Я назначаю вам свиданье

  -Я отработаю. Я буду работать с вашим сыном долго, кропотливо и плодотворно.

  Он очень талантлив. Произнеся слово "талантлив" в данном контексте, я поморщился.

  -Конечно, отработаешь и отдашь мне то, что должен и только потом и не сразу я рассмотрю твою просьбу о дополнительном кредите. Ты понял?

  Я все понял.

  -Спасибо – зачем-то сказал я, – но думаю, на счет вашего сына я немного приврал.

  -Я знаю, но ты будешь заниматься, ученая твоя голова, до тех пор, пока мой оболтус не переплюнет Эйнштейна.

  -Эйнштейн – не верблюд, – попытался сострить я, но услышал короткие гудки.

  "Утро вечера мудренее", – подумал я и пошел спать, на что-то еще надеясь. Я долго ворочался под впечатлением ушедшего дня и наконец уснул. Мне снилась рыжеволосая красавица. Она пришла ко мне домой. Я открыл дверь и обомлел. Она стояла в коротком лазурном цвета платье и улыбалась.

  -Извините, – сказала она, – я не смогла вчера прийти. Но … я очень хотела тебя увидеть. Мне можно войти?

  -Да, – отозвался я – войди.

  Я отошел в сторону, и она вошла.

  -У тебя мило, – сказала она, окинув взглядом мое жилище.

  Я не знал, что сказать. Я не верил своему счастью. Она сама пришла ко мне. Я просто стоял и смотрел на нее.

  -Ведь ты влюбился? – вдруг спросила она.

  -В кого?

  -В меня, – она отвернулась, посмотрела в окно.

  -Нет, – сказал я, – даже к Пушкину не ходил!

  -А я влюбилась.

  -Надеюсь не в меня.

  Она долго молчала.

  -В тебя.

  Я встал рядом с ней.

  -Скажи, что ты тоже влюбился, – вдруг попросила она.

  -Очень, – сознался я и коснулся ее руки. Мы вместе стояли и смотрели в окно. По тротуарам, цокая каблуками, шли прохожие. Легкий ветер колыхал листву деревьев. Я чувствовал запах ее волос. Я гладил атлас ее горячей ладони.

  Рук твоих пленительную силу

  Я испил как дорогой коньяк.

  Ты меня, любимая, просила

  Чтоб любви источник не иссяк.

  И твою открытую улыбку

  Я на солнце кистью рисовал.

  С рук кормил я золотую рыбку

  И бродягам манну раздавал.

  И в ночи расплескивая звезды,

  И стремясь по лунному пути,

  Я свои наматываю версты,

  Чтобы хоть на шаг к тебе дойти.

  Расстоянье сердцу не преграда.

  Полуночь, разостлана постель.

  Ты меня коснешься звездопадом

  И качнется в детской колыбель…

  Какой-то древний поэт. Возможно даже я. Откуда я вспомнил эти стихи? Сам себе нашептал что ли? По небу плыли легкие облака. Я не мог произнести ни слова. Мне было оглушительно хорошо.

  -Ты до меня влюблялся в кого-нибудь? – спросила она, не поворачивая головы.

  -Что?

  -Ты слышал.

  -Да, влюблялся, но не так как сейчас.

  -У тебя есть шампанское?

  -Да.

  -Открой.

  Я достал шампанское из холодильника, достал фужеры из шкафа и почистил апельсин. Мы сели за стол друг напротив друга. Закатное солнце уютно пробивалось в полумрак комнаты. Мягко бухнула пробка.

  -У тебя хорошо получается, – сказала она, – ты не пролил ни капли.

  Мы пили шампанское и одновременно смотрели друг другу в глаза.

  -Холодное, обжигающее, – улыбнулась она.

  -Терпкое, ароматное, дорогое, – отозвался я.

  -Божественный вкус.

  -Божественный, – вторил я.

  -Хочешь, я угадаю твое желание? – она медленно встала и, обогнув стол, подошла ко мне.

  -Это не так сложно, – едва произнес я.

  Она положила мне руки на плечи.

  -Ты хочешь поцеловать меня. Сначала в щеку, затем чуть осмелев в уголки губ. Я угадала?

  -Почти?

  -Что значит почти?

  -На сто процентов. А что дальше. Потом мы будем танцевать.

  -Ты угадываешь или утверждаешь? – спросил я.

