Звериный круг

Они враз рассмеялись. Над глупостями всегда смеются охотнее. Соседка оказалась из смешливых, и самое странное – это заражало. Неизвестно откуда возникло ощущение, что с ней можно говорить о чем угодно – о мопсах, о цирке, о полете американцев на Луну. Да и голос у нее был еще не испорчен, хотя что Валентин понимал под «испорченностью», вряд ли можно было так просто объяснить. Возможно, казенные интонации, блатную браваду, убогую односложность… Красиво говорящих людей – вообще немного. Их и в Красной-то книге не сыскать. Комментаторы и те – не говорят, а бормочут – вроде и внятно, но некрасиво. Роботы, не годящиеся в рассказчики.

– Так в чем там у нас дело? Я имею в виду неприятности? Какой-нибудь двоечник не оценил твоего носика?

Она машинально схватилась за нос, словно проверяя, все ли с ним в порядке. Блеснула прищуренным взглядом.

– Нравится?

– Ничего, – Валентин потрогал и свой нос, знакомо ощутив его чужеродность. Интересно, что бы сказала она, узнав, что раньше этот самый нос был несколько иной формы? Впрочем, ей-то до этого какое дело?

Валентин по-новому взглянул на соседку. Теперь она уже казалась ему интересной. Прежде всего – вирусом, что таился в смешливых глазах. Словно от случайного ветерка, в темной глубине роговиц внезапно вспыхивал задорный огонек, и из каштановых глаза враз превращались в рыжевато-агатовые. Чудилось, что в любое мгновение хозяйка мопса готова рассмеяться. Такое иногда бывает. Есть люди хмурые, а есть веселые. Есть такие, из которых выжимаешь улыбку, разжигаешь, словно сырое полено, а есть, кого и разжигать не надо. И сразу стало понятно, отчего крутятся возле подъезда прыщавые молокососы. Девица была обычной, да не совсем. Так же, как прочие, она выдувала из жевательной резинки гулкие пузыри, резала бритвой джинсы на коленках, изо всех сил изображала независимость – и все же в привычные рамки она вписывалась с трудом. Таилось в ней нечто свое, о чем, возможно, она и сама еще не догадывалась, но окружающие-то слепцами не были и потому тянулись к распускающемуся бутону, выстраивались в гомонящую очередь, прозорливо чуя присутствие нектара. Беда всех красивых женщин – выбирать среди первых. Но кто у нас эти первые? Хамовитые прощелыги, бойкие лжецы да сластолюбцы… Может, зря он ее отбрил тогда?

Валентин продолжал разглядывать собеседницу. Буйные, напоминающую шевелюру Горгоны волосы, чистая кожа, глаза деревенской хохотушки. Впрочем, на селянку она совсем не походила. Смуглый овал лица, нос с горбинкой, подвижные губы, охотно подыгрывающие смешливой мимике, а в общем… Обычная симпатичная мордашка. Главным в ней была постоянная готовность смеяться – и не только голосом, – глазами, ртом, ямочками на щеках, может быть, даже руками и ногами. А еще проглядывал в ней незабытый ребенок – тот самый ясельно-песочный, способный задавать миллионы наивных вопросов и также наивно разрешать их. И кто сказал, что это минус? Может, даже совсем наоборот?

Наклонившись, Валентин заглянул под лавку. Вольготно разлегшись среди окурков, конфетных фантиков и пыли, китайский мопс благодушно прислушивался к разговору двуногих. Раскосые глаза его довольно жмурились, на морде была написана покровительственная лень.

– Слышь, Джек! Как думаешь, пойдет твоя воспитательница ко мне в гости?

Джеку не пришлось напрягаться. За него ответила «воспитательница».

– Ого! Меня приглашают?

– Вроде того.

– И что мы будем в твоих гостях делать?

– Ничего, – Валентин пожал плечами. – Тут скамейка и солнце, там диван с торшером. Вот и вся разница. Будем сидеть, чесать языками.

– Это ты называешь гостями?

– Увы, мороженого у меня нет, конфет тоже.

– Но что-то ведь есть?!

Валентин вспомнил о недоеденном торте, о сегодняшней авоське деда. Несколько воодушевившись, бегло принялся перечислять:

– Кефир есть, холодец, хлеб черный за восемнадцать копеек… Еще чай – грузинский напополам с турецким. Сорт такой… Кажется, осталась половинка торта с пивом.

– Какой торт? – деловито осведомилась она.

– Ну, во-первых, – позавчерашний, а во-вторых, если, конечно, не ошибаюсь, – безе. Так это вроде называется?

– Нормалек! – она энергично потерла ладони, в миг превратившись в маленькую сладкоежку. – Торт безе я люблю. И пиво, кстати, тоже!

– На пиво очень-то не рассчитывай. Напиток сугубо алкогольный, и угощать им детей…

– Спокойно, господин министр! – она остановила его движением ладони. – Паспорт имеется, детей здесь нет!

Смешливый огонек в ее глазах вновь заплясал, провоцируя на ответное веселье, заражая вирусом, о существовании которого часом раньше Валентин даже не подозревал.

– Тогда пошли, совершеннолетнее дитя.

– Ага! Только зверя своего домой доставлю. Нечего ему в гостях делать.

– Почему? Вполне воспитанный пес. Заберется под диван, будет философствовать.

– Обойдется! – движение могущественной ладошки повторилось. – Философствовать можно и дома.

***

– Кто посадил Мозыря на перо?! Люмик? Да это туфта голимая! – Сулик нервно хрустел пальцами. – На кой ляд ему это понадобилось?

Дрофа почтительно склонил голову.

– На бутылке его отпечатки пальцев. Уже проверено. Версия органов такова: они встретились, чтобы обсудить ситуацию, выпили…

– И с пьяных глаз подрались – как же!

– Менты так и решили. У них там, правда, нестыковка с анализами.

– Ну-ка, ну-ка! Что еще за нестыковка?

– Да странность одна. Люмик из бутылки пил точно, а вот Мозырь, похоже, нет. Но вникать в это все равно не будут. Дело, как пить дать, прикроют. Два трупа – один убийца, чего проще.

Сулик помотал головой.

– Следаки поганые! Ведь нитками белыми шито! Им-то, понятно, чихать, кто тут кого режет, рады, наверное… – он тяжело уставился на подчиненного. – Сам-то ты веришь, что Люмик, этот тихушник, грохнул своего помощника, а после застрелился?

– Люмик мог подозревать помощника, – осторожно предположил Дрофа. – А по запарке чего не сделаешь. Как ни крути, арестовали несколько вагонов. Люди нужные полетели. Вместо дешевой фурнитуры нашли водку и финскую обувь. Отвечал за все Мозырь.

– Но откуда они узнали про вагоны! Откуда?! – Сулик рубанул ребром ладони. – Ты говорил с Папиком?

– Вчера вечером. Мы даже наехали на него слегонца, для устрашения мальчика покалеченного продемонстрировали. Но Папик, похоже, не врет. Кто-то и впрямь капнул ему про левый товар Малютина.

– И тоже вагоны, – ты обратил внимание?

Дрофа кивнул.

– Китайские спортивные костюмы, аудио— и видеоаппаратура. Целых четыре неоформленных вагона. Малютин прокатил их по всей Польше и на таможне хорошо, видать, подмазал ребят, а здесь задержал из-за всей этой неразберихи. В общем, если бы Папик захотел, он бы увел это барахло без шума и пыли.

– Значит, следует его отблагодарить. – Сулик рухнул в кресло. – А с железной дорогой пора разбираться – и самым крутым образом. Ты слышал меня, Дрофа? Задействуй Яшиных ребят, кого угодно, но чтобы результат был! – Сулик грохнул кулаком по столу. – Кто-то в непонятное нас втаптывает. соображаешь? И стучит, падла, на сторону. Выясни – кто!

– Я уже намекнул нашему офицеру. Он вроде из самостоятельных, обещал разузнать.

– Долго копается!

– Зато надежно. Оно и понятно, он не транспортник, к ОБХСС отношения не имеет, а светиться ему нет резона. Тем более, что вся эта железнодорожная круговерть – на контроле областного начальства. Но думаю, в течение недели ответ мы получим.

– Ладно, – Сулик мрачно огладил на голове жиденькие волосы. – Подождем…