Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит

– Как вам? Не больно?

– У вас легкая рука! Нет, не больно – славно. И очень приятно, да.

– Я рад…

Ладонь князя ужом скользнула по стройной девичьей талии, пальцы поласкали пупок… поднялись выше, к груди, такой зовуще-упругой, твердой, с розовыми пупырышками сосков.

Сауле не уклонялась от ласк, наоборот, обернулась, обняла князя за шею и еле слышно шепнула:

– Пойдем на луг…

Игорь расслышал…

Оба выбежали из воды, молодой кунигас улегся в траву на спину. Усевшись сверху, Солнышко принялась целовать его в грудь и в губы, затем, отпрянув, стянула штаны…

Казалось, качнулось само небо. Росшие невдалеке сосны выгнулись, словно приникли к земле… потом выпрямились… Девушка застонала, закатила глаза, упругая грудь ее колыхалась прямо перед глазами князя, и тот ловил губами соски…

Наверное, это сейчас нужно было обоим. Именно это – уйти в удовольствие, забыться, отрешиться от всего. Конечно, Игорь любил Ольгу… Бируте так походила на нее! Бируте… И эта юная дева с медными волосами… избитая, но гордая… И красивая, как само солнце! Недаром ведь ее так и звали – Сауле, Солнышко!

* * *

Двести рыцарей выстроились у брода «свиньей», всесокрушающим стальным клином! Орденские братья, датчане, шведы и много других рыцарей из разных стран. Развевались на ветру штандарты с черными тевтонскими крестами, яркие перья украшали шлемы светских воинов, щиты пылали гербами.

Шевалье де Сен-Клер нетерпеливо покусывал губы. Юноша рвался в бой: скорей бы, скорей! Ну, что же магистр не командует? Вон там, впереди, враги – литовцы. Всего-то пересечь поле. Разогнать коней, взять врагов на копья… Таранный удар тяжелой рыцарской конницы не выдерживал никто! Не выдержат и литовцы. Слишком мало у них рыцарей в добрых пластинчатых доспехах, да и кольчужных воинов тоже мало. Хотя язычников, конечно, больше, однако вовсе не числом выигрываются битвы. Не числом, а умением, а умения рыцарям было не занимать. Впрочем, как и литовцам.

Позади рыцарей стояли союзники. Куршская и прусская пехота, кнехты. Рогатины, луки и стрелы. Секиры, дубины из крепкого дуба. Всего двести рыцарей. И много, много пехоты.

Вот затрубил рог. Ну, наконец-то! Опустились, упали на упоры длинные рыцарские копья. Тяжелая кавалерия начала свой разбег, стремительный и смертельный. Отец капеллан громко сотворил молитву. На шлемах светских рыцарей колыхнулись плюмажи. Сам ливонский магистр, Букхард фон Хорнхаузен нынче вел рыцарей в бой за святое дело. Один из лучших тевтонских воинов, прусский маршал Генрих Ботель тронул поводья коня, находясь в первых рядах войска.

– С нами Бог и Святая Дева! Смерть язычникам!

– Смерть! – поддержали рыцари. Их глухие голоса были едва слышны из-под шлемов.

Как же жарко было! В войлочном подшлемнике, в тяжелом, наглухо закрытом шлеме, похожем на перевернутое ведро. Еще толстый гамбизон, сверху кольчуга, а у кого и пластинчатый доспех, и панцирь. У братьев-рыцарей поверх лат – белые накидки с крестами, у всех прочих – цвета своих родов. У юного шевалье – синий с серебряным. Плюс красно-золотистый флажок на копье, у самого древка. Цвета далекой Нормандии.

Снова запела труба. Под копытами коней задрожала земля…

– Ничего, – обернувшись, Довмонт поддержал своих. – Сейчас подпустим их ближе – и по сторонам. Тяжелому всаднику сложно быстро остановиться. Возьмем их в клещи, и да помогут нам Перкунас и все древние боги!

– Да помогут нам боги! – эхом откликнулись воины.

– Смерть врагам!

Надвинулись на лбы шлемы. Упали на лица забрала-личины. Кто-то кольчужной бармицей прикрыл нижнюю часть лица. Вытащили мечи. Поудобней перехватили секиры и копья.

Молодые воины нервничали – слишком уж грозно выглядел враг! Слишком уж непобедимо. Рыцарский клин, звеня доспехами, постепенно наращивал скорость. До литовских рядов оставалось всего полтысячи шагов… всего-то полтысячи! А вот уже и триста… и двести…

Тройнат поднял руку – отдать приказ. Тяжелая пластинчатая броня его напоминала шкуру дракона, позолоченный шлем неудержимо сиял на жарком июльском солнце. Пусть рыцари подберутся поближе… пусть скачут… пусть…

Что-то случилось вдруг. На полном скаку вдруг слетел с лошади один рыцарь! За ним – другой. Тело третьего безжизненно повисло на стременах. Вот еще один… Что такое?

Сзади! Сзади свистели стрелы! Летели в спины рыцарям рогатины, дубинки, секиры. Их били в тыл! Пруссы, курши и эсты. Свои же. Бывшие свои, а ныне – предатели!

По знаку жемайтского князя литовское войско разделилось надвое, пропуская поредевший рыцарский клин. Там, за рядами богатырей-аукшайтов, крестоносных всадников ждал заранее выкопанный ров с острыми кольями. Не в силах остановиться, кони несли всадников прямо туда, падали, ломали ноги, натыкались на колья!

