От НТВ до НТВ. Моя информационная война. Том 1

Глава 5

«Во время их последней беседы в Кремле Путин повернулся и задержал свой холодный взгляд на Березовском, невысоком, гиперактивном человеке, говорящем негромкой скороговоркой и готовом часами ждать у вашего порога. Путин смотрел на „торговца влиянием“, который собственными руками, благодаря своему неукротимому честолюбию и мечтам об огромном богатстве, сделал больше, чем кто-либо другой, для наступления эры олигархов. Теперь дни их славы остались позади. На смену им приходили новые игроки, сколачивались новые состояния. И в Кремле был новый российский лидер. „Ты, – сказал Путин, – ты был одним из тех, кто просил меня стать президентом. На что же ты жалуешься?“ Березовский не смог ответить».

Этими словами заканчивается книга американского журналиста Дэвида Хоффмана «Олигархи: богатство и власть в новой России», которую я настоятельно рекомендую к прочтению. С 1995 по 2001 год Хоффман возглавлял московское бюро влиятельной американской газеты The Washington Post и за это время неоднократно встречался с политиками, чиновниками, бизнесменами и журналистами, что позволило ему создать красочную и подробную историю становления и краха российской олигархической системы. Но если Березовский в 2001 году не смог ответить Путину, потому что не понимал, что же произошло, почему человек, на которого были сделаны столь высокие ставки, вдруг предпочел работать самостоятельно, а не по указке, то в августе 1999 о самом Владимире Путине мало кто мог сказать что-либо внятное.

Да, к моменту назначения и.о. премьер-министра, Путин чуть больше года руководил ФСБ и несколько месяцев работал на посту секретаря Совета Безопасности России. Но для широкой публики это были просто строчки официальной хроники, не более того. Причем, как в России, так и вне ее. Квинтэссенция западного представления о Путине, на мой взгляд, это публикация некой организации под названием «Международный комитет Четвертого интернационала» на ее ресурсе World Socialist Web Site: «Новый премьер-министр является таким же бесцветным и серым политиком, как и его предшественник. Ни одна из проблем, с которой сталкивается господствующий в России режим, не сможет быть решена путем назначения Владимира Путина новым премьер-министром. Этим путем только заново перемешаны карты, в то время как само разрешение проблем отложено на неопределенное время, после чего они вновь вырвутся на поверхность с еще большей остротой». Практически, приговор! И вынесенный не без оснований, которые формировались в течение нескольких предыдущих лет. А особенно активно – предыдущих месяцев.

Вспомните хотя бы диалог, состоявшийся в Государственной Думе между официальным представителем президента Александром Котенковым и председателем нижней палаты парламента Геннадием Селезневым, в мае 1999 года, когда обсуждалась кандидатура Степашина. «Геннадий Николаевич, я прошу прощения, что не стал перебивать раньше, действительно я не знаю, что за ошибка произошла, но с самого начала я получил известие о том, что вносится кандидатура Степашина. – Александр Алексеевич, я сегодня с чистыми ушами, трубка работает совершенно точно и четко. Президентом была названа кандидатура Аксененко, о чем я Вам и сказал. Значит, будет два премьера!» Согласитесь, действительно, впечатление от подобного обсуждения важнейшего государственного процесса – смены главы правительства – создается довольно жалкое.

В январе 2000 года на Международном экономическом форуме в Давосе корреспондент американского издания Philadelphia Inquirer Труди Рубин задала вопрос, вошедший в историю: «Who is Mr. Putin?» «Кто он, господин Путин?» – спросила Рубин членов российской делегации Сергея Кириенко, Анатолия Чубайса, Михаила Касьянова и Константина Титова. Никто из них не смог ответить, что очень позабавило давосскую публику. Спустя почти год, в программе «Намедни», подводившей итоги двухтысячного, Леонид Парфенов, всегда придававший форме подачи информации чуть больше значения, чем ее сути, описывая нового российского президента, использовал весьма яркую и запоминающуюся фразу: «Тип белесой северной внешности, который в народе называют «чухонь белобрысая»…

