– «10В». Передаём доклады. Надеюсь, все написали?
У меня возникает желание хлопнуть ладонью по лбу.
Нет, ёкарный бабай, не все. У некоторых вчера была ПОНОЖОВЩИНА… эм, потопорщина.
Валентин не без труда выковыривает листочки из своего рюкзака и вручает Олесе, чтобы та передала дальше.
– Ваша диссертация, мсье АрсенЕв?.. – Валентин выжидательно смотрит на меня.
Я качаю головой.
– Вообще забыл.
– Сын мой, ты про наш китайский так не забудь.
– «Сказал он сто пятьсот раз».
– Поскольку у нас по программе дальше спирты и фенолы, – вклинивается голос Леонидаса, – и поскольку из вас, олухов, никто никогда ничего не читает, мы смотрим учебный фильм. Глазеть в телефон, в окно и на соседей запрещается под страхом пыток испанским сапогом.
– Он это серьёзно? – стонет Валентин и упирается лбом в сиденье впереди. – Неужели хотя бы день нельзя без этой фигни?
Из-под его пиджака выпрыгивает серебряный крестик и блестящим маятником качается в воздухе.
– Гапоненко и компания, биться головой о сиденья рано, у вас впереди диагностика.
Оба десятых класса шумят, как сосны в бурю, но Леонидас это хладнокровно игнорирует: включает телевизор у кабины водителя и запускает чёрно-белый (точнее, коричнево-белый) фильм.
О, Божечки-Божечки-Боже. Эта документалка старее моего бати.
Я с напряжением жду фразы Леонидаса «где домашняя работа Арсеньева», но нет, всё спокойно. Никто Артура Александровича не трогает, никому он задаром не сдался – кроме, разве что, Валентина, который втыкает мне в ухо свой наушник.
Раздаётся мелодия печального пианино. Туман за окнами редеет, и автобус заполняет алый рассвет.
– Красиво… – говорю я Валентину. Он дёргает бровями.
– Вчера накачал.
Низкие лучи солнца нагревают и без того душный салон, и я прижимаюсь виском к прохладному окну. Под грустное пианино в моих ушах проносятся одноэтажные дома: дерево, жесть, шифер. Их сменяет березняк в огненных полосах, сквозь который – параллельно с нами – бежит лось.
Я машинально тяну руку в карман, чтобы сфотографировать рогача. На свет вылезает обёртка от «Picnic», нитка, чёртов палец, билет, монета в пять рублей, фольга от жвачки «Dirol»…
Ах да, мой телефон взят в заложники.
Ну и ладно. И прекрасно. Хотя бы на следующие шесть часов Артура Александровича не побеспокоят СМС из-за чужих долгов.
Кто вообще сейчас пишет СМС? Когда люди изобрели «ПочтампЪ», «WhatsApp», «Telegram» и ещё с десяток соцсетей и приложений.
Те, кому чаты малопонятны или неизвестны? Старички «за тридцать»?
Из переднего конца автобуса доносится «кукареку», и я не сразу догадываюсь, что на мой сотовый пришло новое сообщение. Солнечное сплетение скручивает от тревоги. Леонидас охлопывает себя и достаёт из кармана брюк простенькую раскладушку. Сводит брови, когда понимает, что «кукареку» издаёт другой мобильник, и смотрит на меня.
Ну вот да. Ещё СМС используют люди с древними телефонами «не-ставится-ни-одно-приложение».
Вроде, «Нокиа», посапывающего на матрасе Дианы.
Я цепенею.
Диана.
Мой кошелёк, с которым она ходила в аптеку.
Кошелёк, который я не взял.
Забыл. Тупо забыл.
Да ей и нужнее.
«Насчёт денег».
Я впиваюсь ногтями в спинку переднего сиденья и зажмуриваюсь.
Ладно, если это Диана, она всё поймёт. Обычная ситуация. Мы не общались толком пару лет, я вчера огорошил её появлением, а сегодня отдинамил. Диана всё поймёт.
Мой телефон ещё раз кукарекает из кармана Леонидаса, и тот вертится как собака, которая ловит собственный хвост.
Конечно, Диана поймёт. Диана ведь такая понятливая.
Конечно!
Я вскакиваю, в лицо ударяет краска.
– Кто-нибудь знает новый телефон Фролковой?
– Он опять? – спрашивает Олеся.
– Достал уже со своей Фролковой! – вторят ей.
В автобусе поднимается гомон. Коваль добавляет шума, радостно топая на месте.
– Тихо! Тишина! – прикрикивает Леонидас и недобро глядит на меня. – Милый друг, сядь, пожалуйста, и смотри учебный фильм.
– Может, вы в курсах? Вам же наверняка известно, как… как классному. Хотя бы последние цифры. Тупо сверить.
Лицо Леонидаса напрягается.
– Артур, я твой преподаватель, а не телефонный справочник. Номер ты можешь узнать сам…
– Так мой мобильный…