Перестроившись, литовцы тут же ударили с флангов. Слева – Тройнат, справа – Довмонт. Да, вражина Наримонт со своими утенцами тоже был рядом. Тройнат взял их в свои ряды. Пусть так… Ладно. Потом поглядим.

Крепче сжав копье, нальшанский кунигас погнал коня на врагов. Кто-то из рыцарей уже пришел в себя и, заворотив коня, поскакал на Довмонта. Всадники со страшным грохотом сшиблись, треснули копья. Булатный наконечник в щепки разнес щит молодого князя. Тот не растерялся, выхватил шестопер и, взвив коня на дыбы, ударил, вложив в удар всю свою мощь, всю энергию падающего скакуна. Меч в этом деле – плохая надежда. Стальной шлем, сверкающий панцирь с затейливым золоченым узором, щит – враг был защищен на славу.

Удар шестопера обрушился на шлем врага, сбивая украшения и плюмаж. Рыцарь зашатался в седле… Еще бы, как минимум он был сейчас оглушен, хотя бы на какое-то время, и это время отнюдь не следовало терять.

Довмонт не терял. Бил и бил вражину шестопером – по голове, по плечам, в грудь. Колошматил, куда придется. Перепало и вражескому коню, да так, что передние ноги его подломились, и всадник, вылетев из седла, с грохотом громыхнулся наземь.

Кунигас не стал добивать безоружного и, пользуясь моментом, зорко огляделся вокруг. Было на что взглянуть! Прямо на глазах битва превращалась в кровавое побоище. Просто в избиение. Что и сказать – двести рыцарей, а против них больше двух тысяч куршей, пруссов, эстов! И четыре тысячи литовцев.

И все же крестоносцы сражались достойно. Никто из них не просил пощады, каждый рыцарь сражался сразу с десятком врагов. Литовцы и их новые братья-союзники сбивали, стаскивали всадников с коней, молотили дубинами и камнями. Добивали узкими ножами сквозь прорези шлемов. Протыкали кольчуги. Тащили к реке, сбрасывая в воду.

Побоище… Что ж! Вот вам Жемайтия! Вот вам Литва! Разинули рот на чужие земли? Вот и получайте в ответ.

Слава богам, литовцы отличались от рыцарей шлемами. Иначе воинов Довмонта и Тройната, верно, тоже бы приняли за крестоносцев. Не за тевтонцев – тех узнавали по черным крестам. За датчан, шведов и всех прочих, опрометчиво пустившихся в новый крестовый поход. Хотели свои дела поправить? Поправили? Теперь остается только умирать во славу Иисуса Христа.

Рыцарь, оставленный без присмотра Довмонтом, наконец снял шлем и, очумело вращая глазами, принялся жадно хватать ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Князь вытащил меч… Однако прилетевшая откуда-то сзади стрела впилась врагу в левый глаз.

– Жаль, – подскочив, сожалея молвил Любарт. – Это – знатный человек. За него дали бы очень хороший выкуп. – Князь, эти пруссы и курши… Они сейчас всех рыцарей перебьют! Всех до единого. Я уже не говорю про выкуп, но кого мы будем приносить в жертву богам? Простолюдинов?

– Прекратить! – разъяренный кунигас ворвался в гущу воинов. – Рыцарей не убивать больше. Брать в плен! В плен, иначе, клянусь всеми богами, я сам вас сейчас перебью!

Грозный вид и слова князя сделали свое дело. Оставшихся в живых рыцарей стали брать в плен. Просто нападали по нескольку человек, опрокидывали, оглушали… либо вязали ремнями.

Литовцев погибло немало. Рыцарей же – ровно сто пятьдесят, в их числе и все самые-самые: ливонский магистр Буркхард фон Хорнхаузен, маршал прусских земель Генрих Ботель и принц Карл. Крестоносцы бились достойно, и, если б не предательство кнехтов и слуг, еще неизвестно, чем бы закончилась битва.

Князь Наримонт сразу же после битвы предложил Тройнату принести в жертву богам всех пленных рыцарей, числом пятнадцать. Утенского узурпатора поддержали жрецы, бывшие при литовском войске, и все младшие командиры – сотники и десятники. Многие из них не столько старались задобрить богов, сколько мстили за своих погибших товарищей.

– Честно говоря, я бы их лучше продал, – вскользь молвил Довмонт, как и его давний недруг, тоже приглашенный в княжеский шатер для совета. – Ну, отпустил бы за выкуп. Не всех, хотя бы светских рыцарей.

Тройнат громко расхохотался, горделиво поправив свой темно-красный княжеский плащ, щедро расшитый золотом:

– Не узнаю тебя, брат! Раньше ты всегда славил богов… А теперь вдруг озаботился деньгами! Я понимаю, злато и серебро лишними не бывают, но… Ты послушай, чего просят люди!

За тонкими стенками шатра собравшиеся на поле битвы воины стаскивали убитых в кучи и желали пленникам смерти.

– Смерти! Смерти! Смерти! – гулкое эхо проносилось над озером, над заливным лугом и лесом.

– Поблизости есть священная роща, князь, – на всякий случай напомнил жрец Видимонд. Крепкий, осанистый, с длинными седыми волосами и бородой, он вызвал невольное уважение и к себе, и к богам.

– Местные криве покажут дорогу, князь. Клянусь Перкунасом, это будет славная тризна.

Вслед за Тройнатом одобрительно кивнул и Наримонт. В этом чернявом, похожем на цыгана парне с темной бородкой не было ничего демонического. Обычное, ничем не приметное лицо, симпатичное даже. Вот только взгляд – змеиный.