Эпоха мёртвых. Начало

На следы крови Дима наткнулся сразу же, как заглянул в пролом. Ошибиться было невозможно, что это за красные, отблескивающие в свете фонаря лужи, но трупов или раненых не было. Оверчука, лишившегося головы, нашли позже, при осмотре территории, и опознали лишь по одежде. Машину подогнали к самому проему, водитель вышел и остался возле нее. Пасечник же осмотрел труп Оверчука, ничего не сказал, лишь хмыкнул, мысленно отметив, что исчезло все оружие и радиостанции. Затем он махнул рукой Диме, приказывая осматривать территорию и здание дальше.

Через пятнадцать минут Пасечник звонил хозяину с нерадостной вестью – из сейфа в хранилище исчезли пенопластовые блоки с закупоренными внутри контейнерами с «исходным» материалом, а все научное руководство проекта мертво и успело остыть, включая самого Дегтярева. Выслушав своего главного безопасника, Бурко секунд тридцать молчал, затем сказал:

– Начинайте работу по «Последнему Плану». Эвакуацию завершить в течение двух суток. Оставьте в городе лишь группу быстрого реагирования. Ее задача – найти «материал». Не думаю, что сложно будет вычислить, кто его взял.

– Александр Владимирович, не торопимся с «Последним Планом»? – спросил Пасечник.

– Нет, – ответил Бурко. – Еще пара дней, и будет уже поздно. Приступайте.

– Есть, – по-военному ответил бывший генерал, отключился, после чего набрал следующий номер.

Ответили после первого же гудка, как будто абонент так и держал аппарат в руке.

– Сережа? Пасечник, – командным голосом заговорил начальник СБ. – Бегом в офис, собирай своих, и дуйте сюда, в институт. Прими во внимание то, что здесь придется подчистить. Да, именно. И сделай так, чтобы люди были готовы действовать по второму плану. Понял меня? Да, снабди их. Все, жду.

Пасечник задумался. Ему было известно, что кроме Бурко и самого Пасечника о существовании и содержании пенопластовых контейнеров были осведомлены всего два человека, Дегтярев и Биллитон. О том, чем занимался институт, знало больше людей, но именно о контейнерах – двое. Оба мертвы. У обоих следы укусов, и Пасечник догадывался, каких именно. Дегтярев, судя по всему, успел застрелиться. Пасечник проверил его мобильный телефон, куда он звонил, но Дегтярев оказался достаточно сообразительным, чтобы стереть всю память аппарата.

Разумеется, проверить его звонки можно и другим способом, но на это нужно время. До начала рабочего дня нечего и надеяться, нужные люди еще не появились на рабочих местах. Еще есть семьи. У Биллитона семья в Америке, у Дегтярева – здесь, в Москве. Его близкий друг и однокашник, насколько Пасечник помнил из досье, – военный биолог, работает в сверхсекретном центре в Горьком-16. Вот и первая зацепка. Только толку с такой зацепки не так уж и много. Подобраться к Гордееву по месту его службы нереально, безопасность там как на ядерном центре.

– Дима, Вася, – подозвал помощников Пасечник, – езжайте по домашнему адресу Дегтярева, узнайте, не передавал ли наш покойный профессор им два оранжевых пенопластовых контейнера. А я тут пока покараулю, дождусь остальных.

Бывшие спецназеры закинулись в машину, не задавая лишних вопросов, и большой черный внедорожник сорвался с места. Пасечник остался один ожидать, когда приедет группа быстрого реагирования. Было темно, мрачно, и хотя Пасечника можно было называть смелым человеком, и доказывал это в своей жизни он не раз, но сейчас ему было страшновато. Поэтому он вытащил из наплечной кобуры свой «Грач» и так и стоял у институтского подъезда, держа пистолет в руке.

Сергей Крамцов, уже не аспирант

20 марта, вторник, раннее утро

То, что Ринат и Олег были убиты не выстрелами в голову, мне так и не пришло на ум, слишком много на меня сегодня свалилось. Но когда я не обнаружил их в проломе забора, то уже не удивился. Если они инфицированы, то должны были встать. И идти искать пищу. Они могли пойти к убитому мной Оверчуку, но он был далеко и вообще в домике проходной. Они об этом не знали, поэтому свалили куда-то еще. Искать я их уже не стал – побоялся крутиться в месте, где и без того изрядно постреляли. Странно, что до сих пор ни одной милицейской машины там не было.

Да и просто сама идея, что если кто-то умер, но голову ему не прострелили, то он встанет и пойдет, пока не укладывалась в сознании. Это придет позже. Поэтому, пока я ехал к дому Дегтярева, думал о чем угодно, кроме того, что охранники уже обратились.

