Царство человечье

    Михаил Щербаков.

…Главное – не спать в тот самый миг, когда

Придёт пора шагать весёлою тропой полковника Фосетта,

Нелепый этот вальс росой на башмаках нести с собой в затерянные города.

    Олег Медведев, «Вальс Гемоглобин».

Муравин, прости, я до сих пор не смирился. Я до сих пор жду тебя из похода.

    Влад Тупикин, 18 марта 2005 г.

Знаешь, я так и не поверил до конца, что ты утонул.

– Как?.. – произнёс я растерянно, когда утром позвонил Миша Цовма и сказал, что тебя больше нет. Как такое возможно, если только три дня назад возле памятника Есенину на Тверском бульваре ты – живой и настоящий – читал отрывки из своего «Чёрного знамени»? Участники нашего неформального Первомая весело смеялись от каждого двустишия, улыбались случайные прохожие, в сторонке дежурили стражи порядка, а ты щедро одаривал всех искрами своего жизнелюбия, светясь изнутри от вдохновения и затаённого счастья. Потом пели «Атлантов», «Варшавянку», ещё что-то, а впереди у тебя была дорога, ещё одна экспедиция в мир без отчуждения – из тех, в которые ты умел превращать любой заурядный поход…

И вот, на следующее утро – этот предательский оверкиль на казавшейся такой безобидной равнинной реке в Новгородской области.

Наверное, весло зацепило корягу – почти полностью скрытая высокой водой, она внезапно возникла на очередном повороте извилистого русла. Тело, прогретое майским солнцем и разгорячённое весёлой борьбой, холода не ощутило, когда могучая сила реки мгновенно закрутила байдарку вокруг внезапного препятствия и опрокинула через борт. Лена вынырнула в нескольких метрах впереди, на секунду обернулась – солнечный блик скользнул по её намокшим огненно-рыжим волосам (утончённый лирик, ты и тогда был готов ей любоваться!) – и, убедившись, что ты на поверхности, уверенно поплыла к берегу. А ты… Почему ты не переобулся при стапеле? Отяжелевшие сапоги пудовыми гирями тянули вниз, выплывать поперёк быстрого течения с каждой секундой становилось всё труднее. Ты попробовал сбросить обувь, но мокрая резина липла к ногам, и чтобы от неё избавиться, требовались нечеловеческие усилия…

Возможно, всё было и не совсем так, но в любом случае я знаю, что ты боролся до конца…

– Миша, но раз тело не нашли, значит, не утонул, а пропал без вести?

– Андрей, я и сам хотел бы верить, но прошло уже двое суток.

Ещё два дня ребята безуспешно искали твоё тело (нелепо звучит, правда? Эй, народ, чьё тело? – Моё! – Больше не теряй, оно от этого портится…), прощупывая шестами с плота дно реки. Потом они вернулись. Я поехать не смог, и пока ждал известий, всё не давал умереть надежде, представляя, как они встретят тебя живого и здорового, и ты расскажешь, как был снесён течением, потерялся и потом долго искал своих. Первый раз, что ли? Ты, романтик, разве не исчезал на несколько суток в лесах под Архангельском, уведя с собой девушек-археологов?.. В то время я ещё не успел побывать на обжитых берегах речки Мды, чтобы понять, насколько несбыточны были мои надежды.

После возвращения Петя написал пронзительные строки:

…Спеши с тускнеющей зарёю

Хотя б на миг поймать мечту.

Звени натянутой струною,

Чтоб оборваться на лету.

…

Звучит над тихою рекою,

Где прервались твои следы,

С нечеловеческой тоскою

Протяжный реквием воды.

Примерно тогда же ты стал меня навещать бессонными ночами. Теперь, начитавшись Юнга и нахватавшись от него всяких умных слов, я знаю, что это называется техникой активного воображения. Ты приходил всегда во всём тёмном – наверное, намекал насчёт моей собственной теневой стороны? Но эти намёки я начал понимать гораздо позже…

Тело нашли через месяц твои друзья и коллеги – географы из МГУ, – когда схлынул весенний разлив, оно обнаружилось возле самого берега. Если ты вдруг не в курсе или запамятовал, похоронили тебя на местном кладбище. О том, как на твоей могиле щиплет глаза, будто в костёр подбросили сырых сучьев, я узнал только через пять лет, в 2001-м, когда мы с Петей, Мариной и шестилетним Славкой добрались до тех берегов. Наверное, всему виной твой такой живой портрет на памятнике. И красота тамошних мест…

Известную фотографию – на ней ты в джемпере с гербом ушедшей в историю страны и надписью по кругу: «Вся власть – Советам!», широко улыбаясь, обращаешься к невидимой аудитории – я прикрепил к стеклянной дверце книжного шкафа. (Ну, ты помнишь, таких снимков было напечатано несколько; теперь один из них есть и на обложке твоего юбилейного сборника «Чёрный фронт» – да-да, по названию «африканского» рассказа.) В уголке изображения я поместил вырезанную из пачки индийского чая сцену из «Махабхараты»: когда Арджуна обращается к своему известному колесничему с мучительным для себя вопросом, а тот отвечает, что смерти нет, и хватит, мол, об этом. Фото и сейчас на месте, а в 2005—2009 годы под ним проходили сборы ефремовского кружка.

Сейчас я вдруг осознаю, что с молодым Иваном Ефремовым у вас обнаруживается немало общего. То, что оба красавцы-мужчины, жизнелюбы, неутомимые путешественники, знающие и любящие Землю, – ещё не так удивительно. Но ведь и тот же тонкий лиризм настоящего романтика, та же любовь к звучным словам из других языков, их неспешное смакование, с тем, чтобы после нанести на бумагу в огранке нового сюжета. И даже лёгкое заикание у обоих. Когда же я думаю о том, что именно в год и месяц твоего рождения Иван Антонович пережил сильнейший сердечный приступ, который едва не стоил ему жизни («едва не перешагнул черту Беспредельности», как выразился он в одном письме), все эти совпадения мне начинают казаться мистическими.

Те, кому довелось заглянуть за черту, иногда рассказывают о проносящихся перед внутренним взором картинах прошедшей жизни. Какие картины мог видеть ты?

Мне представляется необычно яркое летнее утро. Сколько тебе лет? Наверное, не больше десяти. Вы с младшим братом идёте по просёлку через поле встречать с электрички маму. Безветрие. Машет невесомыми крыльями бабочка-лимонница, над высокими травами неподвижно зависают стрекозы, откуда-то из небесной выси разносится негромкая трель жаворонка…

«Николай Муравин родился в Москве в 1966 году. Биография его (служба в армии в промежутке бесконечного процесса обучения в школах, техникумах и вузах) для широкой публики интереса не представляет, поэтому опускается», – написал ты однажды в справке на себя самого для какого-то сборника. Мы мало рассказывали о себе – находились более актуальные дела, – и теперь значительная часть траектории яркого метеора под названием твоя жизнь восстанавливается лишь по твоим литературным работам.

Твои опубликованные воспоминания начинаются с подвыпивших парней, «стреляющих» мелочь на выходе из школы. Начало восьмидесятых. Яростные споры с другом о том, всё ли прогнило в стране или есть ещё надежда. Ты нашёл ответ: революция продолжается, но не здесь. Её отголоски иногда просачивались в новостях, её частицы приносили люди с другого континента. Была советско-латиноамериканская Интербригада имени Эрнесто Че Гевары, были стихи, книги и музыка, концерты в школьных актовых залах и плакаты революционного содержания по стенам «явочной квартиры». И разговоры, – разговоры, от которых пьянеешь без вина…