Вестники времен: Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа

– Да, и вам в числе прочих, – коротко ответил бейлиф. – Так что, ждать мне вас послезавтра утром в Аржантане?

«Государева служба, – подумал сэр Мишель, нахмурившись. – Честно признаться, можно было бы попробовать. Правда, ни о какой свободе тогда и речи идти не будет, но… Ладно, королевскому наместнику отказывать неудобно, а поэтому…»

– Да, сэр. Мы приедем в город послезавтра утром.

«А меня, как обычно, никто и не спросил, – грустно подумал Гунтер. – Хотя, с другой стороны, поучаствовать в какой-нибудь политической интрижке, а предложение бейлифа, скорее всего, к этому и сводится, было бы весьма интересно. Не торчать же всю оставшуюся жизнь в чужом замке?..»

– Джонни, ты согласен отправиться вместе со мной? – спросил его сэр Мишель преувеличенно торжественным тоном.

Бейлиф усмехнулся в бороду.

– Безусловно, сэр, – произнес Гунтер и тоже встал, а про себя добавил: «Куда тебе без меня, несчастный? У первого же трактира закончится твоя государственная служба, если я тебя оттуда за шиворот не выволоку да не наподдам как следует, чтоб вернуться не захотелось… Ну и рыцарь мне достался…»

Если бы Гунтер знал, чем закончится его встреча с Мишелем и каковы будут последствия предложенного сэром Аллейном дела, он бы лучше ушел в монастырь…

* * *

Неширокая, едва утоптанная тропинка затейливо петляла меж пологих склонов холмов, поросших удивительно чистым и красивым лесом. Среди источающих тягучий запах смолы елей и сосен красовались белоствольные березы, поднимавшие к солнцу упругие, покрытые пышной листвой ветви. Иногда встречались изобиловавшие душистыми многоцветными травами лужайки и светлые прогалины, залитые не жарким еще утренним солнцем. Для Гунтера было совершенно удивительным то количество дичи и разного лесного зверья, которое встречалось по пути к хижине отшельника Колумбана. Крапчатые коричневатые куропатки взлетали прямо из-под копыт лошадей, испуганно молотя воздух крыльями, в густом кустарнике мелькнул силуэт красавца-оленя – огромный, темной масти самец исчез в лесу, как только люди обратили на него внимание – сэр Мишель объяснил, что на оленей охотятся и дичь в пределах баронства Фармер достаточно пуганая. Но пуганая здесь дичь или нет, а все равно в двадцатом веке увидеть такое множество диких животных, просто проезжая через лес, было делом немыслимым…

– Во, гляди – кабаны! – Сэр Мишель вскинул руку указывая на недалекий пригорок, покрытый молодым сосняком. – Эх, жаль торопиться надо, а то затравили бы кабанчика на ужин отцу Колумбану.

– Как бы тебя такой кабанчик не затравил… – заметил Гунтер, оценивающим взглядом озирая копошащийся в подлеске выводок полосатых поросят и бродивших рядом здоровенных маток, во главе с вепрем настолько впечатляющих размеров, что у Гунтера невольно появилось желание пришпорить лошадь и исчезнуть отсюда побыстрее. Такой гигант вполне мог, придя в ярость, убить и лошадь и всадника…

Гунтер глянул на часы, которые исправно заводил и утром и вечером, выяснив, что едут они уже минут сорок. Впрочем, лошади шли неспешным шагом, а на узкой тропинке ехать другим аллюром было бы просто опасно – и корни деревьев встречались, и неглубокие ямины, и обломанные сухие ветви деревьев достаточно толстые для того, чтобы лошадь споткнувшись повредила ногу и сбросила всадника.

Ехали сэр Мишель и Гунтер к отцу Колумбану самой короткой дорогой, и тропинка эта использовалась лишь для пеших переходов теми людьми, которые хотели посетить пустынника – кто для исповеди и утешения, кто со скромными дарами и просьбами помолиться за их души, другие же, зная, что отец Колумбан пользует больных травами, искали у него исцеления не только душевного, но и телесного. Сейчас же, рыцарю и оруженосцу приходилось поспешать, потому что сэр Аллейн д’Эмери ждал их в Аржантанском замке уже к послезавтрашнему утру. А в необходимости разговора с отцом Колумбаном Гунтер был уверен столь же крепко, как и в том, что родился в поместье Райхерт, а не в Китае.

