Встречи – расставания

Весёлые и жизнерадостные студенты-южане вернулись из дальней поездки домой, где вновь окунулись в обычное для себя течение жизни: в учёбу, работу, привычное обыденное времяпрепровождение. Одни из них тут же позабыли об оставшемся за плечами полуторамесячном приключении, другие изредка вспоминали о работе в стройотряде как о чём-то происшедшем очень давно, далеко, да и непонятно с кем, как о сюжете из старого кино, но кого-то из парней – такое случается и до сей поры – нет-нет да и побеспокоит затаившийся в дальнем закоулке памяти неясный образ минувшего, кольнув в который уже раз под сердце воспоминанием о том, как много лет назад он, юноша с широко раскрытыми глазами и горячим дыханием, неловко поворочался в чьей-то судьбе.

В тот год под конец декабря над большим южным городом, расположенным между горами и тёплым морем, разразился обильный снегопад, что было нечастым здесь явлением. Город впал в растерянность от неожиданности, явившейся с небес: на улицах буксовали автомобили, ветви теплолюбивых деревьев ломались под тяжестью навалившейся снежной массы, скользили и падали прохожие, и только дети восторженно скатывались с горок на непонятно откуда вдруг появлявшихся санках.

А снег вокруг всё падал и падал, заваливая одним большим сугробом улицы, скверы, пляж, городскую площадь, палисадник под факультетскими окнами и отвлекая завораживающим танцем снежинок самых прилежных студентов от присущего им занятия.

– Гляди-ка, – пробормотал Азим посреди лекции, вглядываясь в окно аудитории, мимо которого в медленном движении ниспадали, кружась, огромные белые хлопья, – поди, как в Сибири…

Шурик, сидевший рядом, поднял глаза на недвижный профиль друга, отчётливо прорисованный на фоне светлого окна, потом снова уставился в конспект, перестав вовсе слушать профессора, убеждавшего студенческую аудиторию в нерушимости и истинности материалистического учения.

Прошло время, через пару лет оба друга окончили ВУЗ и занялись каждый своим делом. Жизнь Александра сложилась таким образом, что потекла полезным и не очень скучным потоком – именно так, как это ему всегда и представлялось. Он своей повседневной деятельностью продолжил вносить скромный вклад в развитие культуры родного города, чем стал заниматься ещё в последний университетский год, уделяя также немалое внимание обустройству личной жизни.

Азим… У Азима всё вышло совсем по-другому, никто не ожидал, что получится именно таким образом, как получилось, но об этом отдельный разговор, и он впереди…

Хобби у Шурика осталось прежним – коллекционирование книг, а домашняя библиотека регулярно пополнялась новыми экземплярами и приобрела со временем довольно солидный вид. Где-то в её недрах среди сотен толстых томов неприметно притаилась маленькая неформатная книжка в потрёпанной бумажной обложке выцветшего красного цвета с именами известных писателей-фантастов в верхнем правом углу. Когда-то давно Александр её прочитал – это книжка про деревню Тумановку, что затерялась посреди бескрайней Сибири недалеко, эдак километрах в трёхстах, от Тюмени.

История вторая – От моря к морю

Начало дороги

Поезд тронулся и стал набирать ход, побежали куда-то вдаль станционные служащие, провожающие и прочие праздношатающиеся по перрону люди, вот уже стали удаляться и теряться из вида пристанционные строения Московского вокзала славного Ленинграда. Даниил, поглядывая в окно покачивавшегося на ходу вагона, провожал взглядом город, разделивший его жизнь на две части: девятнадцать лет безмятежной жизни в далёких и уютных южных краях на берегу тёплого моря до знакомства с Питером и два года после знакомства с этим златоглавым красавцем, в одном из пригородов которого, расположенном на берегу Финского залива, в находящейся там воинской части он исправно отдавал Родине воинский долг и, наконец, отдал его сполна. Сегодня началась долгожданная дорога домой!

А город, словно устроив проводы старому другу, ворошил свежим балтийским ветром праздничные флаги с транспарантами и купался в лучах не по-ноябрьски яркого послеполуденного солнца, игравшего лучами в окнах вагонов скорого поезда, уносившего демобилизованного сержанта Советской Армии на далёкий юг.

