Широко шагая

Я быстро накинул черный плащ, надел шляпу.

– Все давай пока, удачи тебе в новой жизни, – пожелал я ей напоследок.

Она женщина-кошка. Ее не изменить, поэтому мне не по пути с ней.

– Подожди, пожалуйста. Этот случай недоразумение…

Она прижалась ко мне, плакала в плечо. Жалость шевельнулась у меня в сердце. И еще одно чувство. Убитая любовь. Но нельзя поддаваться этому, иначе все пойдет опять по-старому. Нужно что-то менять в этой жизни.

– Ну, все давай удачи, – теряя внутреннее спокойствие, прошептал я, с силой закрыл дверь за собой. Перед глазами ее заплаканное лицо. В коридоре лампочка ярко горела. От соседей доносились голоса людей, играла музыка. «Справляют день рождение» – вспомнил я. Еще пара минут, и я на улице, шагал под осенним дождем. Огонь вновь зажжется в моих глазах, когда в сердце родится новая любовь. А она родится…

(2007).

Ёлки-палки

…Это сказка про елочку, которая росла в лесу. Она была маленькая, росла среди больших пушисто-зеленых елей-родителей, и очень мало получала света, защищенная от холодных зимних ветров и летнего дуновения. Печальная в сумраке дня и ночи, она только слушала взрослые разговоры других деревьев. И когда елочка поднимала свою головку вверх, то видела над собой разлапистые верхушки елей, видела темное звездное небо или наоборот синеву дня.

Взрослые ей говорили, что когда-то она вырастет и станет такой же большой и высокой, будет ощущать на себе дыхание ветра, будет томиться под немилосердным летним солнцем, будет мечтать о дожде, о влаге. А еще взрослые ели говорили ей, что любят ее, очень хотят, что бы она всегда была такой же красивой и сочно-зеленой.

Но, однажды настал тот ужасный день, которого боится каждая ель в канун Рождества и нового года. Стук топора, визг бензопил и стоны, уханья подкошенных деревьев вызывали страх в лесу. Вечнозеленые деревья боялись шелохнуться, смотрели, как у них на глазах убивали тех, с которыми они простояли много лет, с которыми росли от земли до неба, с которыми встречали теплые весны, с которыми мокли под дождем, ежились от холодов и замирали под жарким солнцем. Дровосеки шутили, смеялись, курили, а иногда и матерились, когда какая-нибудь упрямая ель не хотела падать в сугроб.

Ёлочка, обомлевшая от ужаса, стояла и тоже смотрела в сумрак леса. Видела устрашающие энергичные темные силуэты людей, видела, как они убивали деревья. Взрослые ели иногда говорили ей об этом. В зимнее время года, сюда приходят люди, которые рубят жизнь в лесу и уносят далеко, далеко отсюда, потом наряжают умирающие деревца и справляют с весельем праздники зимы. От одной только этой мысли, что ее ждет то же самое, маленькой елочке становилось страшно. Слезы смолы текли по ее стволу. Но ничего предпринять никто не мог, оставалось только ждать и смотреть, как валят перед тобой друзей, близких…

И вот однажды такой ужасный день настал и для маленькой елочки. Высокий мужчина с бородой в вязаной шапке и телогрейке, проложил к ней лыжную дорогу.

– Смотрите мужики, вот еще одна хорошая елочка. Может, спилим ее? – предложил он остальным.

– Да, хорошая елочка. Пушистая… Давай, Витька, тащи бензопилу.

Елочка замерла от страха. А соседние взрослые ели молчали, уже лили свои смоляные слезы, смотрели, как обступили кругом люди маленькую елочку.

Мужик со второго раза, завел свою машину. Рев бензопилы оглушил ее, в воздухе опять запахло свежей древесиной и смолой. И страшная боль, боль пронзила маленькую елочку. В какой-то миг она потеряла единство с землей, просто бессильно повалилась на бок, обливаясь от страха и боли смолой.

– Ну, все поехали в город, на сегодня хватит, – сообщил главный остальным лесорубам.

Лес с ее родными высокими елями отдалялся от нее. Снег печально падал на землю, шептал что-то об этом мире. Еще сотня, наверно, умирающих елей была с маленькой елочкой в грузовике. Все деревья плакали, но ничего не могли изменить.

***

На следующий день она стояла на морозе, прислоненная к дому на улице большого города. Множество прохожих ходили по дороге, проходили мимо, подходили к дровосеку с бородой, покупали ее сестренок и братьев. А потом пришел и ее черед. Какой-то маленький ребенок коснулся ее веточки своей рукой. А мама малыша уже покупала маленькую елочку.

– Все Мишенька, пойдем. Смотри, какая у нас будет красивая елочка… – старалась привлечь внимание ребенка мать.

А ребенок капризничал, грубо дергал елочку за ветки.

Потом в душной квартире людей, маленькая елочка стояла в углу. И она терялась в догадках, что с ней будут делать. Сил становилось все меньше и меньше, которые она раньше получала от матушки-земли.

Но потом женщина бережно поставила елочку в сосуд с водой, закрепила ее ствол. Холодная вода на какое-то время привела деревце в чувство. Она видела, как человек украшал ее многочисленными побрякушками, блестящими предметами.

«Что они со мной делают?» – думало дерево.

А потом она вспомнила старые рассказы деревьев-родителей в лесу, про праздник зимы, и все сразу стало ясно ей.

***

И вот ее звездный час настал. Украшенная гирляндами, дождем и игрушками она стояла высоко в углу комнаты, вспыхивала почти сказочными огнями. Находясь в центре внимания взрослых и детей, она даже улыбалась, забыв про страх и боль, которую испытывала еще несколько дней назад.

Но все длится не вечно. Праздники закончились, закончились смехи, крики и танцы людей. Музыка не играла больше, как раньше. В тишине и в сумраке угла дома, простояла маленькая елочка больше двух месяцев. И в один из дней, хозяйка дома, что наряжала ее, начала снимать с нее цветные шары, гирлянды.

– Пусть елочка еще постоит, – просил свою маму ребенок.

– Нет, Миша, елочка итак уже стояла долго, тем более на улице уже весна, – отвечала ему мать.

И опять плакала маленькая елочка, ощущала, как теряет опять свои силы теперь без сосуда с водой. А вечером пришел отец ребенка и первым делом вынес ведро с мусором и елочку.

И теперь в большом мусорном баке валялась маленькая елочка с полуобломанными ветками. Тусклая, ненаряженная она лежала на куче вонючего мусора, уже мертвая. Над головой было синее весеннее небо, зима для елочки закончилась. Когда-то она была елкой, а теперь это просто безжизненная палка…

(2008).

Югославия

Звуки сирены воздушной тревоги зазвучали тревожно в плотном тумане и дыме, окутавшем руины города в этот утренний час. Запах гари висел в воздухе, всю ночь и сейчас не ослабевал. Где-то там, в небе, выше этой белесой пелены влаги начинали опять носиться со свистом реактивные самолеты. Наверное, скоро начнется бомбежка. И от этого детям, забившимся в углу полуразрушенного здания, становилось страшно. Аля судорожно начала плакать в объятьях старшего брата, а мальчишка с сумрачным лицом смотрел в молочный туман. Где-то в этом сокрытом от их глаз пространстве горели руины их города. Языки пламени лизали разрушенные здания, расплавляли снег, и в воронках от бомб, валялись раскрошенные кирпичи и трупы людей.

И вот земля опять сотряслась где-то на окраине города, отдалась тяжелым стоном, который уловили испуганные дети. Самолеты опять бомбили город, как вчера ночью. Мальчик вспомнил, что было вчера и от этого стало жутко на душе. Тогда так же тревожно непрестанно гудела сирена, ночной город замер, ожидая первые бомбовые удары врага. Истребители проносились со страшным шумом над домами, улицами Белграда. А потом первые бомбы разнесли казармы, военные объекты. Там все вспыхнуло в огне, нефтяные хранилища начали разрываться с неимоверной силой.

А они прячутся здесь в старом заброшенном предприятии. Здесь его мать, сестра и он. Где-то в отдалении, по стенке завода расположилась еще пара рабочих югославских семей. Кто-то молится, кто-то плачет, кто-то просто смотрит в ночное небо, где мелькают огни, вылетающие из сопел истребителей. Крылатые ракеты разрушали постройки города. В белом свете на глазах исчезали целые постройки. А потом, в какой-то момент страшный свет ослепил и их всех прячущихся здесь на предприятие, которое страшно затрещало под взрывной силой крылатой ракеты. Бетонные опорные конструкции, потолок вмиг обрушились на людей. И крики, стоны умирающих совсем не были слышны в этом бомбежном аду. Мальчик страшно испугался, сестренка, что сидела в бок о бок с ним, инстинктивно дернулась куда-то к уцелевшей стене предприятия.

