Генерал-майор

– Какие такие дела? – начал было Толстой.

Однако ж Вяземский остался непреклонным:

– Да вот, дела, брат. Матушка с загородной дачи едет… Надобно встретить, да так… То да се…

– А, ну раз матушка… И все же! На самом интересном месте, друг!

И впрямь на самом интересном… После ухода Вяземского пошло-поехало! Проводив молодого князя, хозяин вальяжно хлопнул в ладоши и предложил гостям пройти в его домашний театр. Прямо так и молвил: «В мой домашний театр, мол, добро пожаловать! Антре, силь ву пле!»

У Давыдова – а, впрочем, не только у него одного – от удивления глаза на лоб полезли. Ну, Федор, ну, собака, силен! Вот, говорят, бретер, авантюрист, шулер, а поди ж ты, театр свой завел, меценат хренов. Новый Майков, однако…

Гости тоже перешептывались, с интересом поглядывая на графа, а уж тот просто млел от удовольствия, нежился, словно мартовский кот на солнышке, – и правда ведь произвел фурор. И пусть театр оказался всего лишь не шибко-то большой залой с несколькими креслами для зрителей и запрятанной под синей бархатной портьерою сценой, пусть… Все же это был самый настоящий театр!

– Тысяча курток для папы Карло! – забывшись, восторженно бросил Дэн.

– Каких-каких курток?

– Сбылась мечта Буратино, ага! Да не бери в голову, Феденька. Скажи-ка лучше, что там у тебя за спектакль?

– А вот увидишь! Вы все увидите. Вот прямо сейчас.

С важностью записного конферансье Американец подмигнул собравшимся и, махнув рукой, крикнул куда-то за сцену:

– Начинайте! Commencez! Je vous en prie!

Появившиеся непонятно откуда слуги задернули плотными шторами окна, по обеим сторонам сцены трепетно зажглись свечи. За портьерою, в глубине сцены, глухо зарокотал барабан, ему принялась вторить флейта, и под бравурную трель рояля, наконец, медленно раздвинулся занавес, явив взору гостей очаровательную юную нимфу. Гибкое, тронутое золотистым загаром тело нимфы прикрывала лишь коротенькая греческая туника, голову украшал длинный голубой парик, забранный серебряным обручем. Этакая Мальвина!

Денис хмыкнул: ну так и есть, «Приключения Буратино» начинаются. И граф Федор Толстой – в роли Карабаса-Барабаса, а прилизанный красавчик Эрдонов… Дуремар, наверное.

Между тем юная красавица начала свой танец, поднятые вверх руки ее изогнулись, все тело словно пробежало волною, коротенькая туника дернулась, едва не спала с плеча. Барабан и фортепьяно прибавили темп, быстрее засвистела флейта… Девушка закружилась в танце все более чувственно и страстно. Вот музыка стихла на миг, а нимфа все танцевала, слышалось лишь шлепанье босых ног, пока, наконец, танцовщица, согнувшись, уселась на самом краю сцены, низко опустив голову и обхватив колени руками. Собравшийся в зале народ вспыхнул аплодисментами.

И снова ударил барабан! Резко, отрывисто, словно подавал сигнал тревоги. Визгливо дернулась флейта. Задребезжал рояль. Юная красавица прыжком вскочила на ноги, принялась метаться по сцене, изображая какую-то тревожность. В танце ее слышалась теперь какая-то дикость.

Музыканты опять убыстряли ритм, девчонка кружилась, прыгала, летала… Вот остановилась – показалось, будто зависла в воздухе – сбросила парик, а за ним и тунику, явив восторженным зрителям великолепное стройное тело… Поклонилась… застыла… Музыка оборвалась. Портьера закрыла сцену… Взорвалась бурными аплодисментами зала.

– Вот так красавица!

– Где вы отыскали этакое чудо, граф?

– Да-да, право же – чудо. Шарман!

– C’est merveilleux! Dеlicieux, messieurs!

– О, поистине чудесно, чудесно.

Американец стоял у портьеры, скрестив на груди руки, и загадочно улыбался. Постоял этак – позер! – верно, никак не меньше минуты, а потом все же смилостивился, пояснил кое-что. Девчонка – Ульяна Семенова – конечно же, оказалась из балетных. Только из частных балетных, из крепостных графа Шувалова… Вообще поговаривали, что она – шуваловская внебрачная дочь. Однако, как бы там ни было, граф сию девушку дочерью не признал, но кое-какое покровительство оказывал, вот велел танцам учить…

– Так что вскорости зажжется у Майкова еще одна звездочка, – весело объявил Толстой. – И к будущему успеху ее, который, несомненно, будет, как видите, руки приложил и ваш покорный слуга. Рад, если понравилась.

– О, конечно, понравилась! – Фанфарон Эрдонов всплеснул руками. – Этакая рetit bonbon, маленькая конфетка. Интересно, что же она на поклоны так долго не выходит? Переодевается? Так могла бы и голенькой выйти… Верно я говорю, господа?

– Да, да, князь, вы, как всегда, правы!

– Пусть выйдет, ага! Граф, сделайте милость, поторопите!

Американец лишь развел руками:

– Увы, господа, не выйдет. Наша нимфа уехала.

– Уехала? Как? Уже?

– Уже, уже… Сие одно из условий нашего с ней соглашения… Впрочем, если хотите, я ее приглашу еще раз.

– О да, да, обязательно пригласите, любезнейший граф!

– И нас не забудьте позвать.

Сомнительный князь Николай Эрдонов, привалясь спиною к колонне, хмыкнул и негромко пробурчал себе под нос:

– Кажется, не такая уж и недотрога эта Ульяна. Кажется, где-то я ее уже видел, и не раз. Ах, граф, граф, как всегда, водит нас за нос, ага.

– А у меня для вас еще кое-что приготовлено, господа! – хлопнув в ладоши, громогласно провозгласил Толстой. – Настоящий итальянский маг и провидец синьор Джакомо Джакометти! Может общаться с духами мертвых и еще кое-что…

– Маг?

– С духами мертвых? Да что вы говорите, граф!

– А что? Кто хочет узнать свое будущее? Правда, не совсем даром… Прошу, прошу, господа.

Давыдов даже не вздрогнул. Подумаешь – маг. Наверняка какой-нибудь заезжий шарлатан. Сейчас облапошит дурачков за их же деньги. Кстати, Американец наверняка с ним в доле, не зря притащил.

– Денис, – улучив момент, хозяин усадьбы подхватил Давыдова под локоть, – ты пока на мага смотреть не ходи…

Давыдов про себя хмыкнул: так ведь и знал, что шарлатанство!

– У меня подарочек для тебя, как говорят французы, преза?н… Ульянка тебе понравилась, вижу… Запал на нее? Ну, признайся, запал?

– Ну, запал, – со вздохом согласился гусар. – А кто тут не запал-то?

– Вот! – Подмигнув, Толстой повлек приятеля в анфилады. – Вот, брат, так и знал, что тебе понравится, да.

– Да что понравится-то?

– А увидишь! Я-то сейчас к гостям, мага представлю. А ты, дружище, за слугой моим, за Алеутом иди. Алеут!

Алеутом звали доверенного слугу графа, смуглого раскосого парня, скорее всего, башкира или киргиза, никаким алеутом он, конечно, не был. Верно, Толстой прозвал его так в память о своих американских приключениях.

Хлопнув Давыдова по плечу, Американец со смехом исчез. Алеут, одетый в голубую с золотой каймою ливрею, подойдя, молча поклонился и сделал приглашающий жест.