Даже по прошествии многих лет Даниил называл день демобилизации из рядов Вооружённых Сил страны счастливейшим днём своей жизни. Не то, чтобы жизнь обделила его счастливыми днями, сделав тот самым-самым, нет, светлых и удачливых жизненных моментов на его долю выпало предостаточно, и они довольно равномерно распределились по всему пройденному пути, исправно доставляя ему радость и удовлетворение, вот только не было среди них, возможно, и более счастливых, дня настолько долгожданного и, несмотря на это, совершенно неожиданного, как этот пресловутый солдатский дембель, перед которым в глазах сегодняшнего счастливчика меркло всё остальное.

Не секрет, что у каждого пользователя кирзовых сапог имеется свой дембельский календарь, в котором тот ежедневно вымарывает прожитый на службе день, тем самым фиксируя уменьшение срока оставшейся службы и доставляя себе ежедневное удовлетворение этим фактом. Даниил также не отказывал себе в подобном удовольствии, мало того, он его, если можно так сказать, усовершенствовал, ведя три разных календаря: ежедневный, еженедельный и помесячный.

В обычном ежедневном карманном календарике, содержащем все двенадцать месяцев года, сделанном из ламинированного тонкого картона и хранившемся в обложке военного билета, он специально предназначенной для этого швейной иглой выкалывал каждый вечер прожитую на службе дату, переводя тем самым её из разряда предстоящих дней почётной неволи, которые, к слову сказать, все были наперёд строго сочтены, в уже пройденные, оставшиеся за плечами, и сопровождая это традиционной довольной ухмылкой. На стене кабинета штаба мотострелковой дивизии, где он проходил службу в качестве специалиста поста связи, висел его недельный календарь, и каждый понедельник он, явившись на пост после утреннего развода, зарисовывал цветным карандашом столбик истекшей недели, испытывая при этом чувство глубокого удовлетворения. Но всё это не шло ни в какое сравнение с эмоциями, которые он получал каждое первое число наступившего месяца, ставя наискосок большой крест в помесячном календаре из своей записной книжки на месяце прожитом, фиксируя этим действом факт совершения очередного большого, существенного шага к обретению утраченной им когда-то свободы, воли, вольности – того, к чему рвалось всё его существо, отторгнутое от былой беззаботной юной жизни и заключённое в чуждые и нежеланные рамки обязательной воинской службы.

Даниил и через много лет после окончания всего этого время от времени с благоговением доставал из своих архивов три бережно хранимых им «ежедневных» календарика, охвативших его двухлетний срок службы с ноября по ноябрь, с воткнутой в один из них, последний по времени, иголкой, проколовшей в них семьсот тридцать отверстий, и любовался на них.

Какой-то неприязни или нелюбви к воинской службе он, по правде сказать, не испытывал, просто ощущал себя находящимся в неблагоприятном, чуждом, как бы ледниковом периоде жизни, неизбежном и необходимом, который, тем не менее и невзирая ни на что, следовало пережить, причём пережить без потерь, используя для достижения этой цели любой доступный и не очень вредный способ, например, погружение себя как личности в защитное состояние своеобразного человеческого кокона, личинки, что ли, переживающей неблагоприятный период существования впадением в спячку, выраженную осуществлением добросовестной службы и терпеливым ожиданием дембеля, который, согласно надёжных слухов, неизбежен.

– Так-так-так, так-так-так, – стучали колёса набравшего ход поезда, – так-так-так, так-так-так…

– Ну что, поехали? – завёл разговор один из находившихся в купе попутчиков, пожилой мужчина пенсионного или почти пенсионного возраста, занявший одну из нижних полок и только что упрятавший в находившийся под ней багажный ящик свой чемодан.

На другой нижней полке сидела молодая женщина лет тридцати, а может быть, и несколько моложе. Рядом с ней лежали её вещи: чемодан и несколько сумок, ещё не разложенные по местам, её же кремового цвета демисезонное пальто висело на вешалке у входной двери. Во время посадки в поезд она, запутавшаяся в сумках и в этом самом пальто и чуть не опоздавшая к отправлению, с трудом проталкивала свою поклажу, которая была ей едва по силам, по узкому вагонному проходу и никак не могла протиснуться в купе, где уже находились пришедших туда раньше неё двое попутчиков. Даниил поспешил помочь женщине войти в раздвижную дверь, приняв у неё из рук часть багажа.