Безусловно, были и другие характеристики, не менее неожиданные. Среди таковых, следует выделить мнение Бориса Немцова, высказанное им в конце ноября девяносто девятого в эфире радиостанции «Эхо Москвы»: «Конечно, Россия должна избрать нового президента. Этот президент должен быть и честным, и физически крепким, и мужественным, и ответственным. Я убежден, что следующим президентом должен быть Владимир Владимирович Путин. Если сейчас ему не скрутят руки-ноги известные люди, то, я убежден, у него есть все шансы, чтобы за него проголосовали. По крайней мере, я его буду всячески поддерживать. Во-первых, Путин – человек ответственный. Во-вторых, он не боится принимать сложные для себя решения, потому что решения по поводу единства России, наведения порядка на Кавказе, по борьбе с терроризмом – это ответственные решения. За них придется отвечать, если, не дай Бог, чего случится. А случиться может, вы знаете, какие бомбежки сейчас идут. Но он этого не боится. Третье: он – молодой человек, ему 47 лет. Он здоровый. Четвертое: по-моему, он – честный человек, а нам нужен честный человек президентом. Потому я и поддерживаю Путина».

«Скрутить руки-ноги» Путину не удалось и сейчас хорошо понятно, что осознание этой «невозможности скручивания» должно было прийти к «известным людям» практически сразу же, после поездки Путина на воюющий Северный Кавказ. Я имею в виду общение исполняющего обязанности председателя правительства, к тому моменту уже взявшего на себя руководство контртеррористической операцией на Кавказе, с региональными чиновниками и армейскими командирами. В штабной палатке был накрыт стол. Причем стояли на нем не только закуски, но и алкогольные напитки. Путин с рюмкой водки в руках сказал буквально следующее: «Очень хочется по русской традиции и по традиции священной земли Дагестана, где мы с вами сегодня находимся, поднять этот бокал и выпить за память тех, кто погиб… Секундочку, секундочку, секундочку… Очень хочется выпить за здоровье раненых и пожелать счастья всем, кто здесь находится. Но у нас с вами впереди много проблем и большие задачи. Вы это прекрасно знаете. Вы знаете, что планирует противник. И мы это с вами тоже знаем. Какие провокации ожидаются в ближайшее время, в каких районах и так далее. Мы с вами не имеем права позволить ни секунды слабости себе! Ни секунды… Потому что, если мы это сделаем, то тогда те, кто погиб, тогда получается, что они погибли напрасно. Поэтому, я предлагаю сегодня эту рюмку поставить. Мы обязательно выпьем за них, обязательно! Но пить будем потом… Потом, тогда, когда эти задачи принципиального характера, вы о них все знаете, будут решены. Поэтому я предлагаю сейчас по-походному перекусить… и за работу».

Эта документальная съемка вошла в фильм журналиста В. Соловьева «Президент», который был посвящен пятнадцатилетию работы В. Путина на высших государственных должностях. На записи прекрасно видно, что после слов Путина о памяти погибших, собравшиеся за столом дружно встают, чтобы помянуть ушедших. Этим и вызвано троекратно повторенное замечание «секундочку»… Почему этот эпизод, на самом деле, дающий исчерпывающую характеристику Владимира Путина, добрался до экрана только в 2015 году, а не сразу после того, как все это было записано телекамерами? Точного ответа я не знаю, могу лишь предположить, что событию либо не придали значения, либо – оно шло вразрез с трактовкой ситуации на Северном Кавказе. В первом случае я говорю об ОРТ, контролируемом Березовским, абсолютно уверенным, что новый премьер будет послушным и управляемым. А во втором – об НТВ, имевшем собственные традиции в освещении региональных конфликтов.

