Жанры журналистики. Эссе. Учебное пособие

Иное дело русская культура – культура приятия и сохранения всех. Отсюда, по всей видимости, миссионерство русских, о котором столько говорили отечественные философы, Достоевский определял русских как народ-богоносец, а Константин Леонтьев как пример «цветущей сложности».

Общие выводы:

1. Эссеизм представляет собой особый тип философствования, способ познания мира. Специфический, индивидуализированный, синкретический.

2. Эссеизм это способ жизни. Подразумевающий создание «праведной жизни». В данном случае праведность не имеет отношения к религиозной терминологии и означает (от «ведать» – знать, понимать, осознавать) лишь максимальную степень осознанности собственной жизни и окружающего мира.

3. Чем выше степень осознания, тем менее я зависим от внешних обстоятельств – и способен, соответственно, их понимать («читать», «слышать»). Тем шире возможности к познанию. Последнее ещё более расширяет мою осознанность, а она – возможности познавать. Возникает интенция личностного развития, преодоления обстоятельств – духовность (человечность).

4. Т.о. эссеизм – высшая форма бытия гуманитарного знания.

2. Основные концепции жанра эссе

Несмотря на прошествие многих лет, теория жанра эссе и проблема его дефиниции по-прежнему волнует исследователей.

Так, на наш взгляд плодотворную попытку разобраться с некоторыми застаревшими практическими проблемами журналистики предпринял молодой воронежский исследователь Д.Н.Перевозов. Он прямо связывает эссеистику с публицистикой и увязывает развитие «эссеистических стратегий письма» с распространением в нашей стране идей «информационно ориентированного общества».

В частности, он отмечает, что характерной тенденцией в современной информационной журналистике является уже не сам описываемый факт и даже не трансляция этого факта по коммуникационным каналам, но способ его презентации:

«Главным становится, к а к показывается факт, в какой контекст его поместить. То есть товаром становится не просто информация, но о п р е д е л ё н н ы м о б р а з о м п о д а н н а я информация. Именно варьирование в подаче факта делает текст коммуникативным для одной части аудитории и нечитаемым/не воспринимаемым для другой. Стремление представить контекст как объективный побудило многие телевизионные каналы вообще избегать личностной составляющей, давая репортажи под рубрикой „No comment“ – „без комментариев“, где речь уже идет не о подборке фактов, но о сколачивании их в обойму, предполагающую более тесное, концентрированное взаимодействие отобранных автором элементов»[3 - Перевозов Д. Н., 2007. Эссеизм в современном информационно ориентированном обществе // ВЕСТНИК ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. – №1. – С.201—202].

Данная тенденция прослеживается автором и в печатных СМИ, публикующих колонки фактов, каждый из которых – в отдельности – не может стать новостью, но, собранные вместе, они задают определённое (инициированное редакцией) направление мыслей аудитории.

В такой ситуации меняется роль эссеизма: несмотря на казалось бы довлеющую теорию объективности и журналистику новостей, аудитория желает всё-таки видеть личность, общаться с личностью, а не просто «потреблять» информацию: «Эссеизм в этой связи предоставляет разумный баланс между выражением личности автора в материале и фактом как он есть. Симбиоз этот позволяет уйти от монотонного, номинативного перечисления событий, которое хотя и будет верно отражать действительность, но не сможет надолго удержать внимание, и н т е р е с публики».[4 - Там же]

Отмечая также, что современная блип-культура, формируя фрагментарное мышление, не позволяющее человеку (аудитории) надолго сосредоточивать своё внимание на чём-либо, автор утверждает, что последним средством привлечения масс становится форма произведения. Именно здесь эссеистические стратегии и обретают себя, поскольку «эссеизм как явление проник не только в публицистику и художественное творчество, но во все сферы жизни, имеющие отношение к распространению и передаче информации. Речь идет о парадигмальной перемене». Более того: «„Блипкультура“ сформировала особый эссеистический тип сознания».

С последним тезисом, естественно, трудно согласиться, поскольку упомянутая блип-культура – явление новейшего времени, а эссеистическое мышление корнями уходит в глубины истории (например, в Библию)[5 - См.: Дмитровский А. Л., 2007. Книга Экклезиаста как протоэссеистика// Журналистика и медиаобразование-2007: сб. трудов II Междунар. науч.-практ. конф. (Белгород, 1—3 октября 2007 г.): в 2 т. – НИУ БелГУ. – С. 129—132.]. Кроме того, эссеистический тип мышления представляет собой не просто «мифологическое сознание», но мышление индивидуально-мифологическое, на что мы указывали давно.[6 - См.: Дмитровский А. Л., 2001. Мифологическое сознание как сущность жанра эссе // Средства массовой информации в современном мире. Тезисы науч.-практ. конференции. – СпбГУ, 2001.] Тем не менее, сделанный исследователем вывод (с некоторыми оговорками) можно признать в целом верным:

«Сказанное позволяет нам сделать вывод о том, что эссеизм, взявший на себя роль мифологии, стал, таким образом, играть к л ю ч е в у ю, ф у н д а м е н т а л ь н у ю р о л ь в современном информационно ориентированном обществе. Эссеизация текстов есть, по сути, возврат к истокам, к корням. Первоначально человек, стремясь отразить реальность, рассказывал, отталкиваясь от личного опыта и опираясь на него. Воображение и фантазия своим природным источником имеют опыт. Позднее попытки зафиксировать личные впечатления на бумаге, признание их ценности для других трансформировались в литературную форму эссе. Явление эссеизации свидетельствует не столько о стилистическом, сколько о глубинном, кризисном парадигмальном сдвиге, изменившем сам способ восприятия окружающей действительности человеком».[7 - Перевозов Д. Н., 2007. Эссеизм в современном информационно ориентированном обществе // ВЕСТНИК ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. – №1. – С.204]

Представляется, что рассмотрение «эссеистических стратегий письма» – полезный и нужный для современной науки о журналистике результат.

Совсем иную попытку предприняла Т.Ю.Лямзина, попытавшаяся подойти к пониманию жанра именно с точки зрения теории – генезиса и обзора литературы вопроса по эссе:

«Сразу отметим, что создание общей концепции этого жанра является, на наш взгляд, актуальной проблемой современного литературоведения. Жанр эссе, будучи на сегодняшний день одним из самых продуктивных жанров французской, английской, американской и других зарубежных литератур, а также объектом достаточного числа критических работ, посвященных отдельным эссеистам, несправедливо оказывается обойденным в теории литературы. Более или менее целостной концепции жанра эссе не существует по сей день, воззрения на эссе крайне противоречивы. Наша задача – проанализировать причины неразработанности жанра эссе в отечественном и зарубежном литературоведении, обозначить наиболее спорные моменты в концепции данного жанра и наметить пути их решения».[8 - Лямзина Т. Ю. Жанр эссе (К проблеме формирования теории) [эл. документ]. Режим доступа: http://psujourn.narod.ru/lib/liamzina_essay.htm (01.10.2013г.)]

Одну из причин столь плачевного состояния теории Т.Ю.Лямзина видит в том, что жанр эссе, наряду с такими жанрами, как автобиография, биография, дневник, мемуары, очерк, эпистолярная литература, документальная драма и другие, отечественные исследователи-литературоведы относили к так называемой «художественно-документальной литературе» или «литературе факта»: особой категории письменности, стоящей на грани искусства и науки и вбирающей в себя существенные черты последних. При этом учёные не стремились особо глубоко вдаваться в теорию эссе, предпочитая отождествлять его с очерком.

На Западе, где эссе насчитывает более чем четырёхсотлетнюю историю, причины отсутствия теории иные: «Все исследования, посвященные эссе, отличает одна общая черта: они рассматривают индивидуальные особенности эссеиста и его произведения, пренебрегая общей теорией жанра. При этом исследователи всё же опираются, вероятно, на какие-то личные представления о жанре, не излагая, однако, общей его концепции». С данной мыслью нельзя не согласиться. Нужно лишь добавить, что по какой-то непостижимой и мистической причине, писать о жанре эссе принято в эссеистической же манере, в стиле «сфумато» и «плетения словес»…

Исследовательница приводит очень точные слова Жана Террасса, автора книги «Риторика литературного эссе»: «Теоретики романа располагают базисом, который они могут использовать в целом и даже в частностях. Зато теорию эссе предстоит разработать… Причем большинство критиков, кажется, плохо осознают проблему: для них эссе более не подлежит определению, оно является данностью, а загадки для них задает не жанр, а автор»[9 - Terrasse Jean, 1977. Rhetorique de l’essai litteraire. – Montreal: Les presses de Funiversite du Quebec.]. Более чем справедливое замечание!

Далее Т. Ю.Лямзина приводит мнение А. Жида о структуре монтеневских «Опытов». Жид, в размышлениях об объединяющем начале всех этих «прерывистостей», «изменчивостей», «наложений» и «отступлений» в текстах Монтеня, приходит к выводу, что это – личность автора и Монтень, подобно Иисусу Христу мог бы сказать о своём произведении: «Я есть Истина». Это великолепная характеристика эссе и первый шаг к его пониманию. Однако следующего шага – рассмотрению не просто «личности Монтеня» (как и любой другой конкретной личности, в чём крылась ошибка западных теоретиков), но личности как категории, модели для анализа жанра[10 - См. подробнее: Дмитровский А. Л., 2006. Категория «личного (индивидуального) мифа» как наиболее адекватный метод анализа публицистического творчества с точки зрения философской антропологии // Коммуникация в современном мире. Материалы Всероссийской науч-практич. конференции. – Воронеж, ВГУ.] – так и не происходит:

«Определив самопознание ведущим структурообразующим принципом произведения, вернемся к образному сравнению «Опытов» с музыкальными вариациями. Б. Дидье далее говорит, что произведение Монтеня существует между двумя полюсами: «я» (тема) и «мир» (музыкальные вариации) и поменяем характеристики, данные этим двум полюсам: «мир» (объект) и «я» (принцип подхода), что, на наш взгляд, более соответствует истине и относится ко всем произведениям жанра. В остальном согласимся с Дидье, что «между этими полюсами – «я» и «миром» возникает сильное напряжение, в котором знание превращается в экзистенциальную ценность»[11 - Лямзина Т. Ю. Жанр эссе (К проблеме формирования теории) [эл. документ]. Режим доступа: http://psujourn.narod.ru/lib/liamzina_essay.htm (01.10.2013г.)]. Верное в принципе, это рассуждение уводит нас от теоретического обобщения (рассмотрения структуры личности как познавательно-инструментальной категории) к эмпирике и описательности:

«Для создания концепции жанра эссе мы считаем также возможным произвести обратные действия, а именно: описать тематические, структурные и функциональные характеристики данного жанра и дать наше определение жанра эссе». Это определение («рабочее») мы приводим ниже. Оно достаточно объёмное, но, как говорится, из песни слов не выбросишь:

«Итак, эссе – это жанр, имеющий непосредственную близость с научной, публицистической и художественной литературой, однако не относящийся целиком ни к одной из них. Ввиду его пограничного положения, отнесение произведения к жанру эссе часто представляет проблему; широта выполняемых эссе функций позволяет относить к этому жанру любые произведения с неявно выраженной жанровой принадлежностью. С научной литературой эссе роднит его тематика, которая объединяет все объекты мысли преимущественно гуманитарных наук: философии, литературной теории и критики, эстетики, политологии, социологии и др.), однако эссеистический подход к объекту отличается от научного ведущей ролью личности автора, которая полностью определяет принципы анализа объекта, то есть является важнейшим структурообразующим фактором эссе. Помимо этого, для эссе характерна особая связь со временем, повышенная актуализированность, в которой преимущественно выражено родство эссеизма и публицистики, а также экспрессивность и образность (степень ее автономности, глубины, оригинальности и обобщающей силы обусловливает большую или меньшую художественность эссе). Ведущая роль личности автора и соотнесенность с настоящим определяет способность эссе полемизировать с традиционной трактовкой и предлагать в результате анализа („переустройства“) свою „версию“ объекта, претендующую на универсальность. Эссеистический подход обязательно предполагает универсальное значение трактовки даже частной темы и характеризуется в функциональном плане доминированием функции убеждения. Эссе путем переубеждения навязывает читателю авторскую версию, иногда вуалируя это намерение созданием иллюзии объективности».[12 - Там же.]

Как видим, несмотря на кажущуюся «академичность» и «полноту», данное определение носит скорее описательный характер и мало что даёт, например, журналисту-практику или студенту (а тем более школьнику). Сложно понять и то, как анализировать, к примеру, творчество конкретного эссеиста. Тем не менее, эта небольшая статья стала важной вехой на пути формирования теории жанра эссе.

Оригинальную концепцию теории эссе предлагает петербуржская исследовательница Е. В. Бузальская. По её мнению, важнейшей гносеологической задачей жанра эссе является «передача рефлексивно оцененного автором личностного опыта», который «является существенным моментом познания, позволяющим глубже проникнуть в суть действительности, выявить субъективно важные связи явлений и предметов».[13 - Бузальская Е. В., 2015. Функции концепта в современном эссе // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология. Востоковедение. Журналистика. – №2. – С.77] Характеризуя эссе как «познавательную» форму, реализующуюся за счёт «осмысления или переосмысления фактов, объектов и явлений культуры и социума», исследовательница говорит о том, что целью данного познавательного процесса является формирование концептосферы – специфической области мыслительных образов, единиц универсального предметного кода, представляющих собой структурированное знание людей. Единица этой области – концепт – представляет собой лингвокогнитивную структуру (ментальное образование), имеющую четыре базовых «измерения»: понятийное, образное, ценностное и символическое.

В рамках этой концепции предлагается рассматривать концепты как ментальные структуры сознания носителя языка и формирующие «пространство культуры». Далее высказывается мысль о необходимости рассматривать систему «речевой жанр+концепт» как модель реализации в жанре эссе соответствующей его канону речевой стратегии: «В эссеистике концепт не только формирует информационное поле текста, но и выполняет жанромоделирующую функцию, поскольку модели основных вариантов реализации эссе (художественного, публицистического, научно-публицистического) зависят от типа центрального концепта, лежащего в основании хода авторской рефлексии».[14 - Там же.] Этих функций четыре:

1) детерминации канона речевого жанра; 2) формирования информационной плотности текста (конкретной реализации жанра); 3) компонента вертикальной структуры текста; 4) формирования моделей, входящих в поле вариативности речевого жанра.

И в заключение отмечает: «Поскольку суть эссеистической рефлексии заключается в субъективации смысла объекта рефлексии (в данном случае – концепта), общепризнанные компоненты концептуального поля автор-эссеист заменяет своими, субъективными. Представляется возможным предположить, что такой субъективированный концепт в эссеистике и является эссемой, которой до сих пор уделялось недостаточно внимания и которая, по мнению предложившего этот термин М. Эпштейна, и представляет собой открытый тип построения мыслеобраза».[15 - Там же: 81]

Пожалуй, что данная концепция – одна из самых сильных в нынешнем исследовательском поле и имеет большие перспективы.

Единственный спорный, на наш взгляд вопрос – это использование категории концепта. Концепт, разрабатываемый в традиционном литературоведении, очевидно, относится к беллетристике, как сфере журналистики, как раз и занимающейся формированием концептосферы (системы ценностей) социума, а основой эссе выступает «мыслительная задача» (в терминах эвристики), или, если говорить точнее, ситуация экзистенциального выбора.

Этот очевидный факт легко подтвердить примерами из творчества признанных эссеистов. Так, начиная с Екклезиаста, формула «и предал я сердце мое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом»[16 - Дмитровский А. Л., 2007. Книга Экклезиаста как протоэссеистика// Журналистика и медиаобразование-2007: сб. трудов II Междунар. науч.-практ. конф. (Белгород, 1—3 октября 2007 г.): в 2 т. – НИУ БелГУ.] становится как структурным элементом самой Книги Екклезиаста, деля её на соответствующие главы (о богатстве, о праведности, об угнетении, о женщинах, царях и т.д.), так и неизменным сущностным признаком жанра эссе в целом. М. Эпштейн это непосредственное личностное участие автора в разрешении собственных смысложизненных вопросов назвал «формулой О» (о чём-то), сведя таким образом мучительные размышления и опыт авторов-эссеистов к поверхностному алгоритму, примитивной формуле.

А ведь М. Монтень, считающийся «отцом» европейского эссеизма даже название подобрал соответствующее: «опыт», «испытание» от латинского «взвешиваю», «измеряю». Его эссе и представляют собой опыт погружения в те или иные остро, жизненно важные для автора ситуации. Например, первое эссе первой книги «Различными средствами можно достичь одного и того же» лишь на первый взгляд кажется поверхностным рассуждением. Речь идёт не просто о забавных исторических примерах жестокости или милосердия военачальников: Монтень пытается понять – какие методы наиболее эффективны в войне, ведь будучи мэром Бордо, он неоднократно успешно усмирял то и дело вспыхивающую вражду между католиками и протестантами-гугенотами (напомним, что в эти годы «просвещённая» Европа утопала в кровавой религиозной резне между ними; в Бордо при Монтене же крови удалось избежать).

Далее, посетовав на подверженность людей страстям, от которых происходят неисчислимые беды, Монтень вновь и вновь возвращается к проблемам войны: «Вправе ли комендант осаждённой крепости выходить из неё для ведения переговоров с противником?», «Час переговоров – опасный час» и так далее. Лишь к третьей книге автор начинает задаваться более общими вопросами, всегда, однако, имеющими явно выраженное экзистенциальное измерение. Ясно и прямо он высказался об этом в эссе «О книгах»:

«То, что я излагаю здесь, всего лишь мои фантазии, и с их помощью я стремлюсь дать представление не о вещах, а о себе самом… Я не веду счёта моим заимствованиям, а отбираю и взвешиваю их… Я не хочу ломать голову ни над чем, даже ради науки, какую бы ценность она не представляла. Я не ищу никакого другого удовольствия от книг, кроме разумной занимательности, и занят изучением только одной науки – науки самопознания, которая должна научить меня хорошо жить и хорошо умереть».[17 - Мишель Монтень. Опыты: в трёх книгах / Пер. с фр.: Ананий Бобович, Надежда Рыкова, Ф. А. Коган-Бернштейн. – М.: РИПОЛ КЛАССИК, 1997. – Т.1: Книги первая и вторая. С.469; 471.] Приближающаяся собственная смерть (а он был неизлечимо болен) – что же может быть более жизненно важным и, соответственно, экзистенциальным? Именно подобный своего рода «жизненный надлом» и приоткрывает зачастую людям истину, то, как всё есть на самом деле.

И подобный «надлом» можно обнаружить в творческой судьбе каждого серьёзного эссеиста: Честертон также был болен, много пил, и лишь религиозная страстность держала его на плаву. Розанов был счастлив в браке, но церковь не признавала его венчания. Интересна в этом смысле авторская аннотация к книге Георгия Гачева «Русский эрос»:

«Осенью 1966 г. ко мне обратился корреспондент журнала „Soviet Life“ и предложил написать для заграничного читателя статью на тему: „Почему секс не стал магистральной темой русской литературы?“ – так рекламно-зазывательно ее обозначив. Ну что ж? Этой ли темой не увлечься? Да еще в тот бурно кипящий, страстный период моей жизни, когда я отдирался от первой жены и семьи и прилеплялся уже намертво к жене- любови новой… Тут и, чтоб разобраться в космической силе, что тебя и хлещет и мытарит – и возносит и вдохновляет, – за соломинку Слова ухватиться жизненно потребовалось, при этом и себя сею волшебною палочкой завораживая, утихомиривая… Так и пошла и вся жизнь и писание того года под эгидой этой проблемы, и образовалась в итоге странная рукопись „Русский Эрос“, где рассуждение о русской литературе переходит в исследование русской природы и истории; затем вторгается дневник личной жизни, и житейские ситуации трактуются как диалоги и сшибки сверхидей бытия и культуры».[18 - Георгий Гачев. Русский эрос. «Роман» Мысли с Жизнью. – М.: Интерпринт. С.1]

Следовательно, источником, истоком, началом эссеистики выступает некий жизненный личностный надлом: проявляющий себя в последующем в ситуациях жизненного (экзистенциального) выбора. Эссе – это опыт, зачастую умозрительный, но всегда отвечающий на вопрос автора: «Как мне быть в данной ситуации?» Это всегда уникальное решение, исходящее из личностных потребностей самого эссеиста, и часто не имеющее артикулированного ответа. Отсюда ложно понимаемая «незавершённость» эссе.

Таким образом, концепт, как «единица структурированного знания людей» вряд ли может служить основанием эссеистики и соответствующего типа мышления – эссеизма. По всей видимости более плодотворным было бы заново осмыслить категорию эссемы, по аналогии с мифологемой, предложенную когда-то М. Эпштейном.

