает продвижение головы ребенка и тем самым предотвращает разрывы.

Опытные врачи зачастую делали разрез и без обезболивания. Дело в том, что головка плода на высоте схватки сильно растягивает ткани промежности, и от этого они на некоторое время утрачивают чувствительность.

– Вы уверены? – переспросила Юртаева. – Ведь это просто разрез в два сантиметра…