Если выделять главные претензии к деятельности телекомпании НТВ, как со стороны власти, так и со стороны зрителей, то это, конечно, позиция телекомпании относительно чеченских войн. Но первая и вторая кавказские кампании никак не могут считаться идентичными. Были разные причины, преследовались разные цели, радикально отличались действия силовых структур. Работа НТВ на первой чеченской войне шла по западным стандартам: поиск эксклюзивной информации, прямые включения с передовой, резкая критика бездеятельности властей и плотное общение с так называемыми полевыми командирами. У многих зрителей новостных программ НТВ тогда возник вопрос, почему люди, воюющие против нашей страны, предстают в эфире некими повстанцами, борцами за правое дело? И ответа на этот вопрос многие так и не получили. Повторю, на мой взгляд, объяснение заключается в стандартизации процесса сбора и выдачи информации в эфир. НТВ позиционировало себя как прорывная телекомпания, работающая по западным, в первую очередь, американским лекалам. А для американского телевидения любой региональный конфликт становился хроникой борьбы за демократию и национальную свободу. "Поскольку все эти конфликты происходили далеко за пределами территории США,  и движение «Талибан»*  и «Аль-Каида» *  и даже ИГИЛ* (* организация  запрещенная в РФ) до поры до времени ходили в союзниках Соединенных Штатов в борьбе с Советским Союзом, Саддамом Хуссейном или Башаром Асадом." ) , и даже ИГИЛ до поры до времени ходили в союзниках Соединенных Штатов в борьбе с Советским Союзом, Саддамом Хуссейном или Башаром Асадом. Тем более, что все эти повстанческие движения щедро финансировались, а некоторых случаях и создавались, самими США.

Поэтому неудивительно, что НТВ, возможно неосознанно, освещало военные действия на Северном Кавказе с аналогичных позиций: мощный недемократический государственный аппарат, погрязший в коррупции и пытающийся навязать всем и каждому свои правила – с одной стороны; и маленький, но гордый народ, сражающийся за право самоопределения – с другой. Вторая чеченская кампания изначально противоречила подобной трактовке. Вторжение Басаева и Хаттаба в Дагестан при всем желании нельзя было считать священной борьбой за свободу. К сожалению, многие мои коллеги этого не прочувствовали и по инерции пытались работать в эфире так же, как и в 1994—1996 годах. Этот внутренний оценочный конфликт назревал и, в конце концов, привел к расколу творческого коллектива НТВ.

К тому же, следует учитывать, что до 1999 года крупных терактов с большим количеством жертв в европейской части территории России не было. Зоной активности террористов, в основном, оставался Северный Кавказ. Но сентябрьская серия взрывов жилых домов вывела войну с террористами на новый уровень. Ощущение опасности стало реальным для всех, в том числе, для москвичей. И точно так же, на новый уровень вышла и работа СМИ по освещению подобных трагических событий.

13 сентября 1999 года мы уже были практически готовы к работе, когда в начале шестого утра на ленты информационных агентств поступило сообщение о втором взрыве жилого дома в Москве. Первый – на улице Гурьянова, 19, произошел пятью днями раньше, около полуночи. В этот раз целью террористов стало жилое здание по адресу Каширское шоссе, дом 6, корпус 3. Я позвонил Добродееву. «Олег Борисович, они взорвали второй дом!» – этими словами я выдернул еще спавшего генерального директора телекомпании в ужасающую своими событиями реальность. Работа утренних информационных бригад НТВ напрямую курировалась не Добродеевым, а Кулистиковым, который тогда занимал должность главного редактора службы информации. Однако событие подобного масштаба требовало незамедлительной и объемной перекройки всей эфирной сетки канала, и такие распоряжения мог отдавать только генеральный директор.

