– И сотрудники сразу же задумаются – что это за фрукт-ананас такой? – хмыкнул Данилов. – Почему к нему особое отношение? Не хотелось бы, чтобы они так думали.
– А что тут такого? – удивился Денис Альбертович. – Мой бывший кафедральный наставник попросил меня помочь его сотруднику в сборе материала для докторской, а я, по старой памяти, согласился. Да, разумеется, как доцент кафедры вы будете на особом положении, но в этом нет ничего подозрительного. Как говорится – по заслугам и почет.
– Не жалеете, что ушли с кафедры? – спросил Данилов.
– Жалею, что четыре года там потерял, – ответил Денис Альбертович и вроде как, сказал правду, во всяком случае, ни в голосе, ни во взгляде Данилов не почувствовал ни малейшей фальши. – Правда, жалеть я начал не сразу… Уходил на нервах, сгоряча, а после осознал, что поступил правильно. Я же по натуре практик, а не теоретик.
– Тогда скажите мне, как практик, что вы думаете о происходящем?
Задав вопрос, Данилов спохватился, что кофе остывает и сделал маленький дегустационный глоточек. Кофе оказался очень даже неплохим. Данилов уважительно хмыкнул.
– Турка и только турка, – прокомментировал хозяин. – Я не признаю кофемашин.
– Главное, чтобы кофе был хороший, – дипломатично ответил Данилов, в свое время перешедший из лагеря убежденных «турочников» в лагерь конформистов, признающих и турку, и машину. – Так что же вы думаете, Денис Альбертович?
– Не знаю, что и думать, – Денис Альбертович шумно вздохнул и развел руками. – Голову сломал. В самом начале думал, что это старые сотрудники пытаются меня подставить. Люди же разные, некоторые готовы пожертвовать пациентом для того, чтобы досадить неугодному начальнику. Я же буквально каждый день выслушивал сентенции на тему: «Прислали нам непонятно кого». Когда все старые врачи свалили, я вздохнул с облегчением – ну уж теперь-то все будет в порядке. Однако, стало еще хуже. В декабре летальность дошла до тридцати двух процентов! Я неделями из отделения не вылезал, пытался понять, что происходит, но так ничего и не понял. Вроде бы все делается, как надо, а пациенты умирают. Грешили на больничную аптеку, но вторая комиссия трясла ее так, что заведующая чуть инфаркт не получила. Проверяли все, сверху донизу, образцы на исследование забирали, однако же ничего не нашли. С препаратами, которые мы получаем из аптеки, все в порядке. И у нас они хранятся так, как нужно. Должен сказать, что со старшей медсестрой мне крупно повезло. Четкая женщина, я рад, что она осталась в отделении. Но, тем не менее, сам практически ежедневно проверяю что как хранится. Я вообще все-все проверяю, как заведенный. У меня уже невроз сформировался – если выдается свободная минутка, я устраиваю какую-нибудь проверку. Зам по аир к нам заглядывает часто, раз в неделю бывают начмед[10 - «Начмед» – жаргонное название заместителя главного врача по медицинской части.] с главной медсестрой, про линейный контроль департамента я вообще не говорю – одно время приезжали чуть ли не каждый день, сейчас, правда, поутихли… Все ищут недочеты, но никто ничего найти не может. У нас все, как положено, как должно быть. Некоторые сотрудники на этой почве ударились в мистику – списывают все на проклятие моего предшественника. Говорят, что увольняясь он на весь корпус орал: «будьте вы прокляты!»…
– И проклял Демон побежденный… – вырвалось у Данилова.
