Вестники времен: Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа

– Другой дракон напал, – хмыкнул Гунтер.

«Неужели драконов настолько много, что они запросто встречаются в небесах и устраивают там драки? Но почему тогда я никогда не видел ни одного? Может, они летают очень высоко и их не видно?»

Сэр Мишель некоторое время смотрел на пулемет, теряясь в догадках, что бы это могло быть, и вдруг его осенило.

– Слушай, Джонни, а вот те штуки, которыми убило твоего… оруженосца, это зубы другого дракона?

– Ну? – Гунтеру даже интересно стало: что новый знакомый еще придумает.

– А эта палка, – рыцарь покосился на пулемет и продолжил восхищенным шепотом, сам удивляясь своей догадке, – она мечет зубы дракона?..

После этой фразы сэр Мишель затих, зачарованно глядя на оружие, которое казалось ему божественным чудом, дарованным небесами христианам. У сарацинов такого точно нет! Мозг, избавившись от тяжкого груза похмелья, усиленно заработал: «Так, Джонни сказал, что не собирается меня покидать. А что если мне удастся уговорить его пойти со мной в Святую Землю? Там мы вдвоем, точнее втроем, с Люфтваффе, присоединимся к воинству Христову и поможем христианским королям очистить Святую Землю от проклятых сарацинов! Вот это да!» Он зажмурился, погрузившись в мечты.

Гунтер, перестав обращать внимания на бредни нормандца, убедился, что его новый приятель привязан накрепко и ведет себя тихо, закрыл фонарь задней кабины, а потом забрался на свое место.

То, что произошло потом, сэр Мишель не любил вспоминать, так как перетрусил самым непотребным образом. Люфтваффе несколько раз чихнул, просыпаясь, потом мелко задрожал, и в уши рыцаря ворвался драконий громоподобный рык.

«Неужели меня возьмут живым на небо? – пронеслась шальная мысль в гудевшей голове сэра Мишеля. – Ой, а вдруг архангел Михаил меня в рай не пустит, ибо грешник я великий?.. Как же я тогда на землю вернусь, если Джонни с Люфтваффе не согласятся отвезти меня обратно?»

Однако сэр Мишель видел, что лететь дракон пока не собирается, а просто медленно ползет по полю в направлении перелеска, явно намереваясь спрятаться там. Небольшой участок поля, с трех сторон окруженный деревьями, по мнению Гунтера, был идеальным укрытием. Конечно, загнать «Юнкерс» в эдакую лощинку так, чтобы ветви деревьев не попали под винт и стволы не задели плоскости, было почти ювелирной работой, но, как ни странно, Гунтер справился с этим без особого труда, остановив машину почти в полуметре от густых зарослей крушины. Ветви низко пригнулись к земле под воздушным вихрем, созданным вращающимся винтом, поднялся маленький смерч сухих листьев, травинок, каких-то лепестков. Наконец лопасти остановились, двигатель заглох, точно задохнулся, и машина замерла.

– Напугался? – улыбнувшись, спросил Гунтер сэра Мишеля, когда помогал ему выбраться на крыло. У бедняги не гнулись ноги от пережитого ужаса, а лицо было мертвенно-бледным.

– Вовсе и нет, – зябко лязгая зубами, ответил нормандец. Какой же рыцарь признается, что ему было страшно? – А я мыслил, полетит дракон…

– Он передумал. Решил не мозолить глаза лишний раз. – Лицо Гунтера снова омрачилось. Две проблемы решены: самолет худо-бедно спрятан, и Курт обрел вечное упокоение. Теперь оставалось отыскать людей («сэр рыцарь» – не в счет). А на часах уже два пополудни. Будет удачей, если к вечеру получится связаться с французскими (ну или германскими) властями, а лучше – со штабом дивизии. Там наверняка зачислили 77-ю машину в пропавшие без вести или в погибшие. Вот интересно: сколько англичане успели сбить наших самолетов за прошедшее утро?

Вопрос не менее насущный – что следует взять с собой? Безусловно, оружие, консервов немножко. Хотя зачем брать консервы? Всяко неподалеку есть поселок или на худой конец чей-нибудь дом. В северной Франции сохранилось великое множество старых дворянских гнезд. Правда неизвестно, как их обитатели отнесутся к офицеру германской армии; остается надеяться, что посадка все-таки состоялась на оккупированной территории и французы примут «завоевателя» не в распростертые объятия, конечно, но выгнать не посмеют и позволят поесть, отдохнуть да связаться со своими. Больше-то от них ничего и не требуется.

«Какая, к дьяволу, „оккупированная территория?“» – настойчиво всплыла из самых дальних глубин сознания насильно отогнанная мысль. – Ты же четко видел, что вокруг нет никаких городов, дорог, да и, пролетая над Ла-Маншем, не заметил ни единого корабля. И теперь ты надеешься отыскать телефон? А вдруг действительно ближайший телефон в семистах пятидесяти годах отсюда и не этот рыцарь сошел с ума, а ты сам? В общем, будь что будет…»

Пока Гунтер размышлял, очухавшийся сэр Мишель с глуповатым видом, полураскрыв рот, разглядывал самолет, обходя его со всех сторон. Рыцарь дергал за лопасти винта, похлопывал ладонью по обтекателям шасси и приговаривал себе под нос:

– Хороший, Люфтваффе, умный. Спрятался – и не шелохнется.

Потом сэр Мишель залез под брюхо «Юнкерса», некоторое время ползал там, и вдруг оттуда послышалось удивленное присвистывание.

Гунтер, встрепенувшись, нагнулся и увидел, что сэр Мишель, скорчившись, разглядывает штангу бомбосбрасывателя, удерживавшую так и не использованную бомбу SC-500. Заговорщицки посмотрев на германца, рыцарь подмигнул и поманил его к себе пальцем. Гунтер обреченно полез под самолет, поняв, что сейчас предстоят очередные объяснения, и подумал: «Господи, вот счастливый человек – не знает, что такое бомба!»

– Джонни, а я понял, что это такое! – с хитрой улыбочкой сказал сэр Мишель, кивая в сторону черного вытянутого снаряда. – Я правильно подумал, а?

Гунтер некоторое время соображал, на лице его попеременно отразились недоумение, потом изумление, и наконец он, хлопнув себя ладонями по коленям, опустился на траву, затрясшись от хохота. Сэр рыцарь тихонько фыркал под нос.

– Да, ты совершенно прав… – выдавил наконец из себя германец, когда приступ смеха понемногу прошел. – И ты не сумасшедший – у помешанных нет чувства юмора… Ну хорошо, вылезай отсюда, сэр, пойдем поищем какую-нибудь деревню или город.

– А чего искать-то? – Сэр Мишель выбрался из-под самолета, огляделся и протянул руку к югу. – Вон там дорога, она ведет от Руана к Анжу…

«Ну наконец-то! Появились знакомые названия, – возликовал Гунтер. – Все же мы приземлились недалеко от своих!»

Сэр Мишель тем временем продолжал:

– Тут рядом деревня Сен-Рикье, а неподалеку замок сэра Бреаля, нашего вассала. А если хочешь, можем пойти к моему папеньке, в Фармер, завтра к утру доберемся.