Сообщив Добродееву немногочисленные известные мне подробности и получив от него указания технологического характера, я на несколько часов засел в студии программы «Сегодня утром». Отличительной особенностью НТВ тех лет была удивительная мобильность в редакционной политике. Собственно, сама редакционная политика строилась на полном и непререкаемом превосходстве новостей над всем остальным контентом. Если это было необходимо – с эфира снимались все программы, стоявшие в сетке. Экстренный прямой эфир мог продолжаться сколь угодно долго. Впоследствии это правило стали использовать и другие телекомпании. Так, мой личный рекорд – семь часов непрерывного прямого эфира 11 сентября 2001 года – относился уже к телекомпании ТВ-6.

По пустым дорогам утренней Москвы наша «тарелка» прибыла к месту трагедии очень быстро, и мы практически сразу смогли выдавать картинку в прямой эфир. Эта оперативность тоже была предметом гордости службы информации НТВ. Конечно, количество машин в Москве в шесть утра тогда, в девяносто девятом, и сейчас, более полутора десятилетий спустя, просто невозможно сравнивать. Но в любом случае выигрыш в скорости подготовки материала получала телекомпания лучше оснащенная технически. А НТВ, как я уже говорил, в первые годы своего существования на технике не экономило и в числе первых стало использовать в новостях прямые включения с помощью спутниковых тарелок, установленных на автомобилях. Когда в ночь на третье июля 1998 года на своей подмосковной даче был убит бывший председатель думского Комитета по обороне, генерал Лев Рохлин, съемочная группа НТВ прибыла к месту преступления вместе с коллегами с других каналов. Но подъехать к даче Рохлиных оказалось невозможно, милиция блокировала дорогу. Тогда «тарелка» НТВ, установленная на огромном Сhevrolet Suburban, просто съехала с дороги и, минуя милицейские кордоны, прямо через поле пробралась непосредственно к месту событий.

Без ложной скромности могу сказать, что работа службы информации НТВ в те дни была очень качественной. По тем фрагментам выпусков новостей, которые сейчас можно отыскать в интернете, легко подсчитать, что прямое включение нашего корреспондента Александра Хабарова, например, продолжалось минут пятнадцать, не меньше. Мы старались создать у зрителя впечатление собственного присутствия на месте событий. Ведущий и корреспондент, то есть, я и Саша, разговаривали друг с другом, обсуждая происходящее на наших глазах, комментируя его. Так, периодически к Саше подходили самые разные гости, эфирные спикеры, сообщавшие дополнительные подробности. Это могли быть как официальные лица, представлявшие милицию, ФСБ или пожарных, так и местные жители, ставшие свидетелями трагедии. Я мог в прямом эфире попросить корреспондента показать нам более крупно, что происходит на месте разбора завалов. И Александр Хабаров, стоявший в тот момент в нескольких десятках метров от развалин, у здания школы, в котором размещали пострадавших, тоже в прямом эфире озвучивал мою просьбу оператору: «Можете развернуть немного камеру?» Далее следовал «наезд», картинка становилась более крупной и зритель, сидящий у себя дома у экрана телевизора, видел все подробности.

Еще одной значимой особенностью работы в таких условиях было отсутствие суфлера. Телесуфлер, помогающий ведущему телепрограммы читать текст без пауз и ошибок, требует определенной подготовки. Готовый текст ведущего получает редактор суфлера, который в процессе выхода программы в прямом эфире или же при ее записи, следит за тем, чтобы бегущие по экрану строки совпадали с темпом чтения ведущего. Но в экстренных выпусках суфлер становился бесполезным, потому что физически невозможно было быстро написать текст, отредактировать его, сохранить и выдать на монитор. Поэтому приходилось или читать с листа, или говорить от себя.