  -А как ты думаешь?

  Я встал и включил музыку. У меня неплохая фонотека. Я поставил сборник своих любимых медленных композиций.

  -Можно пригласить вас на танец? – спросил я и небрежно кивнул головой.

  -Да, конечно, – сказала она, – но я плохо танцую.

  -А я вас научу? Подойдите.

  -Мы снова на вы?

  -Ах да, но это ведь наш первый танец…

  Тем более мы с вами не знакомы, – сказал я.

  -Разве?

  -Меня зовут Игорь, а вас?

  -Катя.

  -Ты прекрасна как кукла в магазине игрушек.

  -Я не кукла, – без тени обиды отозвалась она.

  -Это здорово. Тебе не холодно? Ты вся дрожишь.

  -У тебя такие легкие руки, – она посмотрела мне в глаза. Я поцеловал ее в щеку, затем в уголки губ.

  -Попробуй угадать дальше.

  -Мы еще немного потанцуем, а потом ты проводишь меня домой…

  -Ты не угадала, – рассмеялся я.

  -Ты проводишь меня домой и останешься у меня.

  -А дальше?..

  -Давай не будем загадывать.

  -Катя, – сказал я.

  -Что?

  -Нет, ничего, я просто произнес твое имя.

  -У тебя это хорошо получается. Повтори, пожалуйста, еще.

  -Катя…

  -Еще

  -Катюша

  -Еще

  -Катенька.

  Потом мы выпили еще немного шампанского, и пошли гулять по вечерней Москве.

  Проспект Мира, Сретенка, Кузнецкий мост, Камергерский переулок, Тверская и вот уже кинотеатр "Россия" и памятник Пушкину.

  -Надо же, – сказала Катя, – мы вновь оказались здесь. (Я заметил, что в снах мы всегда говорили "вновь", а в жизни "снова").

  -Это случайность, – ответил я, – которая лишь подтверждает закономерность.

  -Мне пора, уже поздно, – вдруг сказала она.

  -Я тебя провожу, – проговорил я.

  -Нет, – она покачала головой.

  -Но ведь ты сказала, – я не узнал свой голос.

  -Нет.

  -Может быть, мы увидимся завтра?

  Она снова покачала головой и, … я проснулся. Я встал, отдернул занавески и, морщась от утреннего солнца, направился в умывальник. В зеркале на меня смотрело какое-то лохматое существо, которое я не узнал.

  Я, разумеется, догадывался, что это я, но мои глаза отказывались верить. Квазимодо по сравнению со мной казался Адонисом, а Фредди Крюгер мечтал походить на меня внешностью. Засунув в заброшенный курятник, именуемый ртом зубную щетку, я открыл кран. Слабая струйка воды брызнула по стенкам раковины. Интересное ощущение: когда льется вода, хочется жить. Вообще, из ванной я вышел другим человеком. Даже зеркало улыбнулось мне, когда я решил посмотреть на свой облик. "В человеке все должно быть прекрасно", – сказал я сам себе и Чехов. Антон Павлович, вероятно, тоже проводил утро у рукомойника. Нет, решительно надо позвонить Дмитрию. Проходя мимо стола, случайным взглядом я выцепил со скатерти небольшие листы бумаги. Странно, вчера скатерть была пуста, не считая пыли, которой мог бы задохнуться любой пылесос. Приглядевшись, я вдруг узнал знакомые очертания первых лиц североамериканских штатов: Рузвельта, Линкольна и других. Бог мой, на столе развернувшись в гармонь, покоилась одна тысяча четыреста пятьдесят долларов! А я чуть не вступил в партию атеистов. Я вышел из квартиры и посмотрел на табличку с номером. Квартира была моя. Я вышел на улицу и посмотрел на номер дома. Дом был мой. Я настолько опешил, что не заметил, как я вышел в носках. На улице я заметил, что прохожие меня пристально рассматривают и старательно обходят, хотя мне уже до этого не было никакого дела. Зато меня стала мучить загадка в таинственном явлении денег, которые свалились будто с неба. Дверь была заперта. Ключ был у тетки, но у нее таких денег быть не могло, следовательно… следовательно. Ну конечно, нужно позвонит тетке.

  -Алло, привет.

  -Ах, Игорек, здравствуй.

  -Слушай, я тут маме кое-что передать хочу. Съезди, пожалуйста, к ней, все-таки не виделись месяц.