Прогалины перемежались перелесками, кое-где были заметны следы недавней порубки – торчали еще не успевшие зарасти мхом пни, ощетинившись желтоватыми щепками. Сэр Мишель сказал, что здесь папенька разрешил арендаторам валить лес для постройки домов. И вот, когда вырубленный участок кончился и над головами снова зазеленели пышные кроны деревьев, сэр Мишель вдруг натянул поводья лошади и жестом приказал Гунтеру тоже остановиться.

– В чем дело? – не понял германец. – Зачем встали?

– Тс-с-с… – Рыцарь приложил палец к губам и начал подозрительно озираться. – Ты ничего не слышишь? Прямо наваждение какое-то… – Ну-ка, ну-ка… – насторожился Гунтер. – Что за ерунда? Кто это может так развлекаться в лесу, в совершеннейшей глухомани? Слушай, Мишель, у вас тут странствующие менестрели или там трубадуры какие-нибудь бывают?

– Встречаются иногда. Но какой болван станет распевать посреди чащи? Да тут до ближайшей деревни не меньше полулиги, а до папиного замка и того больше.

В ароматном лесном воздухе, заглушая легкий шум колышущейся под слабым ветерком листвы, разносились звуки лютни – простенькая, незамысловатая, но чарующая мелодия расплывалась мягкими волнами под ветвями столетних вязов, будто где-то там, в зеленоватом полумраке и впрямь спрятался хороший, умелый музыкант. И играл он просто так, в свое удовольствие, ни для кого.

– Поехали, посмотрим, – решительно сказал сэр Мишель, пришпоривая лошадь, которая почему-то начала беспокоиться и нервно пританцовывать. Коняга Гунтера вела себя, кстати, точно так же. Животные словно испугались неизвестного лютниста и не желали идти в сторону, куда намеревались направиться их хозяева.

Меж деревьев стала видна небольшая полянка, посреди которой на густо заросшем ярко-зеленым мхом пенечке, мягком, как бархатная подушка, восседал седой человек с аккуратно подстриженными усами, в черном бархатном камзоле, из которого выглядывал белоснежный накрахмаленный воротник рубашки, Малиновый берет был щегольски заломлен на левое ухо. Человек наигрывал на лютне, мурлыча себе под нос ту самую мелодию, что еще издалека услышали рыцарь с оруженосцем. Разве что теперь они могли расслышать слова песни:

В железном дворце греха живет наш ласковый враг,
На нем копыта и хвост, и золотом вышит жилет.
А где-то в него влюблена дева пятнадцати лет,
Потому что с соседями скучно, а с ним, может быть, нет…

С правого бока к широкому поясу певца были прикреплены ножны с простым клинком.

Лошади окончательно перестали слушаться, оседали на задние ноги, всхрапывая и ожесточенно грызя удила, и наотрез отказывались выходить из-под спасительной тени деревьев на поляну.

Сэр Мишель пристально всмотрелся в менестреля и, узнав его, изменился в лице, поднося два пальца ко лбу в молитвенном жесте.

– Pater noster, qui es in caelis…[7 - «Отче наш сущий на небесах…» (лат.)]

Мессир, услышав это, сладенько ухмыльнулся и слегка кивнул головой, продолжая петь:

Ударим в малиновый звон, спасем всех дев от него, подлеца,
Посадим их всех под замок и к дверям приложим печать,
Но девы морально сильны и страсть как не любят скучать,
И сами построят дворец и найдут, как вызвать жреца…

Сэр Мишель как во сне закончил молитву:

– …et ne nos inducas in tetationem; sed libera nos a malo[8 - «И не введи нас во искушение, но избавь нас от зла». (лат.)], – и шепотом пробормотал, осеняя себя крестом: – Amen…

Мессир на секунду отнял пальцы от струн лютни, прервал пение, посмотрел на сэра Мишеля и брезгливо сморщился, будто старая дева, созерцающая целующуюся парочку на скамейке напротив. После чего деликатно прокашлялся, прикрыв рот кулаком, и запел заново, ничуть не обращая внимания на вытаращенные глаза рыцаря и наливающееся краской ярости лицо Гунтера.