Я любил и люблю работать без суфлера. Это требует дополнительной концентрации, но в то же время, как это ни парадоксально, придает некоторую раскованность работе ведущего. Главное в такой ситуации – найти необходимый баланс. Не передавить с эмоциями, не допускать провисаний темпа и, конечно, не ошибаться. Когда я пересматриваю те кадры, я сразу же замечаю проскочившие неточности. Например, «детскую» ошибку в связке «имеет значение» – «играет роль». Это весьма распространенный огрех, очень часто объясняющийся волнением ведущего. Но в моей работе 13 сентября 1999 волнение не слишком заметно, значит, в этот конкретный момент я думал уже о том, что должен сказать через несколько секунд. Кстати, в этом же выпуске хорошо видно, как кто-то приносит мне сообщение, распечатанное на бумаге: я отвожу взгляд от телекамеры, поднимаю руку и явно что-то беру у человека, который в кадре не появляется. С точки зрения обычных эфирных условий – это, конечно, недопустимый брак. Но при таком «форс-мажоре» описываемое отступление от правил не только не портило впечатление, но и напротив, производило на зрителя дополнительный эмоциональный эффект.

Отмечу еще один момент, раз уж мы заговорили о работе телеведущего. На разбираемых мною сейчас кадрах периодически можно заметить, как я, обращаясь к зрителям в момент так называемой «подводки», то есть текста, предваряющего репортаж, чью-то прямую речь или демонстрацию видеокадров в режиме «без комментариев», в самом конце фразы начинаю смотреть куда-то в сторону и вниз. Это я переключал свое внимание на просмотровый монитор, стоявший справа от меня и показывавший ту же самую картинку. Еще одна ошибка! Мое глубокое убеждение состоит в том, что ведущий программы новостей, в каком-то смысле, гость каждого из телезрителей, которые слушают его. И уводить глаза от объектива телекамеры в такой ситуации означает проявлять неуважение к своему зрителю. Это приблизительно то же самое, как разговаривать с человеком один на один и вдруг отвести глаза и продолжать говорить, глядя куда-то вбок. Возможно, это была мелкая ошибка, и я придираюсь сам к себе. Но после двадцати лет работы на телевидении я уже имею на это право. Главное для «телеведущего-новостника» – это доверие зрителя. А оно достигается только за счет досконального знания темы, умения быстро ориентироваться в потоке информации и уважительного отношения к аудитории. Если ведущий не знает или не понимает, что и о чем он говорит, если он относится к своему зрителю, как к серой массе, потребителю, стоящему гораздо ниже на социальной лестнице, зритель очень быстро это почувствует. И тогда о доверии можно и не мечтать. Если же телеведущему не верят, то, скорее всего, его профессиональная карьера не будет слишком продолжительной.

Но вернемся к политической ситуации осени 1999 года. Война на юге России; кровавые террористические акты, регулярно происходящие в самых разных регионах; начало предвыборной кампании. Причем, НТВ, как я уже говорил, «по традиции», обращало на чеченскую войну больше внимания, чем конкуренты с ОРТ. Главный акционер «Первого канала», Борис Березовский был с головой поглощен борьбой за формирование новой Государственной Думы и поиском преемника для президента Ельцина. Отношения Березовского с Гусинским разладились совершенно. НТВ, из-за своего стремительно ухудшавшегося финансового положения, все активнее «наезжало» на «Семью», поддерживая Е. Примакова и Ю. Лужкова, как возможных будущих руководителей страны. ОРТ, в свою очередь, сконцентрировалось на критических атаках в отношении этих политических тяжеловесов. Таким образом, осень и начало зимы девяносто девятого ознаменовались информационной войной двух телеканалов, двух телепрограмм и двух телеведущих. И пока Евгений Киселев в заставке «Итогов» рассеяно теребил правый ус, задумчиво взъерошивал волосы и что-то элегантно помечал в блокноте изысканной перьевой ручкой, Сергей Доренко, оставаясь за кадром, под зубодробительный скрежет каких-то шестеренок, с места в карьер огорошивал зрителя фразами типа: «Отечество минус Вся Россия» сливается с коммунистами! Примаков торгует членами! Лужков не отвергает обвинения в убийстве, но надеется спастись от наказания путем прихода к власти!» Нужно ли спрашивать, кто из них сумел выиграть эту схватку за рейтинг?..