– Спасибо, молодой человек, – выдохнула та, оказавшись, наконец, внутри купе, – ты очень любезен…

При этом обращение на «ты» от незнакомки юношу не смутило, его в этот день, самый счастливый день жизни, в чём он был совершенно уверен, казалось, ничто не смогло бы смутить.

Четвёртого попутчика с ними не оказалось, вагон вообще был заполнен лишь на половину – ноябрь был несезонным месяцем для поезда, следовавшего на дальний юг. Даниил сам оказался в этом вагоне волей случая, представшего на сей раз в лице работницы билетной кассы железнодорожного вокзала. Рассматривая воинское требование на приобретение проездного документа, предполагавшее предоставление бесплатного проезда в плацкартном вагоне пассажирского поезда, та предложила его предъявителю, молодому человеку в броской сине-белого цвета с красной полоской куртке и с сияющими глазами доплатить восемь рублей с копейками и доехать до места в купейном вагоне, ведь путь до южного приморского города, указанного в документах, должен был занять больше двух суток, а в плацкарте, как она пояснила, остались только боковые верхние места в конце вагона, проезд на которых будет беспокойным и утомительным. Даниилу такое предложение понравилось, денег на дорогу было достаточно, и он приобрёл купейный билет до места назначения, несмотря на то, что имел кое-какие особенные соображения по поводу своего маршрута.

– Молодой человек, кладите свой багаж сюда, здесь места ещё достаточно, – обратился к Даниилу попутчик-пенсионер, встав и приподняв свою полку, под которой уже находился его чемодан, – в Москве я сойду, а Вы перейдёте на моё место.

– Нет, не надо, спасибо, – возразил Даниил, – у меня багажа всего-то ничего, я его у себя наверху и оставлю.

Незадолго перед отъездом он купил для дорожных надобностей портфель красновато-коричневого цвета с двумя ручками, как у хозяйственной сумки, в него уместились кое-какая дорожная мелочь, документы, бережно хранимые письма и главная ценность – дембельский альбом, содержащий избранные армейские фотографии с собственными комментариями, над созданием которого он колдовал, как это и положено, последние полгода службы. Иные немногочисленные вещи, которые представляли какую-то значимость, были высланы домой посылкой, не тащить же их с собой через всю страну.

– Видать, тоже недалеко ехать, раз без багажа? – вернул на место полку и вновь расположился на ней попутчик.

– Ехать-то далеко, – разговорился Даниил, готовый в такой день поведать всему миру о своей радости, – почти до конечной, а имущества не нажил, поскольку не было надобности, всё моё на мне – домой еду со службы!

– А-а, дембель, значит, – встала на ноги, немного пошатываясь в движущемся поезде, и вступила в разговор отдышавшаяся после посадки в вагон попутчица, чем привлекла к себе внимание.

Была она совсем молодой невысокого роста женщиной с короткой стрижкой «под мальчика» и светло-серыми глазами, её дорожная одежда, состоявшая из обтягивающих джинсовых брюк и серого свитера, связанного из модного в те годы мохера, не скрывала приятных форм тела, в чём Даниилу, присевшему на противоположную полку рядом с попутчиком, удалось убедиться воочию, пока она занималась своим багажом. Пальто, в котором молодая дама пару десятков минут назад пробиралась по вагону, существенно искажало её внешний облик и было ей не к лицу – так решил молодой человек, разглядывавший её несторонним взглядом.

– А я смотрю и гадаю, отчего такие счастливые глаза у человека? – улыбнулась она через плечо, держа двумя руками одну из своих сумок. – А почему не в форме едешь, служивый? Полюбовались бы на твои регалии, вам ведь положено на дембель через всю страну да при полном параде… Ой, помоги мне, солдатик, сумку наверх забросить…

Даниил ещё задолго до демобилизации решил, что домой поедет в гражданской одежде. В этом решении было и принципиальное намерение уйти от всего военного, тяготившего его целых два года, в один день, и желание доехать до дома спокойно и благополучно без дорожных происшествий, без всяких там проверок документов военными патрулями на вокзалах и перронах, без душевного нетрезвого общения с такими же, как он сам, счастливцами, узнающими друг друга по расшитой не по Уставу военной форме и по перегару. Перегара этого самого тоже не хотелось – хотелось чистоты ощущений и восторга от пришедшей долгожданной вольности.