– Вот-вот! – кивнул Денис Альбертович. – Я удивляюсь тому, какая каша в головах некоторых людей. Ну как можно в наше время верить в проклятия и сглазы? Особенно при наличии медицинского образования… Так верят же! Есть у нас доктор Гармашук, так он на дежурство приходит весь обвешанный амулетами. На шее какая-то молитва в мешочке и камешек заговоренный, в кармане четки, которые якобы должны отводить несчастье, на запястьях ниточки с узелками… Ниточки, правда, я запретил – как с ними в операционную? У нас ротация – месяц в операционной, два месяца в отделении. Так теперь свои ниточки на ногах носит. Но ничего не помогает. В феврале у Гармашука умер пациент с диабетом, которого привезли к нам в коматозном состоянии. Мы его с того света вытянули, полностью стабилизировали и уже готовили к переводу в отделение, но у него вдруг возникла желудочковая фибрилляция,[11 - Желудочковая фибрилляция (фибрилляция желудочков) – представляет собой нескоординированные сокращения мышечных волокон желудочков сердца. При этом состоянии сердце не может перекачивать кровь.] которую купировать не удалось. Вот ни с того, ни с сего! Лечили его правильно, стабилизировали, но в результате получили труп. Почему? Не знаю! Разумеется, все шишки валятся на меня – при Хобте, прежнем заведующем, летальность держалась в пределах семи с половиной процентов, а при мне, – Денис Альбертович ткнул себя в грудь оттопыренным большим пальцем, – поперла расти, как на дрожжах. Да, я понимаю, что заведующий отвечает за все происходящее в отделении. Но я не могу понять, что происходит. Иногда думаю – пусть меня снимут с заведования и выгонят к чертовой матери, только бы разобраться… Еще кофе?
– Не откажусь, – улыбнулся Данилов.
Пока Денис Альбертович был на кухне, Данилов попробовал разобраться в собственных впечатлениях и пришел к выводу, что в целом тот ему нравится. «Но это еще ничего не означает!», тут же заметил внутренний голос. Да, не означает. Преступники могут быть крайне обаятельными людьми. Даже маньяки обаятельные попадаются.
Когда Денис Альбертович вернулся, Данилов попросил рассказать историю снятия предыдущего заведующего.
– Я, собственно, сам с ним знаком не был и знаю все с чужих слов, но столько раз слышал об этом от разных людей, что вижу все, словно наяву. Мой предшественник и кое-кто из врачей отделения занимались вымогательством денег под предлогом стимулирования среднего и младшего персонала. Медсестры в этом, насколько я понимаю, не участвовали, все делалось на врачебном уровне, причем очень осторожно, намеками. Если родственники намеков не понимали или не хотели понимать, то их оставляли в покое. За наркоз или за вытягивание с того света деньги никогда не просили, только за уход. Но суммы, насколько мне известно, были крупными. В среднем брали по десять тысяч за сутки, а если пациент был на ИВЛ,[12 - ИВЛ – искусственная вентиляция легких.] то не меньше пятнадцати…
– Неплохо, – присвистнул от удивления Данилов. – Даже если заплатят за троих пациентов, то уже получается внушительная сумма.
– Но при этом всех пациентов старались лечить качественно, – продолжал Денис Альбертович, – и уход за ними был адекватный…
– Естественно, – кивнул Данилов. – Лишние проблемы никому не нужны. Рыба лучше ловится в тихой воде.
– И вообще для любого вымогательства важно, чтобы у отделения была бы хорошая репутация, – добавил Денис Альбертович. – Могу предположить, что вымогательством занимались все врачи отделения, а не только те, на кого нажаловались. Один из старых врачей, между нами говоря – тот еще мерзавец, при увольнении прямо сказал мне, что он не привык жить на одну зарплату. Да и по тачкам было видно, что люди не бедствуют, отнюдь… Но какой смысл обсуждать это сейчас, когда из старых сотрудников остались только сестры и санитарки? Им на меня обижаться не за что. Они не видели никаких особых благ от моего предшественника, врачи с ними не делились. Старшая сестра как-то раз сказала, что со мной гораздо приятнее работать, чем с Михаилом Юрьевичем. Я, мол, не гноблю людей за каждую оплошность, как он.
– Ну сказать можно что угодно, – заметил Данилов.
– Ирина Константиновна подтвердила свои слова делом, – не без гордости сказал Денис Альбертович. – Ее сманивали в приемное отделение, обещали огромные премии и прочие плюшки, но она сказала, что полностью довольна своей нынешней работой и никуда переходить не собирается.
«Еще бы! – подумал Данилов. – У старшей медсестры приемного отделения жизнь такая, что никаких премий не захочешь. Плюшки хороши, когда ими не давишься…».
– Она помогала мне налаживать работу, – продолжал Денис Альбертович. – Пыталась удерживать увольняющихся медсестер, в момент особо острой нехватки персонала выходила на дежурства сама. В общем, человек она надежный и если бы держала камень за душой, то так стараться бы не стала. Ну а потом – как старшая сестра отделения может влиять на летальность? Она не назначает лечение и никак не взаимодействует с пациентами. Медсестру еще можно заподозрить в том, что она ввела пациенту не то, что назначил врач. Но вы сами увидите, какой контроль установился сейчас в нашем отделении. Пока сестра набирает лекарство в шприц, врач у нее в прямом смысле над душой стоит. Все флаконы перед постановкой проверяются… Ну и вообще у сестер нет возможности самовольничать. А сестры, в свою очередь, следят за врачами… Я иногда думаю – может эта нервозная обстановка во всем виновата? Черт его знает… Тут поневоле в мистику ударишься, благоприятные дни высчитывать начнешь.
– Благоприятные дни? – удивленно переспросил Данилов. – В каком смысле «благоприятные»?
– В самом прямом – для работы! Есть у нас доктор Дебихина, полная, между нами говоря, дура, которую я терплю только потому, что заменить некем, так вот она высчитывает свои благоприятные дни на следующий месяц и в другие дни работать категорически отказывается. Мало мне проблем с составлением графика, так еще я должен помнить, когда Марина Степановна согласна выходить, а когда нет!
– Вот вы сказали «дура, которую я терплю», – поймал собеседника за язык Данилов. – А может это она вам статистику портит? И вообще много ли кого вам приходится терпеть?
– Я представляю ход ваших мыслей, – улыбнулся Денис Альбертович. – Нет, не много кого, Дебихина у нас одна такая. Типичный, в общем-то, случай – медсестра выучилась на врача, а уровень мышления у нее так и остался сестринским. Чего стоит доктор Дебихина и что ей можно поручать, стало известно уже на первом ее дежурстве, так что теперь я использую ее исключительно в качестве ассистента при грамотном докторе и, вообще, стараюсь ставить ей дневные смены. Ничего, кроме, наблюдения за пациентами в зале, ей не поручается, в мало-мальски сложных случаях привлекается старший врач смены. Как результат – у Марины Степановны самая лучшая статистика среди врачей. Так что ничего она нам не портит, потому что мы не позволяем ей этого делать.
– А какая причина смерти лидирует среди условно-необъяснимых вы не выясняли?
– Да там все, что только может быть, – поморщился Денис Альбертович, – начиная с фибрилляции и заканчивая анафилактическим шоком. Завтра под маркой поиска нужного материала вы сможете посмотреть всю документацию. Но доминирующей причины у нас нет, это точно. Люди умирают от разных причин, в каждом случае действия персонала признаются правильными, сомнений в отношении препаратов, получаемых из аптеки у нас нет, но, тем не менее, летальность в четыре раза больше средней по Москве. Такая вот задачка с многими неизвестными. Вам еще хочется попробовать ее решить или уже нет?
– Если честно, то еще сильнее захотелось, – ответил Данилов. – Я люблю решать задачи и не люблю, когда умирают люди.
– Если вы ее решите, то с меня «поляна» в любом ресторане, – пообещал Денис Альбертович. – Хоть в «Фифти», хоть в «Принцессе Грёзе», хоть в «Эль Маримари».
– Да я местов-то таких не знаю, – ответил Данилов, подумав о том, что бы сделала с ним за слово «местов» покойная мама, преподававшая школьникам русский язык и литературу. – Я человек простой, негламурный. Был бы финик к кофейку – и ладно.
Денис Альбертович понял намек и ушел варить третью порцию бодрящего напитка. Оставшись в одиночестве, Данилов подумал о том, что если отбросить первую версию, которую после знакомства с Денисом Альбертовичем хотелось отбросить, то на ее место нечего будет поставить. Никаких других предположений в уме не возникало. С пациентом все в порядке, то есть – нет оснований ожидать летального исхода. Это раз. Персонал делает все правильно, это два. Препараты используются нормальные, которые правильно хранились в правильных местах, это три. Но при всем том летальность выше тридцати процентов. Вот о чем тут можно подумать? О влиянии какого-то нераспознанного внешнего фактора? Например, кто-то из врачей принес в ординаторскую сувенир или, скажем, кружку, сделанную из «фонящего» материала?.. Чушь! Во-первых, у облучения есть свои симптомы, а, во-вторых, от него бы в первую очередь страдали бы сотрудники, которые проводят в отделении по восемь-десять суток в месяц, а не пациенты, чье пребывание кратковременно. Какая-то новая инфекция, вызывающая парадоксальные реакции на препараты?.. Тоже чушь! В наше коронавирусное время, когда все ходят в масках да респираторах, когда все обрабатывается-стерилизуется в режиме нон-стоп, инфекции особо разгуляться не могут. Да и не ограничилась бы инфекция стенами одного реанимационного отделения, очень скоро пошла бы гулять по всей больнице, а затем и по всей Москве… Но в других отделениях, не говоря уже о других стационарах, летальность не возрастает. Непростая, однако, задачка.
«Шерлок Холмс решил бы ее в один момент! – проворчал внутренний голос. – Он не стал бы тратить время на обдумывание фантастических версий, а понаблюдал бы и сделал выводы».
– Будем наблюдать! – вслух пообещал Данилов.
– Это вы о чем? – спросил Денис Альбертович, принесший на подносе чашки со свежесваренным кофе.
– Да это я сам с собой беседую, – усмехнулся Данилов. – Так задачки легче решаются… Особенно те, которые со многими неизвестными.
Глава третья
Задачка со многими неизвестными
– Данилов, ну чего тебе спокойно не живется, неугомонный ты мой? Только-только вернулся с коронавирусного фронта и снова нашел себе приключение! Лучше бы действительно диссертацией бы занялся…
Реакция жены была ожидаемой. Ни на что иное Данилов и не надеялся. Ничего – выговорится и остынет.
– Так я и займусь, – пообещал он. – Раз уж представился такой случай. Я же не только расследование вести буду…
– Да ты только им и будешь заниматься! – махнула рукой Елена. – А то я тебя не знаю. До сих пор удивляюсь тому, как ты кандидатскую сподобился защитить!
– Однако же сподобился…
– Я так понимаю, что восьмое марта мы с Машкой празднуем без тебя!
– Я дежурю завтра, шестого марта, – напомнил Данилов. – А затем два дня отдыхаю. Седьмого, как положено, сделаю предпраздничную уборку и что-нибудь приготовлю, заодно повешу на кухне новый карниз. А восьмого марта мы предпримем что-нибудь развлекательное.
Новый карниз стоял в углу еще с докоронавирусных времен. Сначала Данилов не собирался вешать его до тех пор, пока жена не купит новые занавески – делать, так уж разом, потом, когда вопрос с занавесками был решен, до карниза все никак не доходили руки. Время от времени он с великим грохотом падал на пол. Дочь Маша всякий раз истошно визжала, а жена страдальчески вздыхала и поджимала губы. Но долг мужской чести требовал, чтобы перед женским праздником карниз переехал по месту постоянной прописки.
– Так я тебе и поверила! – усмехнулась Елена. – Ты притащишь с дежурства кучу документации и просидишь над ней все выходные. Или умотаешь восьмого с утра пораньше допрашивать свидетелей.
– Каких свидетелей?
– Не знаю! Каких-нибудь. Все сыщики по выходным мотаются по свидетелям, а их жены скучают дома. Но я не стану скучать. Мы с Машкой съездим в Коломну, давно уже собирались.