  -Хорошо, Игорек, сегодня поеду.

  -Вот и ладушки. Слушай, ты ключ ни кому не давала.

  -Нет, а что?

  -Кто-то в квартиру заходил.

  -Да ты что!? Пропало что-нибудь?

  У тетушки была странная интонация. Можно было подумать, будто она обрадовалась, что кто-то открыл мою дверь без моего ведома.

  -Ты кому-то давала ключ?

  -Да нет же. Я не обманываю тебя.

  -Ты, тетушка, меня не обманываешь, но сдается, что ты мне здорово врёшь.

  -Не груби, тетке. Оставь лекарства и билеты на серванте и не забивай себе голову…

  -Ты кому ключ…

  -Никому.

  Она повесила трубку. Следующий звонок не заставил себя долго ждать. Это был Диман.

  -Игорь?

  -Да.

  -Привет, это Дмитрий. Рад тебя слышать.

  -Мой голос твой ласкает слух?

  -Ты в своем репертуаре. Для тебя, старик, хорошие новости.

  -Ты с Ларой посоветовался?

  -Это ты к чему? Я сам все решаю.

  -А мне, кажется, даже если ты хочешь испортить, пардон, воздух, ты обязательно посоветуешься с Ларой. И если Лара тебе такого разрешения не даст, то ты лопнешь как баллон с газом.

  -Ну вот, я ему тут помощь предложить хотел, – оскорбился Диман.

  Мне стало интересно.

  -Вот спасибо. Какую?

  -Я тебе за костюм, ботинки и рубашку дам тысячу, а остальные шестьсот долларов можешь отдать через месяц.

  -Спасибо Диман. Вот друг как друг. Не знаю как тебя и благодарить.

  -Да ладно чего там, – осклабился Диман.

  -Пинка тебе под зад отвесить что ли?

  -Ты чего?

  -Возьми ремень и выпори себя, – сказал я и первый, вот радость, положил трубку.

  Я взял лист бумаги, ручку и старательно вывел: "Спасибо за деньги. Верну обязательно. Мясо в морозильнике. Сварите, пожалуйста, щи". Я положил записку на то место, где лежали доллары. Возможно, я устрою засаду, но не сегодня. Сейчас в аптеку, затем в институт и на телеграф. Не знаю как кому, а мне, когда я слышу слово "телеграф" мерещится штурм Зимнего дворца. Сделав шаг вперед, два шага назад я прыгнул в ботинки.

  Но, мой дорогой читатель, я должен сказать тебе, что я ни на минуту не забывал той, что так вросла в мое сердце. После неудавшегося свидания я сразу начал отсчет времени до того момента как я вновь увижу ту единственную и неповторимую, ради которой я, наверное, уже был готов если не на все, то на многое. Вечером после работы без всякого предлога я просто пошел по знакомому мне адресу. Отворив дверь в подъезд, я как никогда обрадовался тому обстоятельству, что едва не столкнулся со столь радушной старательной поломойкой.

  -Куда прешь, черт малахольный… А это ты, касатик мой влюбчивый, проходи, проходи.

  -Бабуля – ответствовал я, – почему как я ни приду, вы все время трете пол первого этажа. Разве нет других этажей. Есть второй, третий.

  -Ну, считать то я умею, касатик.

  -И еще бабуля, грязь надо смывать, а не разводить. – С этими словами я вручил бабушке шоколадку и три гвоздички. Старая женщина уже хотела примерить ко мне швабру и ведро, но, увидев презент, как-то сразу стушевалась и смягчилась.

  -Это мне?

  -Да, – сказал я – вам.

  -Ты к Кате?

  -А что? – опешил я. В моем сне она была Катей. Нет, нет, ты парень видный, но она уж слишком разборчива. А мне даже кажется, что она и страдает от этого. Может, я ошибаюсь. И что ей надо? Мне бы мой дед подарил хоть цветочек, я бы на свете самой счастливой была. А он напьется, накопит посуды, а потом говорит: " Иди, старуха, сдай пушнину. Купи себе пару кренделей". И эх, а ведь за мной какие люди ухаживали. Вернуть бы те годочки.

  -Спасибо. Всего вам хорошо. Надеюсь, сам разберусь, – сказал я, набирая этажность.

  Я бы не сказал, что я волновался, но кое-какой холодок в позвоночник ударил. Я нажал на кнопку звонка и, спустя короткое время, услышал за обратной стороной дверного проема знакомый голос, певучий и желанный.

  -Кто там?

  -Вам телеграмма от Павла.

  От тишины зазвенело в ушах. Вдруг раздался щелчок открываемой двери. На пороге стояла Катя.

  -А вам привет от Александра, – улыбаясь, сказала она.

  -Какого? – не понял я.

  -Сергеевича.

  -Пушкина что ли?

  -От него самого, поэта и писателя.

  -А я смотрю вы в том же халате. Вы в нем живете? – я нагло смотрел в ее глаза.

  -И сплю и ем, – отозвалась Катя. – Что за телеграмма?

  -Я просто решил продублировать прошлую. Меня зовут Игорь, а вас Катя. Будем знакомы? – сказал я.

  -Будем. И что? – В ее словах я почувствовал вызов.

  -Давай на ты? – предложил я.

  -Давай, – не смутилась она.

  -Я зайду.

  -Нет.

  -Если мы познакомились, то я должен войти.

  -Ты хочешь войти и остаться, я правильно поняла?

  -Да.

  -Не получится.

  -Тогда я просто войду.

  -Просто, – улыбнулась Катя.

  -Да, просто, войду и не останусь.

  -Это как?

  -Ну… ты покажешь мне какие-нибудь фотографии, альбомы, а я буду делать вид, что мне интересно.

  -У меня нет фотографий и альбомов.

  -А журналы какие-нибудь?

  -Мурзилка и крокодил.

  -Ты знаешь, Катя, – сказал я, – хочу тебе признаться, что …

  -Что?..

  -…Что это мои любимые журналы, и я буду тебе очень обязан, если мы их пару часов поштудируем.

  Она рассмеялась.

  -Ты веселый.

  -Ты красивая, – вдруг сказал я.

  Ее лицо вдруг покрылось румянцем, и она отвела глаза.

  -Уходи, Игорь.

  -Катя, – прошептал я, – я тебя оскорбил или обидел? Ты скажи.

  -Нет.

  -А почему тогда?

  -Уходи, пожалуйста, – Катя легким движением смахнула слезинку. – Пожалуйста.

  -Ладно, – едва проговорил я. – Тебе, конечно, виднее. Но так нельзя. Ты как стена.– Я отчаянно махнул рукой и повернулся, чтобы уйти.

  -Подожди.

  Я оглянулся.

  -Давай попробуем ещё раз. – Эта фраза далась ей нелегко. Она распахнула дверь и сделала шаг назад.

– Завтра у памятника Пушкину в семь часов вечера я буду ждать вас, Катерина. Я больше не оглядывался. Я вышел на улицу вечерней Москвы, и мне вдруг стало хорошо-хорошо. Я улыбнулся своему внутреннему состоянию, чем ввел в легкое замешательство прохожих, а кто-то хотел вызвать скорую, а кто-то поинтересовался наличием смирительной рубашки в салоне реанимобиля. Да, ладно. Я подсознательно уверовал, что завтра Катя придет. Она непременно придет, не может не прийти.

  Все утро следующего дня я провел образцово, то есть я встал, умылся, почистил зубы, позавтракал, заправил постель и сделал зарядку. Если бы я был школьником, то еще бы сделал уроки и сходил в булочную. Я понял, что стоит жить. Я отпросился с работы и послал нуворишу деньги, а также его самого, хотя обставил наше расставание прилично. Мол, спасибо, что выручили в трудную минуту, а теперь эта минута позади, а ваш сын такой талантливый, что по нему сохнет вся академия наук вместе со всеми членами и корреспондентами.

  До вечера у меня была еще уйма времени, и я решил сходить к своему старому учителю профессору Чеботареву. Он так много сделал для меня, а я так редко навещал его, что даже его супруга почтенная Ольга Константиновна даже несколько раз вызванивала меня и жаловалась, что Олег Семеныч стал сдавать, а благодарные ученики его не посещают.

  Мой визит к Чеботареву как я понял, когда Ольга Константиновна радушно открыла мне двери, ожидался. Стол был явно накрыт для желанного гостя, тушеное мясо с овощным рагу, коньяк и фрукты. Если ждали меня, то я пришел кстати. В моем рационе в последние дни яства и калории я пересчитывал на пальцах левой руки.

  -Здравствуйте, Ольга Константиновна! Здравствуйте, Олег Семенович! – Я вошёл в залу и, вежливо поклонившись, поцеловал женщине руку.

– Здравствуйте, Игорь! – улыбнулась она. – Прекрасно выглядите. Молодой, умный, красивый.

– Смотри, Оленька, не захвали молодца, – сказал Олег Семенович, а то сглазишь. А он ох как нужен человечеству.

  Я удивленно взглянул на профессора. Краска мгновенно залила мне лицо.

  -Да, да, дорогой мой! – воскликнул профессор. – Вашу работу приняли и напечатали в серьезных изданиях у нас и за рубежом. Скоро она увидит свет. Поздравляю, коллега! От всей души. А ты знаешь, Оленька, у меня не было плохих учеников. – Здесь профессор расчувствовался и обронил слезу.

  -Ну, полно, Олег, – откликнулась Ольга Константиновна. – Не к лицу мужчине слезы. – Она повернулась ко мне. – Игорь, прошу вас к столу.

  -Да, да, – отозвался профессор, – по рюмочке, батенька, по рюмочке.

  От теплого радушия этих милых стариков что-то вдруг шевельнулось во мне, и я сам чуть не раскис от этой атмосферы истинного столичного гостеприимства интеллигентных коренных москвичей. За непринужденной беседой стол постепенно опустел, а потом мы пили чай. За время беседы я ни разу не упомянул о своих проблемах, но когда пришло время завершения визита, и я уже собрался уходить, профессор вдруг сказал мне:

  -У тебя сегодня будет прекрасный вечер, поверь мне.

  Если бы сейчас в квартире появился живой Карл Маркс на руках с Фридрихом Энгельсом, а Леонардо да Винчи надел бы мне на голову портрет Джоконды, я бы и то так не удивился.

  -Олег Семенович, что вы хотите этим сказать? – спросил я, держась за ручку двери.

  -Все что хотел уже сказал, – отозвалась Ольга Константиновна. Она погладила меня по руке и, глядя в глаза мужу, произнесла:

  -Ты ведь все сказал, дорогой?

  -Все уже давным-давно сказано, а мы только следуем тому, что сказано, не осознавая этого, ибо я как ученый-реалист утверждаю, что судьба наша предопределена.

  -Слышать от вас такое, профессор, как минимум странно, – сказал я.

  -Никто так не суеверен, как ученый муж, – подвел итог Олег Семенович. – В добрый путь, Игорек.

  Солнечные лучи уже томно переливались в складках каменного изваяния великого русского поэта, когда я то и дело одергивая манжету рубашки, нервно смотрел на часы. Цветов при мне не было. Сегодня я посчитал их лишними. Ни цветов, ни шампанского, ни конфет. Трепетное чувство ожидания любимой – вот все, что было сейчас при мне. Я был ослеплен и оглушен этим чувством, ибо ничего и никого не видел и не слышал. Мне казалось, что я одинокий путник огромной пустыни, у которого не осталось сил бороться с голодом, жарой и жаждой. Путник исчерпал последний резерв сил и теперь надеялся лишь на чудо.

  Лёжа на малой глубине, моя подлодка подняла перископ на угол обзора в триста шестьдесят градусов. Моя цель не появлялась. Но тут как часто бывает, впередсмотрящий огласил: "Земля!" То есть вахтенный матрос в моем случае произнес "вижу цель". При увеличении цели оказалось, что тревога оказалась ложной и мимо моего борта, в двух кабельтовых, прошел не флагман, а списанный баркас. Я продолжал вести наблюдение. Склянки отбили четверть восьмого. Ракеты в шахтах субмарины находились в режиме боевой готовности. Капитан находился в пиковой ситуации. Ему не терпелось отдать две команды "на абордаж" и "отбой". Однако, по словам предводителя всечукотской нации старейшины Сарыг-оола было понятно "пока чукча не видит оленя, охота не закончена". И я снова прошелся шомполом по стволу трехлинейки. Иногда мне казалось, что я – папанинец, а вокруг меня льды и холодное море. Многочисленные колонии пингвинов мирно тёрлись животами о сородичей, задевая и меня. Или я представлял себя одиноким туземцем, лежащим под от плодоносившей пальмой в надежде, что последний банан в любой момент осчастливит меня по кумполу. Солнечные часы показывали половину восьмого, но олени попрятались, а бананы не падали. Как бы сказал Отто Шмидт: "Челюскин затонул. Да здравствует "Челюскин". Вдруг на просторах великой пустыни одинокий, алчущий воды путник услышал:

– Здравствуйте!

