Iстамбул

– Коли! Добивай! – жуткий шепот команды то ли почудился, то ли и в самом деле прозвучал.

Одно дело – орудовать штыком в рукопашной битве, когда и враг силён, и ты свою жизнь спасёшь только ценой смерти врага. Но совсем другое дело вонзить этот же самый штык, холодное отточенное лезвие бездушного железа, в тело беспомощно распластавшегося человека. В тело женщины, девушки, ребёнка. Но – будь проклят тысячу раз этот день, когда им причудился мираж собственной власти! – это придётся сделать. Надо. После того, что уже совершено ими, после того, что уже пережито. НАДО. Пути назад нет. Может быть даже, к сожалению.

Стонущих и шевелящихся прокалывали штыками, некоторых по нескольку раз. Штыки соскальзывали, не желали вонзаться в беспомощно-спокойную, но отчего-то жесткую, будто защищённую неким панцирем, плоть. Ни думать, ни осознавать это было некогда.

Мотор грузовика гудел неподалёку. Спешно проверили отсутствие пульса в каждом их одиннадцати тел и, завернув их в простыни, чтобы меньше пачкать капающей кровью полы, погрузили в кузов грузовика, прикрыв всех вместе одним брезентом.

Даже добраться до места временного «захоронения» расстрелянных не смогли без приключений. Несколько раз глох мотор, несколько раз застревали колесами в чавкающей грязи. А один раз застряли основательно и довольно надолго. Хорошо, железнодорожная будка оказалась неподалёку. У сторожихи набрали воды, чтобы охладить двигатель, тут же позаимствовали с десяток шпал. Пришлось попыхтеть, чтобы сначала приволочь их к топкому болотцу, где застряла машина, потом выстелить их и ещё вытолкать на них машину, чтобы миновать топь.

А небо светлело с каждой минутой. Скачущие впереди всадники гнали прочь появившихся некстати ранних деревенских жителей, отправившихся через лес в город. Усталые, измотанные, потерявшие счёт времени и досадным неувязкам чекисты и рабочие-большевики спешно завершали на сегодня своё грязное дело.

В условленном месте перекинули трупы на подводы и дальше в глушь передвигались уже без грузовика. Скинули трупы в безымянную шахту.

Ещё следственная комиссия установила, что на следующий день к заброшенной шахте было привезено большое количество бензина и серной кислоты. Тела убитых были вынуты из шахты, изрублены топорами, облиты бензином и кислотой и сожжены на кострах, обнаруженных недалеко от шахты.

Всё. Больше следователи ничего не обнаружили. Сколько ни искали, сколько ни допрашивали. Чья-то пуговица в шахте, чей-то отрезанный палец, вставная челюсть, даже останки маленькой собачки. Но трупов – нет. Одиннадцати трупов, которые невозможно бесследно сжечь на кострах. Трупов нет, поэтому просто сами кострища рядом с безымянной шахтой близ деревни Коптяки под Екатеринбургом были объявлены могилой и прахом царской семьи.

Трупов и даже чего-либо хоть отдалёно напоминающего останки царской семьи нет, и ползут слухи. О выжившем царевиче Алексее, о выживших Марии или Анастасии, о том, что все спасены, о том, что все погибли.

Но зацепиться действительно не за что. Ну ни зацепочки, ну ни малейшей. Лишь письма, отчёты, рапорта свидетелей и участников расстрела, ложащиеся одно за другим в секретный архив ЧК в Москве. Причём содержание этих секретных писем и отчётов загадочным образом почему-то моментально становится достоянием агентов самых разнообразных разведок мира. Впечатление такое, что устоявшая-таки и всё ещё цепляющаяся за власть в пожарище Гражданской войны партия большевиков специально трезвонит по миру: никого из Романовых в живых не осталось, невозможно теперь делать ставку на монархию, ни одного ближайшего родственника бывшего царя, способного хоть в какой-то мере претендовать на престол, нет.

Однако то, чего не должны были узнать резиденты разведок, так и осталось для них тайной. Это касалось, например, сведений о том, куда делись личные сокровища царской семьи. То, что сокровища эти исчислялись фантастическими суммами, было общеизвестно. А вот то, где, как были экспроприированы они, были ли экспроприированы и в какой мере, куда делись, – об этом составлялись другие отчёты и рапорта, тоже ложащиеся в архивы ЧК и тоже активно использующиеся в текущих разработках. Но сведения о таких отчётах, рапортах и разработках никуда дальше ЧК и ЦК не просачивались.

А ещё совершенно секретной графой велся учёт документов, касающихся именно места захоронения трупов и, что самое интересное, количества трупов, состояния трупов при захоронении, способов, которыми доводили останки погибших до невозможности идентификации. И, что уж совершенно непонятно, вёлся тщательный отбор и классификация любой информации о возникающих слухах. Каких? Да тех же самых – о выжившем царевиче Алексее, о выживших Марии или Анастасии, о том, что все спасены, о том, что все погибли.

Непонятно? Непонятно. Но, видно, были причины такой активной деятельности. Видно, не всё в порядке было с теми секретными отчётами, о которых с разной степенью трудности узнавали все разведки мира. И поэтому многочисленные агенты ЧК беспрестанно тоже были в поиске любых сведений по подтверждению или опровержению любых возникающих слухов. И у них, так же, как и у следователей Белой армии, продолжающих отыскивать останки царской семьи, не было ни одной зацепочки. Ну ни малейшей!

5

Утро было тяжким. А, впрочем, это было наверняка уже не утро. Сквозь серую мглу осеннего дня, пробравшуюся в остывающий дом, Саша услышал стук. Стучали в окно.

Он, закутавшись в одеяло, подошёл – точно, шумели тут. Две женщины, возбуждённо жестикулируя, собирались уже уходить, но обернулись на звук открываемой рамы.

– О, здесь кто-то есть, – сказала та, что помоложе. – Уж не вы ли тот Саша, что с города приехал?

Александр кивнул, поняв, что лучше пока молчать.

– Так вот где, значит, они всю ночь куролесили? – завизжала, уперев руки в бока, та же самая женщина. – Отвечай, негодяй, куда наших мужей увезли?!

– К-каких мужей? – Саша даже закашлялся от неожиданности. – Да что, собственно, произошло?

Женщины вдруг одновременно заголосили, обливаясь слезами.

– Чуяло моё сердце, что Толян врёт! – плакала одна.

– И старого-то дурака подговорили! – причитала другая. – И зачем вы только, городские, в нашу жизнь вмешиваетесь?!

– Да это же изверги, убийцы! Знаешь, как они Толяну под дых дали?

Саша вообще не понимал, что происходит и какая связь может быть между ним, какими-то извергами и убийцами, этими женщинами и их будто бы пропавшими мужьями.

– Идите-ка в дом, я сейчас открою, – сказал он, прикрывая окно.

Пока одевался, несколько раз громко позвал:

– Валера! Валерка!!! Да что же это такое…

На ходу застегнувшись и засунув ноги в первые попавшиеся на пути тапки, подошёл ко входной двери и открыл её. В дом шагнули те же две женщины, уже успевшие утереть слёзы. Плотно прикрыв за собой дверь, заявили:

– Наших мужей похитили.

– Кто? – Ничего не понял Саша.

– Вот мы и хотели узнать, кто, – ответила бойкая молодуха. – Вчера Толян с Сан-Платонычем якобы в город отправились, а сами – сюда. На попойку.

– А… – Догадался наконец Саша. – Так вы, наверное, и есть Маша? А другой… этот Сан-Платоныч… это кто?

– Да Сан-Платоныча здесь все знают! – закричала Машка, как уже догадался Саша, Толяновская жена.

– А… ну да, да, Платоныч, конечно. Так где они? Я вообще-то… – Он пожал плечами. – Не помню ничего.

– Пили здесь? – строго спросила Машка.

– Пили, – подтвердил Саша, понимая, что выгораживать кого-либо бесполезно, тем более пустые бутылки, раскиданные кругом, выдавали всё без лишних слов.

– Гуляли?

– Э… немножко.

– Ага. Это бы ещё ладно, не впервой. Да только у вас тут дела посерьёзней заварились. Неужели Толька бандюганам что-то должен?

– Толян? Нет, Маша, Толян не такой. Он нормальный, хоть и шебутной немного. Он что, домой до сих пор не вернулся?

Маша всплеснула руками от Сашиной бестолковости и быстро начала свой рассказ с самого начала. Она тараторила так, что часть слов заглатывала, но основной смысл рассказа всё же улавливался. Вернувшиеся домой с гулянки Толян и Платоныч (об остальных пока речь не шла ввиду того, что присутствовали именно жёны Толяна и Платоныча) завалились спать. И даже не особо пьяные, потому что не буянили. А рано утром, ещё затемно, к дому Толяна подкатили два огромных тонированных джипа.

Выскочившие оттуда молодцы, не церемонясь, прошли в дом, отыскали спящего Толяна и выволокли его, в чём был, прямо на улицу. Пару раз хорошенько двинули, да так, что Толян, скрючившись, лишь хриплым шёпотом перед ними в чём-то оправдывался. Не удовлетворившись его ответами, молодцы с автоматами запихнули его в машину, туда же и шмотки кинули, которые Машка вынесла, чтобы одеть выведенного на улицу мужа. Машины с рёвом уехали и, как оказалось потом, похитили из собственного дома вслед за Толяном ещё и Платоныча. И тоже, не посмотрев на возраст старика, так же грубо и нагло.

Перепуганные женщины кинулись в участок. Письменных заявлений у них брать не стали, а только приняли к сведению их сообщения. Участковый собирался в тот момент выезжать на какую-то кражу, это он считал более важным делом и ждал только прибытия машины из районного управления с дежурным милиционером.

Вот Машка с Ниной Григорьевной, обегав уже всех, кого смогли, и добрались до дома Валеры в надежде, что хоть тут смогут что-то прояснить о судьбе похищенных мужей. Никого другого, кстати, из деревни не похитили.

А надо сказать, что Сашу сильно подташнивало. Голова его гудела, во всём теле чувствовалась слабость, а Машкины пулемётные очереди просто разрывали ему мозг. Однако то, что произошло, действительно настораживало. И пугало. Нет, надо идти к Валере, он быстренько прояснит ситуацию. И почему Валерик сам не выходит? Неужели не слышит, что в дом пожаловали гости?

– Вы посидите тут. – Саша усадил женщин на диван в зале, слегка прибранном, без остатков еды на столе. – А я разбужу Валеру. Он вам поможет.

Женщины кивнули и послушно сели – видимо, они прекрасно знали, кто такой Валера и где он служит. А у Саши ёкнуло сладостно сердце – на этом самом диване, где сидели сейчас женщины, он ночью тайно держал за руку нежное глупенькое создание, само не представлявшее, каким богатством, роскошным и мимолётным, оно обладает. Но расслабляться было некогда, и Саша направился к спальне Валеры.

Валеры дома не было. Он, конечно, уже и раньше понял, что остался здесь один, но всё же надеялся, что его догадки окажутся недоразумением. Нет, не оказались. Кровать Валеры была заправлена, а на столе лежал лист бумаги, придавленный мобильным телефоном и связкой ключей.