– Мама, мама! – кричала девочка, но кругом была только тьма и тонны пыли витали в воздухе. А потом когда немного пелена рассеялась, при свете разгорающихся пожарищ руин предприятия, Влад увидел умирающую мать в окровавленной серой одежде, как-то бессмысленно и нелепо корчащуюся на раскрошенных кирпичах предприятия. Ее губы что-то едва шепчут, а глаза стали какими-то мутными и чужими. Ее тело подергивается неестественно судорожно. Мальчик пристально всматривается в мать, пытается осознать, что сейчас произошло очень страшное и непоправимое, что он уже никогда не забудет, что не будет давать ему покоя потом в кошмарных снах. Мать умерла после непродолжительной предсмертной агонии. Пыльное лицо женщины, казалось, еще больше посерело, волосы безжизненно трепыхались от ночного ветра. Сухие потрескавшиеся губы перестали шевелиться. Как во сне, он с сестренкой прильнул к мертвой матери, плакали навзрыд, осознавая реальность, так внезапно вторгшуюся в их детскую жизнь. Слезы мешали им весь видеть земной ад, окружающий их кругом, разглядеть фрагменты тел, разбросанные вместе с обломками бетона и кирпича. А огонь все больше охватывал деревянные и горючие материалы, разбросанные в этих руинах.

Американцы бомбили Белград в ночи еще до утра. А потом наступила благодатная тишина, но в ушах еще звенело, гудело от ночной бомбежки. Дети дрожали от страха, сидели, прижавшись к уцелевшей кирпичной стенке. Сон не шел, хотя покрасневшие веки Али и Владимира временами смыкались от неимоверной усталости и пережитого шока. Но нет, утренняя бомбежка не продолжилась долго, одиночный взрыв уже затерялся в звенящей пустоте обреченного города. И мальчику сейчас казалось, что если бы отец сейчас был бы рядом с ними, то ничего бы этого не произошло. Истребители бы не бомбили город, мама не валялась бы мертвая на кирпичах, не было бы всей этой бессмысленной войны взрослых. Но отец тоже был на этой войне, он уже больше месяца не появлялся дома, и мать говорила, что он отдает долг родине. А еще она говорила детям, что русские им помогут, потому что они нам как братья, и не допустят, чтобы натовцы вторглись в страну. Югославия будет в союзе с Россией. Но всего этого не случилось. Русские так и не смогли помочь. Отец больше не вернулся домой, наверное, где-то погиб на поле брани в этой войне. И сейчас смерть настигла их мать, оставив двоих сирот одних испуганно дрожать от звуков разрывающихся бомб. И американские самолеты летали в славянском небе, безнаказанно бомбили город…

***

А в далекой Америке, сидя на диване, американец пил пиво, хрустел чипсами и смотрел очередной выпуск новостей. Диктор с какой-то радостью и гордостью сообщал, что союзные силы начали военную операцию в Югославии. На экране телевизора показывали авианосцы союзников, ночной Белград, летающие в ночном небе американские самолеты и бомбовые удары, разрушающие город неумолимо и быстро, превращая его в руины. «Вся Америка понимает всю ответственность, которая возложена на нее в этой военной компании, и доведет ее до конца. Америка испытывает гордость за тех, кто отстаивает национальные интересы США на Балканах, кто будет проводить миротворческую операцию в самое ближайшее время», – говорила женщина с экрана…

(2008).

Билет на родину

Перрон был пуст. Теплое июньское солнышко нагревало асфальтные платформы, рельсы и шпалы, пропахшие смолой. Солдатик в немного помятой форме постоял на перроне, а затем зашагал в сторону маленького вокзальчика, который, казалось, светился под лучами светила. Настроение у него было таким же солнечным как и этот день. «Домой», – мелькала мысль радостная в голове. А дома уже, наверняка, мама, невеста заждались. Дембель пришел незаметно для него. Три года пролетели чередой серых однообразных солдатских дней, два года по призыву и последний год по контракту в Чечне. Все позади, нелегкий этап в его жизни остался позади. А впереди солдату уже виделась широкая солнечная дорога в жизнь. Он с улыбкой всматривался в золотистую даль, где сверкал очень далекий солнечный зайчик, отраженный в окнах, какой-то одинокой постройки.

Затем Роман присел на деревянную скамейку, что стояла перед оранжевой вокзальной постройкой. Солнце почти сразу стало нагревать форму, чищенные черные сапоги солдата. Рядом с ним сел какой-то старичок с густыми белыми бровями и бородой как у Мазая.

– Домой, после армии? – хитровато щурясь, спросил у Ромки дед. Один глаз казался чуть меньше другого, от такого выражения старого человека.

– Да, домой, – солдат отметив про себя, что улавливает в своем голосе нотки скрытой радости.

– А кто дома тебя ждет? – по-доброму заулыбался старик.