Командир комендантской роты, в которой проходила его служба, капитан Манагаров, инструктируя своих демобилизующихся, стращал их последствиями непродуманного, а пуще того нетрезвого поведения по дороге домой и попадания вследствие этого вместо дома на гауптвахту в каком-нибудь военном гарнизоне по пути следования или, упаси бог, в дисциплинарный батальон, и Даниил, восприняв всё это совершенно буквально, решил, что домой он доберётся во что бы то ни стало и без всяких ненужных происшествий.

Гражданскую одежду он подготовил уже давно, часть её была куплена в течение последнего года службы, а часть досталась как бы по наследству от демобилизовавшихся ранее сослуживцев. Ему случалось и ранее использовать тайком эту одежду по прямому назначению при уходе в очередное увольнение или в самоволку, хотя и то, и другое было серьёзным нарушением законов воинской жизни. Зато было очень пикантно в выходной день, переодевшись в «гражданку», хранившуюся в штабе дивизии в потайной тумбочке служебного кабинета, незаметно улизнуть ранним утром на железнодорожную станцию и укатить одной из первых электричек в Ленинград с целью посещения Эрмитажа или Петропавловской крепости. Ну кто ещё ходил в такие самоволки?!.

За неделю до окончания октября перед самой демобилизацией он купил ещё и осеннюю куртку, цветастую такую и броскую в глаза, понимая, что в пути будет холодно, купил её вместе с тем портфелем, в который поместился весь его багаж.

Понимая, что дома по приезде прийдётся явиться в военкомат для постановки на воинский учёт, причём сделать это нужно будет в военной форме, он отправил домой посылку с «парадкой», парадной формой одежды то есть, состоявшей из рубашки, галстука, брюк, фуражки и кителя с привинченными к нему отличными и классными значками. Всё было подготовлено и просчитано, дело осталось за малым, за тем, чтобы проехать оставшуюся часть пути от железнодорожного вокзала в Ленинграде до дома.

Правда, была у Даниила одна задумка…

– Почему не в форме едешь-то? – ещё раз приветливо переспросила вчерашнего солдата любопытная попутчица в джинсах.

– Больно уж соскучился по гражданской одежде, – ответил тот, забрасывая на багажную полку её достаточно увесистую сумку, и добавил при этом стандартное, – а сапоги теперь пусть другие топчут.

Из зеркала, что было прикреплено к двери купе, на него посматривал совершенно гражданского вида вполне довольный жизнью молодой человек, одетый в клетчатую рубашку и тёмные брюки, аккуратно побритый и коротко подстриженный.

– «Отличное зеркало, в казарме было намного хуже!» – подумал Даниил, оценивая своё отражение.

Соседка по купе сняла на пол вагона чемодан, всё ещё лежавший не на своём месте, после чего попыталась поднять крышку багажного ящика, ненароком толкнув при этом Даниила, продолжавшего любоваться собой в зеркале.

– Ой, ёж твою двадцать, прости, солдатик, неуклюжую, – бросила попутчица в сердцах, – помоги уж и чемодан уложить под сиденье… К друзьям в отпуск еду, – пояснила она, управившись с багажом и присев на своё место, – подарков набрала им да детям, ну и одежды кое-какой, там у моря по набережной погулять славно так бывает… Вот еле дотащила до поезда… На обратном пути уже полегче будет, если, конечно, друзья в ответ не загрузят.

– Что-то не в сезон едете в отпуск на юг, туда бы летом, да и не в одиночку, – заметил попутчик-пенсионер.

– Что ж поделать, как с работы отпустили, так и еду, а мужу отпуск не дали, вот и одна. Да мы порознь и не запрещаем один другому – надо изредка и отдыхать друг от друга, – усмехнулась она. – Нам вообще редко отпуск дают вместе, в одном цеху работаем, он мастером, я учётчицей.