  Я не обратил на это никакого внимания. На выжженной земле жизни нет.

  -Здравствуйте!

  Я почувствовал, что меня кто-то тронул за плечо. "Это ты Виннету, сын Инчучуна", – хотел сказать я, но промолчал и после ненужных размышлений пришел в себя. Нет, это не пустыня, не тундра, не степь и не прерия. Это огромный город, который я так люблю и в котором я так одинок. У меня есть тетка, у меня есть Олег Семенович и вот теперь кто-то, быть может, еще. Я оглянулся. Передо мной стояла невзрачная молодая женщина в сатиновом платье. Розовый берет венчал ее голову. У нее была хорошая фигура и возможно кому-то она казалась привлекательной, но мне нужна была Катя, все остальное: дома, люди, машины, трава на газонах и деревья вокруг казались мне невзрачными.

  -Здравствуйте, – сказал я.

  -Не пришла? – спросила женщина.

  -Нет.

  Я выразительно покачал головой.

  -Вы хорошо смотрели?

  -Я вижу хорошо, – ответил я.

  -Вы так расстроены.

  -Я расстроен. И никому нет до этого никакого дела.

  Женщина еще что-то говорила, но я уже не слушал ее. Я действительно слишком наивен. Несчастный Пьеро казался мне Дон Жуаном в облике Шварценеггера по сравнению со мной. Я долго гулял по ночному городу. По Тверской к Александрийскому саду, потом мимо кинотеатра "Зарядье" по набережной. В конце концов, я успокоился. "Жизнь прекрасна", – сказал я сам себе. В кондитерской я купил такой большой торт, что в нем можно было спрятать БТР. Вероятно, его доставили спецзаказом на товарняке. В универсаме я разорился на бутылку коньяка "Мартель". Продавщица так активно подмигивала мне, что я подумал будто у нее тик. Также я купил фруктов. Мальчик, который уговаривал свою маму купить ему ананас, вдруг замолчал и, подойдя ко мне, вопрошал:

  -Дядя, зачем вам столько фруктов?

  -Я их ем, – ответил я.

  Мальчик дернул мать за рукав.

  -Купи ананас, а то уйду к дяде.

  -Веди себя прилично, – сказала женщина, – а то дядя подумает, что ты – маленький пожиратель ананасов.

  Я улыбнулся малышу и вручил ему ананас.

  Мое жилище встретило меня сегодня как-то особенно. Пустая квартира, казалось, была населена людьми, только они вышли куда-то на минуту. В прихожей на телефонном столике лежал лист бумаги. Черным по белому я прочитал: "Щи в котле, каравай на столе, вода в ключах, а мяса в морозильнике не было". Я едва перевел дух. Сначала я подумал, что это моя любимая тетушка вспомнила бессмертные строки Гайдара, но почерк был не ее. Но чей? Кто посмел ворваться в мои покои, сварить щи и измалевать лист бумаги? Но самое главное – я был в восторге! Я был кому-то нужен! Нужен! И я начинал понимать кому. Оглядевшись по сторонам, я подошел к полке для головных уборов и, едва потянувшись, достал мягкий такой до боли знакомый розовый берет.

  Я прошел в кухню, выдвинул обеденный стол на середину и выложил на него все продукты, купленные в магазине. Стол чуть не рухнул. После этого я выразительно прокашлялся и громко, так чтобы меня слышали даже соседи, произнес:

  -Откуда это ситцевое платье? В сэконд хэнде открыли новый салон?

  Тишина.

  -Катя, белый халат подходит тебе несказанно лучше.

  В этот миг, играя по стенам ослепительными бликами, в кухню заплыло рыжеволосое солнышко по имени Катя. Солнышко прижалось к моей груди и обвило меня своими руками-лучиками.

  -Прекрасное всегда рядом, – сказал я. – Просто его нужно хорошенько рассмотреть.

  И был вечер, и было утро, и была жизнь. Но до сих пор, спустя много лет, мы, начиная каждый новый день, говорим друг другу:

  -Я люблю тебя!