По морю плывет пароход – из трубы березовый дым,
На мостике сам капитан, весь в белом, с медной трубой.
А снизу плывет морской змей и тащит его за собой,
Но если про это не знать, можно долго быть молодым.
Если бы я был один, я б всю жизнь искал, где ты;
Если бы нас было сто, мы бы пели за круглым столом.
А так, неизвестный нам, но похожий на ястреба с ясным крылом,
Глядит на себя и на нас из сияющей пустоты…

Мессир неожиданно прервался, отложил лютню и приветливо помахал рукой, радостно улыбаясь. Видя, что лошади Гунтера и сэра Мишеля бьются, будто от колик, он устало вздохнул, щелкнул пальцами, и тотчас же обе кобылы успокоились, застыв как вкопанные. Всадники немедленно соскочили на землю.

– Вам понравилось, как я пою? Многие говорили, что у меня неплохой слух и хороший голос. И песня, между прочим, отчасти про меня… Один милейший человек написал, в конце двадцатого века. Русский, кстати говоря. А перевод – мой, и неплохо получилось, смею заметить, – и, видя, замешательство явно узнавших его людей, Мессир добавил погромче: – Господа, что же вы, идите сюда, я не кусаюсь. Впрочем, в этой истине вы уже могли убедиться. – И сатана весело расхохотался, хлопая себя ладонью по бедру.

«Вот зараза, что же ему теперь, понадобилось, когда все решено? – зверея, подумал Гунтер, засовывая руку за пазуху, куда утром запихнул кобуру с «вальтером». – Ну, получи, ублюдок!»

Позабыв обо всем прочем, германец, зарычав от ярости, выхватил пистолет и бездумно всадил в Мессира всю обойму. Сэр Мишель замер, ровно статуя.

Ничего не произошло. Пули растворились в воздухе перед сатаной, не причинив ни ему, ни музыкальному инструменту самого малейшего вреда. Мессир снова тяжко вздохнул, сдунул с рукава своего черного камзола невидимую пылинку, потом выразительно посмотрел на Гунтера, покрутил пальцем у виска и громко сказал по-немецки:

– Ну бессмертный я, бессмертный. А вы, любезнейший, едва дорогой камзол мне не испортили. Портной, старый еврей из Венеции, некогда содрал с меня за этот камзол кучу денег, словно не знал, кто я такой… Между прочим, старик Менахем был, вернее будет, одним из лучших швецов шестнадцатого века. Вот так…

– Дальше что? – рявкнул Гунтер. Больше всего ему было жалко настолько глупо истраченной обоймы. Впрочем, если вернуться к самолету, то там, в загашнике, должны лежать запасные. Да большей дурости и не представить – стрелять в дьявола! Ладно бы пули серебряными были…

– А что касаемо вашей дурацкой выходки, молодой человек, – продолжал Мессир, невозмутимо и обходительно, – то ведь я могу и чем-нибудь покрепче шарахнуть, да так, что мало не покажется. Водородной бомбой, например…

– Какой бомбой? – не понял Гунтер.

– А-а, – досадливо отмахнулся Мессир. – Вы же не имеете представления о термоядерном синтезе и цепной реакции. Хотя картина разрушений, которые она способна причинить, как-то вам приснилась. Ай, да что объяснять! Это будет несколько позднее; ведь ваш нервозный и недальновидный фюрер прогнал Айнстайна из страны. Замечательный ученый, этот Айнстайн, между прочим. Я с ним много беседовал в свое время, советовал кое-что – преинтереснейший человек, надобно сообщить…

Сэр Мишель переводил ошалелый взгляд с Мессира на своего оруженосца, говорящих на непонятном лающем языке, и наконец, преодолев робость и снедавший его смертный ужас, тихо попросил, тронув Гунтера за плечо: