сплетенные в новый узор,
бессонные ночи,
одетые в белый атлас,
и тот же знакомый мотив
под простой перебор.
Вагон
У вагона-ресторана снова мутные глаза,
те, которые не скроешь занавеской.
День за окнами мрачнеет, собирается гроза
перелесок занимать за перелеском.
Ветер сучья посрывает и уронит под откос,
что поделаешь – судьба у них такая.
А не справится стихия – остановим паровоз
и поможем – дров побольше наломаем.
Ах, как обильно, как самобытно
плюю в колодец себе назло!
Совсем недавно мне было стыдно.
Ах, как обидно – уже прошло.
К чему нам память о дне вчерашнем,
ведь мы и так у него в плену.
А нам на это … с высокой башни,
и нам за это идти ко дну.
Тень от облака упала и разбилась на куски.
Нам не спрятаться под этим одеялом.
Неприятные уроки отвечая у доски,
мы решительно забыли про начала.
Все внимание на крепких указующих задах,
штукатурить их готовы языками.
Победителей не судят, их сажают без суда
на почетные места под образами.
Листья преданно ложатся под тяжелые катки,
железяками тела свои калеча.
Телеграфные опоры, как на Волге бурлаки,
тянут новости течению навстречу.
Позади остыли рельсы, покоренные быльем,
разоренные жульем. Какая жалость!
Все распалось, мне осталось Православие мое,
сквернословие мое ему не в тягость.
Московский санитар
Звезды московские пьют в ночи
мутные небеса.
Из-за плеча рюкзак торчит,
из рюкзака – тесак.
Овцам – загоны, клыки – волкам,
пчелам – густой нектар,
а беспокойным головам -
опытный санитар.
Нам ветер попутчик.
Такие, брат, дела.
Бензопила, конечно, лучше,