Концепт же выступает целью и основой творческой деятельности беллетристов. Согласно Экзистенциальной теории журналистики, последняя представляет собой один из четырех основных социальных институтов, функцией которого является интеграция общества (по Т. Парсонсу). Более детально главную (генеральную) функцию журналистики можно представить как устранение избыточных мнений и формирование единых картины мира и образа жизни, на основе социально-эстетической и/или нравственной оценки текущей действительности. Журналистика – это сложная система, существующая в трех ипостасях: журнализме, публицистике и беллетристике.

Соответственно, в журналистике функционирует три пары смыслов, чётко соотносящихся с её сферами: стимулы и мотивы в журнализме; знания и умения в публицистике; эмоции и экзистенциалии в беллетристике. Формой этих смыслов выступят, соответственно, факты и события («длящиеся» факты); социальные проблемы; образы и концепты.[19 - Дмитровский А. Л., 2012. Экзистенциальная теория журналистики: попытка метатеории // ЗНАК: проблемное поле медиаобразования [научный журнал]. – №2 (10). – С.75—76]

Каждая сфера функционирует в рамках своей особой цели: журнализм – формирование картины мира; публицистика – обсуждение и анализ социально значимых проблем и социального процесса в целом; беллетристика – осмысление окружающей действительности и формирование концептосферы.

Основная характеристика беллетристических произведений заключается в том, что они прямо связаны с происходящими в обществе событиями, посвящены им, их осмысляют. Кроме того, необходимо отметить, что беллетристика должна быть, во-первых, актуальной для аудитории в текущий момент времени, во-вторых, давать ориентиры в быстро меняющейся окружающей действительности.

Отличительным же предметом эссеистики (поскольку она функционирует в рамках публицистического творчества, а основа последнего – социальные проблемы, то есть разрыв между ожиданиями аудитории и реальной действительностью) будут частные случаи столкновения автора-эссеиста с реальностью, переосмысление их в рамках автокоммуникации, и структурные изменения его личности и мировоззрения – представлений, отношений к окружающему и Поведения.

3. Феномен драконов Честертона

«Феномен драконов Честертона» это попытка описать значимый личностно-психологические механизм творчества эссеистов. Суть в том, что социальная реальность существует, по утверждению американскиого социолога и философа Джона Сёрля, лишь потому, что мы считаем её существующей, в отличие от реальности физической. Это краеугольный камень современной американской социально-коммуникативной философии. Эту же мысль, только несколько в другой трактовке и отстаивал в своём творчестве Гилберт Кийт Честертон. Лейтмотивом его творчества служила фраза «Если мы не будем красить белый столб, он скоро станет черным»: со временем даже самые важные и значимые ценности, если их не обновлять, не «удерживать мир» не смотря ни на что – растворятся, распадутся, исчезнут. И потому долг и доля каждого человека, а эссеистов в особенности – «красить столб»: воевать с драконами лжи и обмана, противостоять любой несправедливости, безверию, безнадёжности.

Соответственно, рассматривая личный миф эссеиста, можно заметить, что он обладает (подобно гештальту в психологии) некоторой степенью незавершённости (и незавершимости) относительно высшего образа «Я» автора. Этот образ, как показывают исследование автобиографий и творчества ведущих эссеистов, в частности, самого Честертона, часто связанного с религиозными переживаниями детства – христианским преставлением о том, что человек есть «образ и подобие Бога» (Экклезиаст, Честертон, Розанов). Иногда – просто с обобщённым представлением об идеале человека: Сей Сёнагон, Монтень, большинство современных авторов-эссеистов. И эссеистическое творчество с этой точки зрения представляет собой «закрытие» гештальта под названием «вписание имени личности в книгу Бытия»: попытку преодолеть неполноту собственного «Я» (экзистенциального вакуума).

Одним из важнейших свойств эссе как рефлексивно-эвристической формы мышления выступает возможность формирования основы для порождения новых («вторичных») смыслов, отсутствовавших в изначальных обстоятельствах проблемной ситуации. Подобная система новых смыслов, возникающая в процессе поисковой интенции, задаёт как границы условности («заданности»), так и допустимый спектр интерпретации проблемы, а также параметры оценки «правильности» вариантов решения. «Заданность» при этом определяется возможностью принятия результатов «опыта» эссеистом для себя, степенью применимости их в своей собственной личной жизни.