– Пошли сначала в деревню, – рассудил Гунтер. Достав из кабины автомат и несколько полных магазинов, он направился к своей одежде, валявшейся комком в том месте, где ее бросил рыцарь. Несмотря на очевидный идиотизм ситуации, германцу стало интересно узнать, что же этот человек называет «замком» и кого считает бароном. Не исключено, что новоявленный Дон Кихот притащит его к какому-нибудь хлеву, вытащит оттуда самого толстого борова, поцелует ему копытце или ухо и представит – вот мой папенька. А если выведет свиноматку, то не будет удивительным, если она окажется Дульцинеей Тобосской. Все это, конечно, детские забавы, но в конце концов, вдосталь насмотревшись на самую настоящую войну, хочется иногда забыться. Хоть так… Пусть парень напридумывал кучу несуразностей, не относящихся к реальности, начитавшись Вальтера Скотта или Стивенсона, но почему бы и не подыграть ему? Разве он сам до войны не зачитывался в отцовской библиотеке рыцарскими романами, не сражался с приятелями на деревянных мечах и, надев самодельные жестяные шлемы, изображал то Зигфрида, то Беовульфа? Эх, жаль, отец не разрешал играть с теми умопомрачительными доспехами, что стояли в парадном зале Райхерта…

Одеваясь, Гунтер с неудовольствием отметил, что сэр Мишель, стаскивая с бессознательного «ангела» рубашку, не удосужился расстегнуть пуговицы, а просто стянул ее через голову – и вот результат: на форменной белой рубашке недосчитывается нескольких пуговиц. Счастье, что китель в порядке.

Погода была теплая, и брать с собой тяжелую летную куртку не хотелось. Гунтер, еще раз решив прибегнуть к помощи нормандца, отдал ему куртку, сказав бросить в кабину, то есть в глаз дракона (ему будет не больно, и кроме того, Люфтваффе спит). Рыцарь посмотрел удивленно – с какой это, мол, стати мне, благородному сэру, бегать по поручениям ровно оруженосцу, – но ничего не ответил, решив лишний раз посмотреть на дракона вблизи.

На Алансонскую дорогу из лесу вышли двое. Один, ростом пониже, со светлыми вьющимися волосами до плеч, облаченный в видавшую виды кольчугу, из-под которой торчала грязной бахромой изношенная одежда, в потертые заплатанные кожаные штаны, заправленных в мягкие замшевые сапоги; на широком поясе красовались пустые простенькие ножны от короткого меча и привязанная за ремешок полевая пехотная каска. Второй – повыше, рыжий, коротко стриженный, в серо-сизой летной форме офицера германских ВВС, с автоматом, висящим спереди; руки его, полусогнутые в локтях, покоились на оружии. Позолоченные часы на левом запястье поблескивали в солнечных лучах.

Стрелки показывали три с четвертью по меридиану Парижа. Тринадцатый день августа тысяча сто восемьдесят девятого года от Воплощения Христова клонился к закату.

Глава третья

Неправильное Средневековье

По обе стороны пыльной дороги, уходящей вперед плавными петлями, тянулись сочные луга, их сменяли небольшие прозрачные рощицы; вокруг, насколько мог видеть глаз, тянулись цепи холмов, поросшие лесами, а на самом горизонте чуть виднелись голубоватые вершины невысоких гор – их призрачные силуэты были словно набросаны акварелью. Казалось бы, привычный деревенский пейзаж, но Гунтер сразу же заметил в нем нечто необычное, противоестественное. Поначалу он никак не мог поймать это ощущение, разгадать, что же странного в темной зелени лесов, блеклой знойной дымке над травой, ровным густым ковром расходящейся от дороги. И наконец понял. Не было асфальтовых дорог, серебристых нитей железнодорожного полотна, исчезли куда-то аккуратные каменные и деревянные домики хуторков, привычных для нормандского пейзажа, вместо них кое-где толпились кучками, точно грибы, небольшие глинобитные избушки, по самые окна вросшие в землю, крепкие и неказистые, крытые соломой. Далеко, километрах в трех-четырех, на одном из лесистых холмов Гунтер углядел замок. Ему не раз доводилось видеть подобные строения – заботливо отреставрированные, со свежевыкрашенными башенками, – но вид этого строения чем-то подсказал ему, что стен не касались руки современных каменщиков и реставраторов. Замок выглядел старым, грубые нетесаные камни потемнели, обветрились; над одной из башен развевалось знамя с неразличимым из-за расстояния гербом.

Позади послышался конский топот и поскрипывание колес. Гунтер обернулся и увидел, что их нагоняет повозка, высоко нагруженная сеном. Крупная гнедая лошадь, плавно поводя лоснящимися округлыми боками, упруго печатала шаг, высоко поднимая сильные ноги, грызла удила, трясла гривой – будто бы рисовалась, без труда влача за собой телегу. Под стогом сена, высившимся точно небольшой дом, сидел крестьянин – рослый мужик лет тридцати – тридцати пяти, эдакий здоровяк с льняными космами, подстриженными вкривь и вкось, как ножом отхваченными, такой же бородой, в которой вдобавок запутались стружки, травинки, какой-то лесной мусор. На голову была нахлобучена бесформенная войлочная шляпа, а вся одежда селянина состояла из широкой грязно-серой полотняной рубахи и таких же штанов, засученных до середины голени. Расслабленно покачиваясь в такт тряской повозке, он небрежно придерживал в руках поводья, предоставив лошади самой выбирать дорогу.

Поравнявшись с путниками и распознав в одном из них благородного рыцаря, возница натянул повод, после чего лошадь, недовольно встряхивая гривой, побрела вровень с людьми. Ленивым движением крестьянин стащил с головы шапку и чуть наклонился вперед, после чего вперил небесно голубые глаза в Гунтера, с простецким нахальством оглядывая его с ног до головы. Тот же, почувствовав легкое раздражение от столь бессовестного любопытства, нагло выговорил на простом немецком языке:

– Ну что смотришь, детина? Никогда не видел германских солдат?

Крестьянин выпрямился, пожевал губами и сдвинул брови – ни единого слова он не понял, но догадался, что господин в странной одежде сердиться изволит. На всякий случай возчик спросил густым басом:

– А? Что вы сказали, ваша милость?

«И этот на норманно-французском лопочет… – ошалело подумал Гунтер. – Сговорились они, что ли? Или у них тут эпидемия? Хотя, насколько мне известно, с ума сходят поодиночке, разве только гриппом все вместе болеют».

Неожиданно встрял сэр Мишель. Рыцарь гордо выпятил грудь, задрал подбородок, грозно нахмурившись, метнул гневный взгляд на селянина и рыкнул низким голосом:

– Проезжай! С каких это пор низкорожденные тревожат благородных расспросами? И начинают первыми разговор?

Крестьянин чуть вздрогнул, быстро посмотрел вправо-влево, точно опасаясь увидеть целый отряд дворян, высланных на усмирение невежи, и тихонько пробубнил:

– Я у сэра Бреаля арендатор, сено везу вот…

– Ну и дальше что? – надменно произнес сэр Мишель, разжигая в себе гнев. Однако крестьянин, вовремя почуяв неладное, стегнул лошадь вожжами, и кобыла резвой рысью припустила вперед по дороге. Гунтер увидел, как несчастный мужик оглянулся назад из-за стога и подхлестнул лошадь. Сэр Мишель, подняв носком сапога облачко пыли, привычно пошарил по ножнам, отыскивая рукоять меча, но, вспомнив о событиях минувшей ночи, тяжко вздохнул, пробормотав:

– Никакого сладу нет с этими мужланами…

– А что такое? – не понял Гунтер. «Крестьянин как крестьянин, а на мою одежду у всех… э… нормальных французов реакция нехорошая.

Вот интересно, а почему мужик разглядывал меня, будто пугало, хотя одежка моего спутника куда более экстравагантна? Или мой проводник – известный в округе деревенский дурачок, и обращаются с ним по правилам его игры – поклонились, испугались, рыцарь как-никак… Ха!»

Сэр Мишель, презрительно глядя вслед удаляющемуся возу, стоял между колеями на упорно пробивавшихся сквозь утоптанный грунт пыльных стебельках спорыша, чуть расставив каблуки и засунув большие пальцы за пояс. Малость помолчав, он серьезно глянул на Гунтера, сплюнул и объяснил: