Закон-и-Честь! – 5. Реванш Закона
В ожидании ужина, выслушивая бурчание в пузе и посматривая на часы, Джек изучал своих временных собратьев по несчастью. При этом не забывал пускать слюни и не прекращал попыток неловко сложить из деревянных кубиков с закруглёнными краями стену. В зале периодически раздавались пронзительные вопли и возникали споры. Сумасшедшие с истинно детскими обидами принимались выяснять отношения и тогда в ссоры спешили вмешаться медсёстры. Ссоры возникали на пустом месте, из-за совершеннейшей ерунды. Кто-то у кого-то взял без спроса любимую игрушку, сломал любовно возводимый в течение трёх часов из конструктора домик, дорисовал на создаваемом шедевре что-то своё, плюнул кому-то на голову, пихнул в спину, обозвал плохим словом на букву Ж. Да мало ли что! Среди всех этих взрослых, но тронутых головой людей Джек ощутил себя в детском аду. Работный дом отдыхает, вынужден был признать он. И это он ещё сидит в отделении для спокойных пациентов, которых не надо утихомиривать в количестве трёх дюжих санитаров на одного. Хорошо, что я не стал переигрывать, пришла запоздалая мысль. Джек на миг представил себя среди конкретных дебилов и ему стало тошно. Да ну на хрен.
Джек сидел за столом, раз за разом пытаясь сложить из непослушных кубиков стену. А на душе становилось всё муторней. М-да уж, торча в этом зале, на виду у всех, он вряд ли сможет что сделать. Разве только дождаться ужина и развода по комнатам. С возможными ночными приставаниями от медицинского персонала. Спунер как-то слыхивал, что в подобных учреждениях над сумасшедшими людьми порой учиняют втихаря всяческие безобразия. Особенно если они достаточно молоды и привлекательны. Изначально Джека поразил тот факт, что его, по сути совсем ребёнка, четырнадцатилетнего мальчишку, без обиняков записали в пациенты и поместили в общий зал. Теперь же он видел, что не одинок. В игровой комнате находилось наравне со взрослыми ещё несколько детей примерно его возраста или постарше.
Один из подростков, долговязый веснушчатый паренёк с коротко остриженными волосами сидел неподалёку от Джека. Он склонился над листом бумаги, с силой зажав в пальцах карандаш. Джек чуть приподнял голову, пытаясь рассмотреть, что он там рисует. Паренёк со скрипом водил карандашом по столу, продавливая бумагу и только чудом не ломая графитовый стержень. А ведь при случае и карандашом можно убить, пришла в голову Джека мыслишка. Значит, ещё раз убедился он, я нахожусь в компании привилегированного класса, местной элиты. Не совсем чокнутых людей. Но я так же могу тут сидеть хоть до посинения, неделями, и так и не увидеть девчонок! Джек насупился. Чёрт-чёрт-чёрт! Он теряет время. Протирает штаны на заднице. Джек тут же скривился ещё свежим воспоминаниям. Но как быть? Не может же он просто взять и уйти из этой комнаты! Что он скажет, что хочет в туалет и для этого ему нужно обойти всё здание? Которое, к слову, было преогромным. И Джек не исключал наличия подвального этажа. В котором, с наибольшей вероятностью, и скрывалось всё самое интересное и таинственное, не предназначенное для общего взора.
Ну попросится он в туалет, ну отведут его за ручку. Какой-нибудь добрый санитар с физиономией уставшего мясника даже поможет ему расстегнуть штаны. Дальше то что? Сбежать? Прикидываясь идиотом, с воплями помчаться по больничным коридорам, попутно заглядывая во все открытые двери? И надеяться, что за одной из них окажется Элен или Генри? Точняк, их план, как опасался Крейг, полное дерьмо. Что было хорошо на словах, совсем не подходило в условиях суровой реальности. Жопа, эта была полная жопа.
– Жопаааа!!! Жопааа!!! – совсем рядом с Джеком раздался истошный вопль. Спунер чуть не подпрыгнул от неожиданности вместе со столом. Какого дьявола?!
Как выяснилось, поднял хай один из больных. Толстый низенький человечек лет сорока с отполированной как биллиардный шар лысой головой и косыми, смотрящими в разные стороны глазами. Он истошно вопил, изливая весь гнев на своего соседа по столику – согнутого старика неопределённого возраста, разительно отличающегося от толстяка. Общего у них было одно – больничные серые робы, напоминающие Джеку самые дешёвые пижамные пары. Толстяк, брызгая слюной, надрывался белугой, тыча в старика похожим на сардельку пальцем, и посекундно оглашал залу словом «жопа». Из чего Джек сделал вывод, что словарный запас лысого недоумка весьма ограничен.
Причина возмущения толстяка состояла в том, что старик отобрал у него головоломку, над которой толстяк бился несколько часов, пытаясь состыковать два картонных элемента. Старик же, которому явно всё надоело, увлечённо, не обращая внимания на воющего лысого, уже складывал в общую картинку последние кусочки. Джек усмехнулся. Он бы, наверно, тоже не выдержал. К месту криков спешила медсестра. Половина психов не обращала на происходящее ни малейшего внимания, продолжая заниматься своими делами, другая половина с детским любопытством, вытягивая шеи, ожидала, чем всё закончится. Джек был в числе последних. Хоть какое, но развлечение. И вообще тут надо держать нос по ветру и тщательно анализировать всё подряд. Вдруг пригодится?
Джек исподлобья смотрел, как медсестра что-то настойчиво говорит разъярившемуся толстяку. Медсестрой, поспешившей на разбор полётов, оказалась Норма. Джек не слышал, какие именно доводы привела Норма, но вопли толстяка тут же стихли. Он ещё несколько секунд возмущённо посопел, дико вращая косыми глазами, потом надулся и сел за стол. Норма обратилась к старику. Тот же, закончив складывать головоломку, с невозмутимым видом подтолкнул мозаику своему громогласному товарищу. Увидев картинку целиком, толстяк немедля заулыбался и, тоненько захихикав, принялся осторожно водить пальцами по поверхности мозаики.
Норма погрозила старику пальцем и, не добившись от того никакой видимой реакции, со вздохом отвернулась. Старик же сложил руки на груди и принялся насвистывать незатейливую мелодию. С него было как с гуся вода. Джек невольно усмехнулся. Не исключено, что этот забавный дед, так же, как и он, только косит под психа. А может и впрямь сейчас витает где-то в заоблачных далях в неведомых странах…
Мимо увлёкшегося рассматриванием необычного старика Джека лёгким бесшумным шагом матёрой хищницы прошла Норма. Мальчишка в последний момент успел нацепить на лицо маску недалёкого тупицы и усердно заулыбаться. Сердце тревожно подпрыгнуло в груди. Чёрт, чуть не спалился!
– А как себя чувствует наш новенький? – приторным сахарным голоском заворковала над Джеком Норма. – Освоился, малыш? Никто не обижает?
– Ааа… Нее… – усердно замычал Джек. Кубики выпали из его пальцев. Светловолосая улыбчивая медсестра с твёрдыми пальцами, безучастными глазами и судя по всему маниакальной страстью к маленьким мальчикам здорово пугала Спунера. Он был готов залезть под стол и изобразить буйный припадок, лишь бы избавиться от её навязчивого внимания.
– Понятно. Ты, наверно, уже проголодался! Потерпи ещё немножко. Через полчаса будет ужин. Тебя проводят в столовую. Сомневаюсь, чтобы ты в последнее время хорошо питался…
Норма наклонилась к Джеку. Её губы зашевелились рядом с его левым ухом. Тёплое дыхание молодой женщины, казалось, опаляло кожу. У Спунера по всему телу встали дыбом волосы. Он едва сдерживался, чтобы не завопить во всю глотку. Норма словно не замечала всех происходящих с ним изменений и продолжала заговорщицки шептать:
– Я же видела, насколько ты исхудал… Одна кожа да кости! Признаюсь, твой дядюшка показался мне ещё тем мерзавцем. Настоящий скупердяй. Наверняка он морил тебя голодом. Сомневаюсь, что он вообще любит детей. А я люблю.
Медсестра игриво укисла его за мочку уха и, выпрямившись, наконец-то отошла. К немыслимому облегчению Спунера, покрывшегося целым табуном крупных мурашек. Что происходит? О чём эта грымза ему толковала? Джек почувствовал, что его всё глубже и глубже засасывают зыбучие пески хитроумно расставленной ловушки. Проклятье, а ну вдруг Норма удумает ночью прийти к нему в палату и… И что? Что она посмеет с ним сделать? Да всё что угодно! У обескураженного Джека второй раз за несколько минут выпали из онемевших пальцев кубики. Дело дрянь. Долго ему не продержаться. А если его раскусят? Тогда вообще кранты. Почему-то Джек ни капли не сомневался, что руководству поликлиники очень не понравится, что в их дела влезлидва посторонних и очень любопытных носа.
Джек чуть приподнял голову, обводя нарочито остекленевшим взглядом зал, заполненный одинаково одетыми людьми, у которых на сорок душ вряд ли наберётся больше мозгов, чем сможет уместить голова ребёнка. На миг ему сделалось не по себе. Джеку показалось, что за внешним больничным лоском, за бросающейся в глаза стерильностью кроется нечто странное. Неправильное. Загадочное, безумное, опасное. Словно за брошенной в лицо ловкой рукой фокусника мишурой из доброжелательных улыбок медсестёр и надёжных спин санитаров пряталось что-то зловещее. Атмосфера тревоги и безнадёги незримо окутывала убранство Мерсифэйт. Безумие… Джек чуть не расхохотался. О чём это он, чёрт возьми?! Он же торчит в сумасшедшем доме! Как тут ещё должно быть?
Двоякость. Двуличие. Он видит изнанку. Одну сторону медали. Он видит лечебницу взором, доступным многим. А из-за невидимой стороны просачивается, словно гнилостные болотные испарения, аура подавляющего страха, животной паники, бесконечной боли и рвущей душу тоски… Джек судорожно втянул в себя воздух. Эге-гей, да он уже сам начинает рассуждать как заправский псих!
Глава 3
…Ужин. За свою жизнь Джеку доводилось едать всякой гадости. Он был неприхотлив в плане еды и практически лишён брезгливости. Мог сожрать что угодно, если это что-то будет хоть отдалённо напоминать пищу. Однако же, уныло ковыряясь в тарелке с жидкой овсянкой, он не мог не признать, что на харчах в психушке нещадно экономят. Овсянка была недосолённой, количество масла в ней равнялось одному кусочку на десятивёдерный чан, хлеб был чёрствым, а налитый в стакан компот цветом напоминал анализы. На вкус, кстати, тоже. Что там говорила Норма о его худобе? Она что, намекала, что на такой дерьмовой жрачке он вскорости превратится в кабана?
Любопытно. На вид недостатка в средствах клиника явно не испытывала. А кормили не лучше, чем в работном доме. И это ужин в общей столовой для неопасных привилегированных пациентов, между прочим. Чем же кормят особо буйных, помоями, что ли? Здоровенные мастиффы у главных ворот в шкуры едва вмещались. Да и присматривающие за порядком мордатые санитары явно не на хлебе с водой живут. А может это одна из метод лечения пациентов? Специальная дета? Разгрузочный день? А завтра, например, здесь начнётся обжираловка. Впрочем, это уже не его проблемы. Завтра его уже тут не будет.
Согрев себя этой мыслью, Джек без аппетита дожевал кашу. Чего не скажешь о его новых компаньонах. Психи, фактически все как один, наворачивали так, что за ушами трещало. То и дело сёстры подносили желающим добавки. Столовая размерами не уступала игровой комнате и располагалась в восточном крыле здания. Всё на том же первом этаже. На больших окнах всё те же железные решётки. На улице уже сгущался вечерний сумрак, грозя перейти в непроницаемую ночную тьму. В столовой горели электрические лампочки. Огромный камин, расположенный в одной из стен, как показалось Джеку, не использовался по назначению уже много лет. Зато от труб парового отопления шло устойчивое тепло. Что и говорить, а больница была технически оснащена по первому классу. Уж в этом Джек разбирался. Да, денег на больницу не жалели. У Спунера было особое чутьё на невидимые потоки финансовых вливаний.
В столовой были установлены несколько длинных укрытых скатертями столов, за которыми при случае могло уместиться человек двести, не меньше. Но скорее всего, остальные пациенты больницы трапезничают в иных условиях. Кривясь, Джек допил компот и с отвращением вытер губы засунутым ему за ворот слюнявчиком. К слову, далеко не все из жующих рядом с ним людей были знакомы с назначением сего нехитрого гигиенического предмета. Кто-то беспрестанно сморкался в него, кто использовал, как головной платок. Один тип на глазах Спунера аккуратно обмотал слюнявчиком ложку, будто она была раскалена добела. Он осторожно ел овсянку, перед каждым глотком усердно дуя на неё. Некоторые половину не доносили до рта, а роняли на пол. Иные же умудрялись залить всё вокруг компотом. Кто-на на дальних задворках стола устроил перестрелку из скатанных кусочков хлеба. Джеку оставалось только поблагодарить себя за неторопливость. Он вошёл в столовую последним и уселся с самого краю уставленного приборами стола.
Его ближайшим соседом был тощий, похожий на бледного червя мужик лет сорока с засаленными, до плеч волосами и лицом, изрядно побитым оспой. Рябой склонился над своей тарелкой, широко расставив локти, так, что кончики его волос окунались в стакан с компотом и вкрадчиво разговаривал с овсянкой. Спунера разобрало невольное любопытство. Он ещё никогда не видел, чтобы кто-нибудь запанибратски беседовал с кашей! Не забывая пускать слюни и изредка что-то похрюкивать под нос, Джек оттопырил в сторону рябого ухо. Как выяснилось, патлатый псих справлялся о здоровье овсянки, как она провела этот день, и как поживает мистер Бобкинс. Судя по довольной роже рябого, овсянка отвечала ему полным пониманием…
Чертыхнувшись, Спунер возвёл очи горе. Господи. Да здесь и вправду, даже если абсолютно вменяем, то обязательно вскорости свихнёшься! И тут взгляд Джека упал на закреплённый на потолке, под одной из несущих дубовых балок рупор с отведёнными в сторону проводами. Хм, что это? Обычный электрический громкоговоритель или же тревожная система? Вдруг это сирена, готовая взвыть во весь голос? Скорее всего, точно такая же штуковина была установлена и в игровой комнате. Просто Джек не заметил. Зато он заметил рядом с настенными выключателями большущие красные кнопки, прикрытые круглыми решётчатыми дверцами с замочными скважинами. И почему-то Джеку показалось, что ключики к этим скважинам есть у каждого члена больничного персонала.
