Как казак пить бросил

– Какое еще дело? – подозрительно спросил Вернига, глаза закрыл, чтобы лучше услышать мысленный ответ.

Невидимый собеседник не стал задерживаться.

«Мирша я, – прозвучало в голове казака. – Волхв Мирша, Сверзенем меня еще кличут. Будущее я еще иногда вижу. Вот тебя и заприметил…».

«А надобно тебе что?»

«Мне? – слегка удивился Мирша. – Нет, это тебе надобно. Я свое уже пожил, хотя не отказался бы еще, зная то, что в молодости не знал».

«Так я с тобой первым не заговаривал. Чего привязался?»

«Но вопрос-то у тебя есть. Кто тебе на него ответит, если Серезу ты нагрубил?»

«Ты и это знаешь?» – слегка удивился Вернига.

«А какая мне разница за тобой смотреть или за кем-то еще? Хуже, что ты буяном становишься. Не дело это».

«Только жить меня учить не надо. Сам знаю, что делать».

«Казакам хочешь помочь?»

«Что, посоветуешь пойти в церковь и помолиться?» – съязвил Вернига.

«Нет, думать головой. Сам, обладая способностями, можешь им помочь. Только пропил ты все. Нет у тебя ничего, ни хары, ни славы. Сабля одна осталась, да пистоли».

«Так это же основное. Без оружия казак – не казак…».

«Без тямы и без смекалки казак – не казак. Ты же в паутину попал. Сам не выпутаешься, но попробовать можно…».

«А кто паук?»

«Ты жертва. И это все, что пока тебе надо знать. Как жертва ты себя ведешь и себя же теряешь. То, что побратимы твои погибли, такая участь им определена была. Ты жить остался, значит, за всех погибших и жить должен, да так, чтобы твоя жизнь послужила примером другим. Тогда казакам поможешь».

«Нудно мне от моралей и твоих проповедей. Не мних, а речешь, как будто мед по губам стекает. Ты прямо скажи: что от меня хочешь?»

«Чтобы ты собой занялся и себя за казацкий чуб вытащил из месива, в которое попал. Есть для чего жить, о себе заботиться. Побратимам ты не помог, не женился, сына не воспитал, казацкой науке молодежь не научил. Себя дал не единожды побить и лицом в грязь опустить. Негоже, казаче, негоже так жить!»

«Ты там знаешь, что мне делать и как жить», – возмутился для вида казак, но слова волхва побудили его задуматься.

«Глянь, на кого ты стал похож, – продолжал Сверзень. – Посмотри, что от тебя осталось. Еще немного и будешь тенью, от которой ничего не зависит. Ты этого хочешь?»

«Так нечистый отступил. То возле меня ошивался, то куда-то пропал. Нет нигде».

«Он вскоре объявится. Ты для него жертва, овца, которой он вскоре пообедает. А раз так, то вряд ли мы еще с тобой поговорим».

«Тебе какая выгода мне помогать?»

«Прямая. Я – прошлое воплощение духа, который ты сейчас представляешь. Неужели батька, твой учитель, ничего тебе не рассказывал о прошлых жизнях?»

«Почему не рассказывал? Знаю я, что и к чему. Не все, конечно, но мне и этого достаточно».

«А раз так, то слушай, – донеслись до казака мысли Мирши. – Ты сейчас, после того, как со мной поговоришь, к Серезу на Хортицу вернешься, объяснишь ему все и скажешь, чтобы он тебя научил тому, что поможет тебе избавиться от зависимости и от нечистого. Только помни: как бы тебя не уговаривали сыграть, или что-то еще сделать такое, к примеру, на спор дно кружки увидеть, не соглашайся».

«А кто мужчина, который за мной, как тень, следует?» – поинтересовался казак.

«Кто-кто, тот, кто тебя постоянно преследует, где бы ты ни жил и что бы ни делал. Мне он тоже жить не давал».

«Так он тень или реальное лицо? Физическое тело, как кунтуш, носит?»

«Есть и тело, а есть, как видишь, и темные энергии. И они все больше сгущаются. На него очень многие работают. Это Аламирст, черный маг, питающийся энергией других людей. Сотни людей, сами того не подозревая, отдают ему энергию».

«И что, управы на него нет никакой?»

«Средство может найтись. Нужно только думать. А ты к этому непривычен. Все саблей привык махать да из пистоля стрелять. Как с ним хочешь сладить, когда ему должен? Если бы долга у тебя не было, он бы за тобой не шел бы…».

«Надо в церковь пойти, батюшка его испугает, молитву прочитав».

«Сам-то веришь в то, что говоришь? Ты же почти характерник. Разве что не доучился. Так это дело поправимое…».