Глава 6

При всей «про-гусинскости», «про-киселевскости» моей позиции в то время, даже мне было очевидно: НТВ проигрывало. «Итоги» пытались выглядеть интеллигентной и умной программой, предлагающей зрителю серьезный и неспешный анализ происходивших событий. «Авторская программа Сергея Доренко» ничего не пыталась. Она была абсолютно, неприкрыто, подчеркнуто хамской, безапелляционной и стремительной. Киселев расшаркивался, подготавливал аудиторию, делал намеки… Доренко сразу лупил в челюсть и тут же добивал ошеломленного зрителя ногами!

В программах НТВ становилось все больше критики окружения президента. Все чаще стал появляться в кадре, «незаслуженно обиженный» бывший генпрокурор Скуратов, со своими подробностями о «Деле Mabetex» и о том, кто из членов «Семьи» в нем замешан. Фигура главы администрации президента Александра Волошина, занявшего эту должность лишь в марте девяносто девятого, прочно поселилась в программе «Куклы», причем периодически Волошин превращался в Ленина, видимо, для усиления пугающего эффекта. «Итоги» же приступили к вскрытию подробностей давнего и довольно мутного сотрудничества Волошина с Березовским. Речь шла и о проекте AVVA, и о «Чара-банке», и о других не менее скандальных историях. Поскольку сейчас эти подробности уже подзабыты, коротко напомню, что Березовский во второй половине девяностых возглавлял «Автомобильный Всероссийский Альянс», общество, призванное собирать средства для строительства завода по выпуску «народных автомобилей». Под словом «народный» подразумевалось – «дешевый». AVVA выпустила акции, получила пару десятков миллионов долларов, но потом все как-то скисло. Так вот, акции AVVA, в том числе, покупал «Чара-банк», а посредником при осуществлении сделки выступала компания «ЭСТА Корп», президентом которой был Александр Стальевич Волошин. Ну, а банк «Чара» оказался на поверку обычной «финансовой пирамидой» и лопнул с дыркой в бюджете в 131 миллиард рублей, оставив без денег десятки тысяч вкладчиков, которых стали тут же называть «чарамыжниками».

Но, еще раз повторю, все это происходило в девяносто четвертом – девяносто шестом годах, то есть НТВ для своих разоблачений выбрало «осетрину» явно не первой свежести. ОРТ же, напротив, буквально, «резало по живому». Одним из самых грандиозных примеров эфирной вивисекции, проводившейся «Авторской программой Сергея Доренко», был рассказ о тазобедренном суставе Примакова, вышедший в эфир 24 октября 1999 года, в котором речь шла не столько о финансово-этической стороне вопроса, сколько о неприкрытой физиологии:

«Мы решили чуть подробнее остановиться собственно на медицинской стороне вопроса, потому что операцию сделали самому, пожалуй, известному на сегодня политику страны – Примакову. Во-первых, только узнав подробно о проблемах с этими суставами, вы сможете реально оценить силу воли Примакова. Человека, который научился, хоть и ненадолго появляясь на публике, превозмогать постоянную чудовищную боль. Во-вторых, президент Ельцин приучил нас к открытости. Его операция на сердце освещалась самым тщательным образом. Потому что мы не можем не знать о здоровье человека, который нами руководит. А Евгений Максимович намерен нами руководить, и полнейшая аналогия с Борисом Николаевичем вполне уместна. В-третьих, президент Ельцин приучил нас к недовольству тем, что наш президент то болеет, то работает над документами с крепким рукопожатием. И в-четвертых, вероятность второй операции для Примакова настолько велика, что, согласитесь, мы не можем не обратить на это внимание, тем более, что речь идет о человеке, который решил стать президентом России».