Да тут система безопасности почище, чем в Радостном причале, подумал Джек. Радостным причалом обитатели Дна называли центральную городскую тюрьму общего режима. А что, очень даже похоже. Решётки, мощные двери, санитары вместо надзирателей и медсёстры взамен фараонов. Вот только Спунер поймал себя на том, что до сих пор не увидел ни одного из врачей. Ну, не считая того, кто ставил ему диагноз в приёмном покое. Неужели у специалистов так много работы, что они безвылазно сидят по кабинетам? Или же просто все разъехались по домам? Наверняка в больнице существует уже годами отработанный график дежурств…
Интересно, во сколько здесь начинается отбой? И спросить то ни у кого не спросишь. Джек нетерпеливо заёрзал на жёстком стуле. Часов в десять, не позже. Подъём примерно в шесть, может, в семь. Начало процедур и курса лечения. Что-то уж больно не хотелось Джеку испытывать на себе все чудодейственные способы излечения безумия от местных коновалов. Скорей бы утро. Скорей бы увидеть хмурую физиономию Джентри. Конечно, инспектор будет зол и возмущён. Наговорит ему кучу неприятных вещей о безответности и неоправданном риске, о том, что он в жизни не видел более непродуманного подхода к делу… Спунер с трудом сдержал разъезжающиеся в невольной улыбке губы. Да он бы с радостью выслушал во сто крат больше, только бы этот миг настал.
Генриетта, Элен. Джек сразу погрустнел. Он покосился на рябого, которой со слезами уминал кашу, посекундно выспрашивая у мистера Бобкинса прощения. Как же ему, чёрт возьми, разнюхать о девушках? Ни малейшей зацепки, ничего. Ни одного намёка, что они здесь. Идиоты, неужели они с Крейгом могли подумать, что внутри лечебницы всё пойдёт гладко и складно? Как выяснилось, попасть сюда было самым плёвым делом. Ладно, думай, думай, дубина… Где их могут держать? Ну уж точно не у всех на виду! Скорее всего, в отдельных палатах, для тяжелобольных. А может и вообще в каких-нибудь подземных казематах. На невидимой стороне, в царстве запахов тревоги и страха. Только там! Здание больницы огромное. И спрятать в нём двух человек не тяжелее, чем схоронить в стогу сена пару иголок.
Может и ему внезапно имитировать трясучий припадок? Или же накинуться на санитаров? Насколько велики шансы, что его отправят в место, где, вероятно, томятся и пропавшие девчонки? Немного поразмыслив, Спунер с разочарованием вынужден был отказаться от этой идеи. Не такая уж он важная птица. Скорее всего, стоит ему выкинуть какой-нибудь фортель, он тут же профилактики ради схлопочет промеж глаз, а завершатся его подвиги ударной дозой успокоительного с последующим привязыванием к кровати в собственной комнате и личными пожеланиями сестры Нормы доброго сна.
Неизвестно, сколько бы ещё Джек раскидывал мозгами и терзался бесплотными идеями, если бы в его жизнь не вмешался случай. Впрочем, так зачастую и происходит. Решение проблемы возникает само собой, спонтанно. Ярким цветком расцветая у тебя под носом. Не сказать, что в данном случае решение выглядело самым наилучшим и безопасным, но это был своего рода шанс. А шансов Мерсифэйт отмеряла крайне редко и очень скупо.
После ужина их вывели из столовой. Завсегдатаи клиники привычно разбредались по своим берлогам. Некоторых отводили медсёстры. Скучающие санитары почти не обращали на пациентов внимания. Комната Джека, как он быстро понял, находилась на втором этаже. Вездесущая Норма взяла его за руку и, улыбаясь, сказала, что покажет ему место, где он теперь будет спать. Для этого требовалось выйти в холл и подняться по лестнице.
Светловолосая медсестра тащила его за ручку, как едва научившегося ходить ребёнка. Джек изо всех сил старался идти как можно медленнее. Он вяло загребал ногами и цеплялся носками башмаков за дубовый паркет. Норма стоически терпела все его выкрутасы. С её лица не сходила довольная улыбка. Которая, кстати, Джеку совсем не нравилась. Он ощущал себя ведомым на убой барашком.
Они поднимались по ступенькам, когда в холле появились эти люди. Двое мужчин. Один среднего роста, в длиннополом плаще с поднятым воротником и низко надвинутой на глаза шляпой. Спунер никогда его не видел. А у него была отменная память на лица. Впрочем, как такового, лица этого человека видно и не было. Словно он нарочно скрывал его. Зато второго… Второго мужчину, облачённого в пальто, шляпу-цилиндр и перчатки, Джек уже имел сомнительную честь лицезреть ранее. Совсем недавно. И когда Спунера обожгло вспышкой узнавания, у него чуть ноги не подкосились. Дьявол его раздери, а он что тут делает?! А вдруг он запомнил Джека? И сейчас ткнёт в него длинным сухим пальцем и крикнет на весь холл: эй, я знаю этого мальчишку, никакой он не сумасшедший, он явно самозванец, не тот, за кого себя выдаёт!
Джек непроизвольно сжал пальцы Нормы. Медсестра удивлённо посмотрела на него. Она никак не могла увязать внезапного проявления чувств у своего подопечного с появлением в холле гостей лечебницы. Они поднялись до середины лестницы. А Джек старался быть как можно более незаметным. Он даже идти стал быстрее. Украдкой косясь вниз, Джек увидел, что вновь прибывших сопровождает прилично одетый джентльмен умного вида, в наброшенном поверх дорогого костюма белоснежном халате. Наверняка один из ведущих специалистов, решил Спунер. Определённо не последняя больничная шишка. Может даже, личный подручный Аткинса. И скорее всего иначе и быть не могло. Учитывая, кто именно пожаловал в больницу и то, что их встречал лично этот тип… Джек ещё раз бросил быстрый взгляд на эту парочку. Один из прибывших быстро удалился с врачом в направлении западного крыла. Они о чём-то переговаривались. Второй, невозмутимо осмотревшись, остался терпеливо коротать время в холле.
Игнорируя расставленные вдоль стен кожаные диваны, старый знакомец Джека застыл непоколебимой статуей, заложив руки за спину. Он так и не увидел Джека. По правде, у Спунера не было уверенности, смог бы этот тип теперь его узнать. С момента их встречи Джек малость преобразился. Но бережённого бог бережёт. Оказавшись на опоясывающей холл галерее, Джек облегчённо перевёл дыхание. Пронесло. Но что, чёрт его возьми, он здесь делает? Поздновато для визитов… И тут Джека будто молнией пронзило. Он дёрнулся, вызвав новый недоумевающий взгляд Нормы.
– Что-то ты возбудился на вечер, малыш, – проворчала она. – Любопытно!
Но Джек впервые не обратил на её слова внимания. Он лихорадочно размышлял, уже совершенно не заботясь, куда его ведут. Он запомнил направление, по которому ушли врач с прячущим лицо гостем. Это сейчас было намного важнее. И, кажется, Джек начал догадываться, кем мог быть этот второй человек. Особенно учитывая, что он преотлично знал, кем был первый.
Элен точно здесь. Они приехали к ней. Тут других вариантов и быть не может. В лицо мальчишки бросилась кровь. Всё сходится и подтверждается. Аткинс, Гиллрои… Они все повязаны одной прочной верёвкой. Надо что-то делать. Времени в обрез. Джек это нутром чуял.
* * *
Элен задыхалась от злости. От злости, отчаяния и беспомощности. Господи, как же она хотела сейчас умереть! Но девушка подозревала, что даже этого ей не дадут сделать. Не позволят. Как можно умереть в настолько хорошо оснащённой по самому последнему слову технического прогресса клинике? Да уж, с виду обычная психбольница на поверку оказалась оборудована не хуже Королевского госпиталя. И работающие здесь люди, несмотря на то, что были полными психами, своё дело знали крепко.
Её могут пытать до бесконечности. Подводить к крайней черте и отступать. Балансировать на границе смерти. А современная наука в случае чего поможет вытянуть её обратно, на сторону ещё живых. Покончить жизнь самой лично ей так же никто не даст. Если не прикажут, разумеется. Элен сморгнула выступившие в уголках глаз слёзы. Это было хуже всего. Наиболее унизительно и мерзко. Сжиматься всякую минуту в ожидании приказов. Зная, что не сможешь противостоять кодовым фразам и властному голосу доктора Аткинса. Он стал для неё царём и богом. Единственным властителем её разума. И она ничего не могла с этим поделать.
Окончившаяся полным провалом попытка к бегству привела девушку в эту комнату. Она не была похожа на обычную больничную палату. И не только за счёт наличия специального металлического стола, к поверхности которого её привязали мягкими кожаными ремнями. Стол при помощи специального механизма мог поворачиваться вокруг своей оси и даже подниматься вертикально. Элен более всего он напоминал дыбу, на которой она была растянута с разведёнными в сторону ногами и опущенными вдоль туловища руками. С неё сорвали шапочку, так что её волосы разметались по столу, но оставили больничную рубашку. Обнажённые руки и ноги покрывали тысячи мурашек. Грудь равномерно вздымалась, с искусанных губ девушки срывалось натужное дыхание. Больше она не могла пошевелить ни пальцем.
В палате совсем не было окон, свет лился из подвешенных к потолку светильников. Входная железная дверь была закрыта. Пол устилал дубовый паркет. Вдоль одной стены стояли шкафчики, напротив другой – письменный стол с креслом. Кушетка. Два стула. Комната скорее выглядела как чей-то неброский и простенький кабинет. Всё консервативно, строго, ничего лишнего. Вот только этот проклятущий стол никак не вписывался в общий интерьер. Наверно она не первая, кто оказывался к нему привязан, подумала Элен. Возможно, это и впрямь кабинет одного из её мучителей, где он обычно ведёт беседы с пациентами. А пациенты бывают разные. Поэтому наличие подобного стола с ремнями никогда не помешает. Но не в её случае. Она то нормальная! Она абсолютно здорова, несмотря на все усилия Аткинса и его клики уверить её в обратном.
Девушка мысленно напряглась. На её лбу крупными градинами выступил пот от чудовищных усилий. Но тщетно. В её состоянии она была неспособна и пёрышко сдвинуть. Проклятье! Насколько же она слаба… И насколько сильны её враги. Аткинс. Жуткий монстр, только с виду похожий на человека. Элен чуть не теряла сознание от страха всякий раз, как представляла его входящим в комнату. К ней вернулись прежние чувства. Действие наркотиков окончательно развеялось. Она вновь стала бояться. Эмоции снова захлёстывали её, терзали обузданный разум, истязали пленённую душу. Единственное, что ей оставалось, это думать. Но много ли толку от этих скромных возможностей? Думай, не думай, а ремни от этого не расстегнутся и двери не отворятся. Чёрт, и впрямь остаётся только уповать на внезапное появление прекрасного принца! Элен мысленно усмехнулась. Мышцы лица так же не слушались её…
Она уже потеряла счёт времени. Сколько она провела растянутой на этом холодном столе? Час? Два? В животе громко урчало, в горле пересохло. Хорошо хоть, пока не хотелось в туалет. Обмочиться прямо тут Элен как-то совсем не прельщало. А может она и не хочет, потому что Аткинс дал ей специальную команду.
Из глаз девушки потекли очередные ручейки слёз. Совсем она раскисла… Только и делов ей осталось, что валяться тут беспомощной куклой, да тонуть с собственных соплях и слезах. Элен всеми силами возжелала, чтобы произошло хоть что-то! Что угодно, только бы побыстрей. Она устала от безысходности, от постоянных тревожных ожиданий, от страха. Пусть уж лучше к ней наведается Аткинс, чем вот так лежать и вздрагивать от каждого шороха, пытая саму себя страшными мыслями. Подобное бездействие хуже всего! Так она и впрямь вскорости с ума сойдёт!