«Не подействует?»

«А ты думаешь, что у него с батюшкой нет договоренностей? Ошибаешься. Ничего ему он не сделает, только поможет еще сильнее стать. Между ними же обязанности распределены, каждый своим делом занимается. Это они так, для виду ругаются. Все схвачено, казаче, и давно…».

«Так что же делать?» – заволновался Вернига.

Он только сейчас начал понимать, насколько все серьезно.

«Ты, главное, не паникуй. Держись уверенно, что бы ни происходило, – посоветовал Мирша. – Лучше с Аламирстом или с кем-то из его свиты не говори. Пользуйся тем, что не здешний он. Обычаев и нравов не знает. Казацкая смекалка, брат, должна сработать».

Вернига слегка поежился.

«Откуда вообще этот Аламирст взялся?»

«Воплощений рогатых существ из разных родов на Земле все больше становится. Времена такие наступают. На Сечи еще, правда, это поветрие не так распространено. Но, видишь, и сюда добрались рогатые…».

– Слушай! – громко чуть ли не прокричал Вернига. – Можешь сделать так, чтобы я ничего этого не видел. Ты же мне друг?

«Поэтому так и не поступлю, – пришел ему сразу же мысленный ответ. – Слаб я. В нашем времени тоже дела творятся такие, что и говорить не хочется. Если мне поможешь, то потом я, так и быть, тобой займусь. А сейчас только лишь советом могу посодействовать. Да, и еще. Меня не зови. Сам объявлюсь, когда нужно будет. Многое будешь видеть. Не трусь. Сознание твое расширится. Увидишь мир таким, каким он есть, если выживешь. Это – самое большое испытание. Сабля, пистоли и конь – ничто в сравнении с тем, что ты обретешь».

После этих мыслей Вернига, как ни вслушивался, ничего больше не услышал. Пространство перед его внутренним взором сузилось, стало тянуть на сон. Вернига решил отдохнуть, что и сделал. Проснулся он ближе к полуночи от холода. Дрожь пробегала по телу, хотя ночь в это время была очень теплая. Казак завернулся в кунтуш и собрался продолжить сон, да не тут-то было.

Сквозь дремоту он услышал призывный звук. Исходил он от фигуры, маячившей где-то вдалеке. Это сложно словами описать, когда ты, то дремлешь, то просыпаешься. Тогда сон и явь перемешиваются. Можно и картинки самые разные видеть, и голоса слышать. А видел Вернига и слышал очень даже отчетливо. С восприятием у него все в порядке было. Откуда способность эта на него свалилась, Вернига не знал, догадывался только. Впрочем, батька, который его учил, как-то вскользь заметил, что придет время и Вернига многое увидит и услышит, да казак что, шапку чуть вперед сдвинул, почесал затылок и подумал: «Это еще когда будет».

Да видно время то пришло. А все – пить меньше надо и правду на дне кружки искать. А то с некоторого времени, как горилку допивал, стал Вернига видеть то чертика, который от него убегал, а один раз даже дракончика усмотрел. Дракончик этот на него пасть разинул, а Вернига – казак не промах – как даст по кружке кулаком, так глиняная посудина и вдребезги. Все вокруг на него смотрят, чуть ли не глаза проглядывают, а Вернига и говорит, мол, дракончика пришиб. Народ в смех, а казаку не до смеху. Смотрит он, а за одним из сельчан в корчме уже больший дракон вылетает. Тут Вернига понял, что без сабли не обойтись. Саблю выхватил да на сельчанина. Едва казака угомонили.

Вообще Вернига казак не буйный был. Все справедливости добивался, но так почему-то получалось, что чем больше он этой справедливости искал, тем судьба к нему все меньше милостивой становилась. Последней каплей, превысившей терпение Верниги, стала гибель побратимов. Это выбило и основательно казака из колеи. Понял он, что справедливости нет, и не предвидится ее. А когда внутри ты разочаровываешься, то, как любил говаривать батька: «Не казак ты, а все больше слабеешь и хару теряешь. Надо знать, зачем жить и воевать. Все беды от незнания и не понимания, что делать и зачем это делать».

Батька умный был, далеко вперед глядел, кладезем мудрости был. Все присказками, да поговорками молвил. На вопрос Верниги: откуда он все знает, отвечал: «Так меня, сынок, жизнь учила, да так, что я едва выжил. Жизнь – вот лучший учитель. Ты думаешь, я не такой ершистый, как ты был? Ошибаешься. Егозил и гулял напропалую, да все потом так и бросил. И у тебя к этому время придет. Вот тогда мои слова и вспомнишь. Вот только не давай себе сильно упасть. Подниматься потом долго придется».