Во времена Дира и Аскольда

– Ты не молчи, не таи, а сразу же говори, – немедленно отреагировал он, глядя на Ярвеня. – Вижу, что слова твои меня касаются.

– Ты, если Велес в Киеве обоснуется, за него на себя ответственность возьмешь?

– Он сам за себя прежде обязан взять ответственность, а то ходит по земле так, как будто опасности для себя не чует.

– Я о тебе спрашиваю, – продолжал Ярвень.

– Вам не придется за него беспокоиться, – после длительной паузы, еле слышно произнес Белогор, – но мне нужно время и помощники. Без них я не смогу пообещать вам что-либо. Один помощник у меня есть…

– Это кто, Торус, который с тобой прибыл? – уточнил Сиуг.

– Он самый. Мне еще помощники нужны. Выбрать среди ваших можно будет?

Сиуг и Ярвень переглянулись. В это время к нашей группе подошли Житень и Преслав. Белогор внимательно на них посмотрел и произнес:

– Я могу Слава к делу привлечь?

– Откуда ты его знаешь? – слегка удивился Ярвень.

– Мне еще нужен кто-то лет на пять-шесть старший за Велеса, – не отвечая на вопрос, уведомил о намерениях Белогор.

– Кого выберешь, тот и будет, если согласится, – уверил Житень Белогора.

– Сговорчивые вы, покладистые, – усмехнулся Белогор. – Неужели так Светозару доверяете? Он ведь мог и ошибиться.

– Оно-то так, но Свет редко промашку давал, – негромко произнес Житень. – С Добродаром мы вопрос согласуем. Что тебе еще нужно?

– Время и твоего помощника Добрушу.

Ответ Белогора слегка удивил Житеня.

– А Добруша тебе зачем? Не молод он. Да и откуда ты его знаешь?

– Как же не знать твоего помощника? – вопросом на опрос ответил Белогор. – Старшим группы вместе со мной будет.

– Вижу, ты о нас наслышан, – усмехнулся Житень. – Что для себя и семьи ничего не просишь? Ты же в прошлом привык жить богато и на широкую ногу. Говорят, дружиной руководил.

– То раньше было, в другой жизни, – еле слышно произнес Белогор.

– Скрываешь что? – спросил Житень, всматриваясь в Белогора.

– А что скрывать? Время варягов к концу подходит, хоть сейчас мы и на подъеме. Та жизнь на острие меча ничего, кроме разочарования, в конце жизненного пути не дает. На себе проверил. Зачем играть на руку Одину или христианам?

– Ты отошел от Одина? – поинтересовался Житень.

– От служения ему и тем, кто за ним стоит.

– Чем же тебе христиане не угодили? Говорят, они миролюбивые, – заметил Ярвень.

Белогор покосился на него, усмехнулся и произнес:

– И это ты мне говоришь? Я был и во Франции, и в Дании, и в Германии, в Англию заплывал. Везде видел одно: мир Одина, Тора, Фрэи умирает и все больше христианизируется. Что же касается миролюбия, то это есть маска, за которой прячутся волчьи зубы. Я не овечка, но и не волк. Зато волков и прочую нечисть в черных рясах вижу издалека. Служителей с рожками на голове перевидал на своем веку предостаточно. Стать, как они, молить кого-то о чем-то, когда в руках меч, не стану. Изображать из себя смиренную овцу, прикидываться таковой ради выгод, не желаю. Поэтому стал волхвом.

– Ты выбрал себе трудный путь, – раздался в наступившей тишине голос Добродара, который тихо и незаметно подошел к месту. – Избу и надел ты получишь в волховском поселении. О жене и детях позаботимся. Холодно и голодно не будет. Теремов, как в Киеве, у нас нет. Чем богатые, то и предлагаем.

– Я привык обходиться малым, – отозвался Белогор. – Только мне все равно до зимы время нужно, чтобы осмотреться, поговорить, с кем надо, в Киеве побывать.

– Зимовать в Киеве будешь или у нас? – поинтересовался Добродар.

– С вами веселее, – усмехнулся Белогор. – Жену и детей здесь оставлю. Пусть привыкают. У меня детей трое, еще двое воюют. Все слава отца покоя не дает. Я говорил, что пропащее это дело, но разве молодых остановишь? Им самим нужно убедиться в том, что это так. Но в Киеве я тоже жить буду. Друзья у меня там есть…

Так я начал постепенно привыкать к еще одному другу и учителю одновременно. Белогор существенно отличался от Житеня и Ярвеня. Чем-то он был похож на Сиуга, но в отличие от Сиуга, который давно уже закончил идти тропой воина, Белогор, хоть и стал волхвом, прошлой привычки не бросал. Весной 850 года я вместе с ним, Яромилом и еще двумя учениками волхвов переселился из Сважья в Киев. Занялся я на первый взгляд непривычным для себя делом – ношением грузов.

С утра иногда до позднего вечера я в любую погоду помогал разгружать и перетаскивать самые разные вещи. Прибывающие суда, преимущественно ладьи самых разных видов, десятками иногда заходили в гавань на Подоле, равно как и отбывали от нее вверх или вниз по реке. Грузчики и носильщики требовались всегда. Несколько групп всегда работали круглосуточно, не взирая на погоду. Платили бы, и было бы что носить. Еду и питье, сколько надо и даже чуть больше всегда поставляли купцы, заинтересованные в работе. Так что впроголодь носильщики не жили. Тяжелый физический труд требовал отменного питания и обязательно меда, а иногда и медовухи. Но на работе не напивались. Пьяных я не видывал никогда. Их сразу же изгоняли из артели при повторном нарушении, если таковые появлялись.

Киев, как я уже говорил, был в описываемое мной время одним из самых крупных городов тогдашнего мира. Здесь кипела жизнь, совершались сделки, крутились большие деньги. Во многом самая разноплановая торговля определяла лицо нашего мира, соединяя в одно целое представителей самых разных групп и слоев населения от носильщиков до купцов, воинов и ремесленного люда. На Подоле можно было встретить представителей любого сословия. Разве что волхвы сюда редко забредали, предпочитая более укромные места, поближе к дубовым рощам, которых в окрестностях Киева было превеликое множество.

Меня же и товарищей, хоть мы этого и не показывали, считали волховитами – так назывались ученики волхвов, которые в будущем должны были ими стать. К нам на основании этого было в некотором роде особое отношение. С нами не задирались и старались поддерживать добрые и дружески отношения. Обидеть намеренно волхва или волховита считалось дурной приметой. Пока еще волхвы были олицетворением лучших качеств всех без исключения племен, обитавших на обширной территории от Ладоги до Тавриды и от Карпат до Хазарии.

Хазары, кстати, не представляли в описываемые мной времена существенной опасности для Киева и стольного князя. В Киеве жила и процветала хазарская община, которая поддерживала Дира, поскольку с ним, как говорили хазары, хотя бы было понятно, чего ожидать. Хазарские купцы приплачивали князю, чтобы он, скажем так, сквозь прищур смотрел на некоторые нарушения. При этом силой оружия хазары тоже несколько раз пытались решить вопрос, но безуспешно. Силенок захватить Киев и поставить его под свой контроль у них не хватало, да и в этом, честно говоря, на то время не было для них такой необходимости.

В самой Хазарии было неспокойно. К тому же хазары во многом действовали по замыслу василевса, являясь этаким продолжением Византии в Причерноморье. Их воины больше контролировали наземные пути следования караванов от Дона на запад в Киев, Чернигов, другие города в Европе. Ради торговли хазарские каганы шли на уступки и часто нарушали правила, хотя, кто же не хочет захватить чужое добро, если сосед ослаб и не может за себя постоять?

Следует также различать деятельность отдельных хазарских каганов, предводителей родов и верховного кагана. Чаще всего отдельные хазарские отряды, подобно дружинам варягов, частенько бесчинствовали в степи, разоряли поселения, совершая набеги на радимичей, вятичей, северян и полян, взимая с них дань, но, опять-таки, эти их «завоевания» были возможны лишь потому, что киевский князь не давал им надлежащий отпор. И Бравлин, и Борень такой отпор давали, поэтому хазары не лезли не в свои дела, ограничиваясь мелкими набегами на соседние племена.

Тем не менее, вокруг Киева в мои годы стала активно восстанавливаться система земляных укреплений (Змиевы валы), которая в несколько рядов опоясывала земли вокруг Киева, ограждая их от набегов. Поэтому небольшие отряды кочевников, а в степи всегда хватало любителей поживиться за чужой счет, были не опасны для Киева и прилежащих к нему территорий. К тому же многочисленные местные кочевые племена: торки, берендеи, клобуки и другие по большей части служили защитой, находясь в союзнических отношениях с киевским князем.

Эту систему всерьез расшатали и подорвали Дир и Аскольд. Олегу пришлось все восстанавливать заново, поскольку берендеи и торки, по сути, к концу княжения Аскольда перешли на сторону хазар и участвовали в их набегах на Русь. К этому же времени на Руси появились и печенеги. Антикиевская коалиция вполне окрепла за несколько десятилетий, став угрозой существования самой Руси. Олегу поэтому придется в его немолодые годы всерьез помахать мечом, возглавляя соединенные силы русичей.

Княжение Олега будет наиболее значимым и важным для Руси и для всех ее жителей от Ладоги до Сурожа (Судака). Но к рассказу об Олеге мне необходимо еще подойти. Пока же расскажу о Дире и Аскольде, как есть, а не как будет принято считать в будущем, приписывая некоторым деятелям несуществующие заслуги и определяя их примером для наследования. Вклад обоих в становление и процветание Руси отрицательный, кто бы что не думал или не говорил. Прежняя система связей, отношений и ценностей начала ломаться именно во время бытности этих князей.

Кстати говоря, весной 852 года киевское вече прогнало Дира. Срок его временных полномочий истек. Толпа в несколько тысяч человек, собравшаяся на Подоле, отрядила своих представителей к Диру и добром попросила его убраться. В ответ Дир заявил, что не уйдет, несмотря на истечение полномочий. Это был вызов. Киевский люд, достаточно покладистый, мог терпеть, но недолго. Налицо было прямое попрание законов. Дир не имел права больше находиться при власти. И в данном случае какой-либо двузначности быть не могло. Все было прозрачно и ясно.

После троекратного предупреждения толпа, вооружившись копьями, длинными дубовыми палками, косами и мечами, сразу с двух сторон двинулась на Старокиевскую гору (ее еще называли Киевицей, там ныне стоит Национальный музей истории Украины), где стоял терем Дира. Одна часть толпы поднималась снизу от урочища Гончаров и Кожемяк прямым путем (в районе нынешнего Андреевского спуска), а другая – взбиралась вверх обходным путем (по нынешней улице Смирнова-Ласточкина), чтобы выйти к детинцу с другой стороны.

Варяжская дружина пробовала чинить отпор, но количество сил было неравное. Часть местной дружины была явно на стороне киевского люда. Да и Диру посоветовали не лить кровь там, где в этом не было нужды. Дир с семьей и ближайшими соратниками покинул Старокиевскую гору и прежние места обитания, сдал детинец и отошел в варяжское поселение, располагающееся рядом (на Печерске). Там он и находился до прихода Аскольда с воинами.

Когда прибыл Аскольд с дружиной, Дир с воинами выступил к нему навстречу и отвоевал прежние позиции. Сражения-то и не было, но с киевлянами все-таки пришлось объясняться и снова на вече. Дир многое обещал, но, как это обычно бывает, почти ничего не выполнил. Зато ему удалось назначить верного себе главу варяжской дружины, тысяцкого, сотников, подобрать под себя судовую власть и упразднить вече. Так что стихийный сбор киевлян, который произошел по приезду Аскольда и возвращения Дира был последним.

В дальнейшем вече было восстановлено, но до этого времени прошли годы. Даже при Олеге и Игоре вече, хоть и существовало, уже не выполняло прежнюю роль. Традиции народной демократии еще, как я вижу, будут сохраняться при Игоре и Светославе, а окончательно упразднятся при следующем князе. Впрочем, даже приняв покровительство Византии, Русь не станет государством, в котором князь будет возведен в ранг бога и непогрешимого существа. Для этого понадобятся еще столетия, а также уничтожения в умах и сердцах остатков свободолюбия и здравого смысла. Только так можно объяснить всеобщий психоз и видение в «помазаннике божьем» то, что в нем отродясь не было.

Впрочем, в будущем будет принято на черное говорить белое и наоборот. Видимо, ложь и извращение станут нормой. Другого потомки не захотят знать. Им этого и не дадут сделать. Если опираться на догмы и ограничения, не мыслить и не сопоставлять, то можно всю жизнь прожить в темнице невежества, почитая его за белый свет, чего и добивается Византия. Знание, что ни говори, уже не в почете. Ведь знающий задает слишком много неудобных вопросов. Этим-то он и опасен для тех, кто взошел на престол с целью обогатиться и утвердить свою власть. Правителям нужны покорные существа. Поэтому-то в ближайшие два столетия волхвам-радетелям будет объявлена война на уничтожение. Эта скрытая война лишь время от времени будет выходить на поверхность, будоража умы.

Я же в тех памятных событиях участия не принимал, хотя, не скрою, такие намерения у меня поначалу были. Мои учителя однозначно высказались по этому поводу. Белогор, глядя на меня, с усмешкой произнес: «У тебя и без этого проблем вдосталь. С собой вначале разберись, а потом по сборищам будешь бегать».

Что он имел в виду, я понял лишь спустя годы. Спорить я не стал, продолжил заниматься повседневным трудом, выполняя взятые на себя обязанности. В двадцать три года я был крепким, дюжим и широкоплечим молодцем, в котором играла сила. Я без труда поднимал тяжелые грузы и в одиночку переносил их, куда было нужно. Мне даже отдыха особого не требовалось. Честно говоря, меня уже тогда заприметили гридни, которые занимались подбором воинов в дружину. Мне предложили стать дружинником, но я отказался, видя перед собой иной путь. Белогор одобрил мое решение.

– Правильно поступил, – невзначай произнес он. – Перед тобой иная стезя. Мечом и топором на ней еще успеешь помахать.