Я думал о том, что близкий и очень любимый мной человек погиб. Новая утрата в этой жизни, и даже не на войне. О чем он думал перед смертью? О том же, о чем и я сейчас? О том, что снова доигрались жрецы науки. Глупо снимать с нас вину, пусть и не вольны мы в своем преступлении. В первый же момент, когда стало ясно, что вирус опасен, надо было кричать, бить в колокола, плевать на лояльность к компании, плевать на научное любопытство, а требовать немедленно перевести исследования туда, где и должны они проводиться с опасными культурами. Мы из того же любопытства все оттягивали этот момент, пытаясь разобраться самостоятельно, что же такое мы получили в результате наших экспериментов?

Остановит ли теперь хоть что-нибудь эпидемию, которая уже наверняка начинается в городе? Как останавливать эпидемии, знает любое мало-мальски развитое государство. Но оно ничего не знает о том, как останавливать такие эпидемии. Когда зараза разносится разными видами живых существ и когда каждый носитель заразы агрессивно пытается ее распространить, сам при этом превращаясь разве что не в бессмертное существо.

Размышляя таким образом, я доехал до дома, где жили Дегтяревы, припарковался перед ним на улице. Ружье вновь заняло свое место в чехле, патроны были вытащены и уложены в коробку. Два самозарядных «Вепря» лежали под задним сиденьем вместе с запасными магазинами. Я примерился к пистолету – удобно, ухватисто, упругая пластмасса рукоятки как влитая лежит в руке. Серьезный ствол, вызывает уважение. Сунул его в кобуру, снятую с Оверчука. Плевать на милицию, с пистолетом теперь вообще не расстанусь.

Сомнительно, конечно, что кто-то нападет на меня в охраняемом доме, где живет семья Дегтяревых, но дьявол уже вырвался на волю, и следует быть готовым ко всему. В конце концов, я уже видел всего полчаса назад, как Оверчук убил двух человек своей собственной рукой, и вполне возможно, что сделал это он не по своей инициативе. Например, кто-то «над ним» решил, что лучше истребить всех, так или иначе связанных с программой. А больше меня с ней мало кто связан. И я совершенно не желаю стать истребленным.

Я вспомнил, как вдребезги разлетелась голова Оверчука, и не испытал при этом никакого сожаления, только некое мстительное удовлетворение. По крайней мере, Олег и Ринат неотомщенными не остались. А эту сволочь ни капли не жалко, кошмары меня мучить не будут.

Вылез из машины, припаркованной у въезда на территорию дома, и подошел к подъезду. Охранник лишь кивнул мне. Судя по всему, Алина Александровна его предупредила, да и знает он меня в лицо. Я хотел было предупредить его, что теперь надо быть очень осторожным, но так и не придумал, как это сделать. Как все то, что мне известно, объяснить нормальному человеку? Понятия не имею. Сначала должно что-то случиться, чтобы люди начали хотя бы понимать, о чем я говорю. Да и не могли пока досюда добраться носители вируса. Сегодня эпидемия начнется в районе улицы Автопроездной.

Лифт поднял меня на нужный этаж, и, когда двери его раздвинулись, я увидел у открытой двери в квартиру Алину Александровну, одетую и собранную. Высокая, стройная, темноволосая женщина лет пятидесяти, с все еще хорошей фигурой и тонкими чертами лица. Она жестом пригласила меня пройти в квартиру.

– Сережа, проходите, мы вас ждем.

Я вошел в квартиру, дверь за мной захлопнулась.

– Сережа, что случилось? Где Владимир? – спросила она сразу.

Вид у нее был очень взволнованный. Она нервничала и говорила быстро, как-то скомканно, перескакивая с одного на другое.

– Пойдемте, я вас кофе напою, у вас вид усталый.

Мы прошли на кухню, где уже сидели обе дочки Сергея Владимировича, обе с кофейными чашками. Все уставились на меня, ожидая с затаенным страхом того, что я могу сказать. Я прокашлялся, затем сказал:

– В институте был взрыв. Какие-то кретины взорвали самодельную бомбу. Погибли люди, разрушены зоны строгой изоляции, Владимир Сергеевич на свой страх и риск привлек военных специалистов. Компания склонна была замолчать дело, хотя и надвигается катастрофа. Его увезли военные в свою лабораторию на Алтае, там до него никто не доберется.

Конец фразы я проговорил скороговоркой, чтобы не сбиться. Ксения стояла прямо напротив меня и как-то странно изменилась лицом на мои слова, особенно на «погибли люди». Не собралась заплакать, а… трудно объяснить. Просто странно.

– Сережа, кто погиб?

Алина Александровна была знакома со всеми, кто работал в институте.

– Погибли Коля Минаев, Ринат, Олег, Джеймс Биллитон и Оверчук. И хуже всего другое – начинается эпидемия в городе. Она начнется обязательно, уже сегодня к вечеру в городе будут проблемы. Владимир Сергеевич сказал, чтобы я увез вас в Горький-16, к Гордееву. Вы знаете такого?

– Да, конечно, это старый друг Володи, они вместе учились, и он сейчас военный. Но почему? Что это за эпидемия такая? Чем вы там занимались? – Она посмотрела мне в глаза, прямо и пристально.

– Это вышло случайно. Если бы те, кто взорвал бомбу, сделали это два дня назад или завтра, ничего бы не случилось. Но мы лишь успели обнаружить, что вирус, который изучался, из безопасного превратился в опасный, и тут этот взрыв… Гордеев может разработать вакцину, нам надо туда.

Неожиданно Ксения быстро вышла из кухни, не глядя ни на кого, все с удивлением посмотрели ей вслед. Я повернулся к Алине Александровне:

– Вы соберите свои вещи, пожалуйста. Нам надо будет выехать как можно быстрее. Если в городе начнется паника, дороги могут быть забиты или перекрыты. У меня есть место, куда вас отвезти сейчас. А пока мне нужен рабочий стол Владимира Сергеевича, он просил взять с собой его компьютер и документы по программе. У вас есть крепкая сумка?

Главное, чтобы мне удалось увезти их на дачу до того, как начнутся истерики. Я не умею справляться с женскими истериками и их боюсь. И вообще мне не до этого.

Бомж Сивый

20 марта, вторник, очень раннее утро

Сивый бомжевал уже пятый год. Он был москвичом по происхождению, никогда не сидел в тюрьме, окончил школу и даже три курса института. Он не был в прошлом преступником, как многие бродяги, вырос в приличной семье. Но в нем сидели два беса, которые и вели его от одной беды к другой. Сивый, которого раньше звали совсем по-другому, любил выпить, а выпив, склонен был играть. Бес пьянства и бес игры превратили его в вечного должника, вынужденного занимать у одних, чтобы расплатиться с другими. Однако даже занятые для выплаты долгов деньги чаще всего не доходили до адресата, оседая во всевозможных залах игровых автоматов. В конце концов все пришло к закономерному итогу, терпение кредиторов истощилось, некоторые из них были склонны решать такие проблемы крайне радикальными способами, и Сивый просто исчез, ушел, растворился.

Сейчас ему шел тридцать четвертый год, но с виду он тянул лет на шестьдесят. Одетый в тряпье из помойных контейнеров, с распухшим, небритым лицом, без половины зубов, в разных ботинках, он даже на бомжевском конкурсе красоты занял бы самое последнее место. Жил он неподалеку, в коллекторе отопления, где соорудил себе почти королевское ложе из найденного старого матраса и кучи тряпья. Раньше с ним жила бомжиха по кличке Василек, получившая такую погремуху по причине постоянно подбитых глаз, но недавно она от него ушла к другому, у которого чаще и в больших количествах имелось дешевое бухло, и сейчас Сивый жил в одиночестве.

Он шел вдоль ряда мусорных контейнеров на своей территории, тщательно перерывая весь мусор в каждом из них. Район был не самым лучшим, но все же нередко попадалось что-то полезное, а зачастую можно было найти и еду. Ему удалось собрать уже шесть пустых бутылок, банку рыбных консервов и нераспечатанный пакет просроченного томатного сока, и он был в хорошем настроении. В коллекторе у него хранилась бутылка дешевого портвейна, так что он уже предвкушал пир. Копаясь в контейнере, он вдруг почувствовал острую боль в пальцах и от души выматерился. Крысы кусали его не в первый раз, но каждый раз от этого случались проблемы, раны всегда загнаивались.

Эта крыса вообще оказалась упорной, и, когда Сивый выдернул руку из контейнера, она так и продолжала висеть на ней, вцепившись зубами в мякоть ладони.

– Ах ты, маруда… – прохрипел Сивый, глядя на крысу с ненавистью.

Он положил ее боком на острое ребро контейнера и с силой ударил по ней ладонью другой руки. Обычно крысам этого хватало для того, чтобы мгновенно умереть, но эта оказалась на удивление живучей. Она выпустила руку Сивого и свалилась на землю, у нее был сломан позвоночник, но она пыталась ползти к нему на передних ногах, волоча за собой заднюю часть тела, и пасть у нее была угрожающе раскрыта.

– Ага, покусайся мне, – сказал ей Сивый и с силой опустил ей на голову каблук ботинка. Этого оказалось достаточно для того, чтобы крыса затихла.

Сивый осмотрел ладонь. Рана была изрядной, кровь капала на землю. Сивый выругался, слизал кровь и пошел в коллектор, решив, что на сегодня приключений достаточно. Лучше выпить винца в спокойной домашней обстановке и закусить сардинами из найденной банки.

Александр Бурко