Мент обреченный

Квартирник вновь опустил голову и сплюнул на линолеум, прямо под ноги Андрею, кровавый сгусток.

Андрей, вспомнив что-то, сунул руку в карман и достал сложенный вчетверо лист. Быстро развернул.

«Светочка, ты извини, что так получилось, не держи зла. Все будет хорошо. Я вернусь, родная…»

Андрей метнулся к кабинету Ермакова. Женька сидел за столом и массировал пальцы, на диване валялась самодельная резиновая дубинка, длиной которой определялся путь к истине.

– На хера?!

– Ты чего?

– На хера Шершавого дуплили?

– А что, мне перед ним монолог Ленского читать? Да что с тобой?! Адвокат, что ли?

– Скотиной не надо быть, понятно?

Ермаков скривил губы:

– Скотиной?! А ты иди, спроси у людей, которых этот говнюк опустил, кто из нас скотина. Ишь ты, чистоплюй! Победителей не судят.

Ермаков стукнул ладонью по исписанному корявым почерком листку. По такому же листку, который лежал в кармане у Андрея.

– Вот! Явочка на четыре кражи. С полным раскладом – где вещички, где адреса… Так что не гони волну, Айвазовский.

– Ты же грамотный опер, Ермак. Какая нужда Шершавого дуплить? Ну, не было б у нас ничего или если б он выделывался, как карась на крючке!.. А тут поработать немножко, как договаривались, – Светка, ларьки, пальцы…

– Вот сам бы и бегал по ларькам. Я не безвинного ангела херачил, понимаешь ты?! Я ворюгу, от которого людям никакой пользы, херачил! А по ларькам мне бегать некогда. Время нынче дорого! К диктанту готовиться надо!

– К какому диктанту? – опешил Андрей.

– Чаще на работе бывай. Послезавтра пишем. В управлении. Могу учебник одолжить. – Ермаков достал из стола учебник русского языка. – А с Шершавым я еще в изоляторе поработаю. Маловато он взял. Я штук на двенадцать рассчитывал. И заметь, правильный ты наш, не для себя ведь стараюсь. Людям хочу помочь. Порядочным. Потерпевшим.

Андрей вышел из кабинета и застыл на месте. А может, прав Ермаков? Кто такой Шершавый? Вор. Который должен сидеть. Не воровал бы, так и не харкался бы кровью. И чего переживать? Министры тысячи пацанов посылают на смерть и не очень-то переживают, судя по рожам в телеящике. А тут какому-то уркагану настучали по барабану… Угомонись, Воронов.

Он прислонился к стене и уперся спиной в фанерный стенд. Развернувшись, прочитал текст. «Правила правописания…»

Опер застонал, не разжимая зубов, и со всей силы врезал кулаком по фанере. Раздался хруст. Было очень больно.

Через день Андрей сидел в актовом зале и писал диктант. Текст читал подполковник милиции, старый штабной волк с высшим гуманитарным образованием. Три здоровых омоновца в камуфляже и с шипящими рациями вразвалочку ходили между рядов и высматривали словари и учебники на коленях халявщиков. Три словаря уже было изъято, а их владельцы писали рапорты на увольнение. На бланках рапортов, размноженных на ксероксе, уже стояла резолюция. «Отдел кадров. Прошу подготовить документы». Подпись. Не повезло эксперту, оперу и следователю. Знатокам через «о».

Вечером объявили результат. Ермаков получил «отлично», Андрей и Антон – по «удовлетворительно». Андрей – за почерк (чертов гипс) и за ошибку в слове «брахицефал», а Антона подвело произношение – буква «г» в некоторых местах предательски исчезла.

«Тройка» не помешала обоим операм тем же вечером до чертиков, но зато от всей души нажраться на занятую у замполита сотню.

ГЛАВА 2. Дантист

Андрей сплюнул в жестяную, доверху заваленную окровавленными и мокрыми тампонами тару. Успел рассмотреть пару чьих-то удаленных гнилых зубов и окурок сигареты «Лайка». Выпрямился, запрокинул голову на валики, зажмурился и сжал подлокотники. Свет лампы нестерпимо бил в глаза, и Андрею вдруг показалось, что он на допросе. Он кожей почувствовал, как к лицу приближаются уродливые щипцы палача-дантиста, вжался в кресло.

– Шире рот, шире! Не стесняйся, не в трамвае, «вафля» не залетит.

Андрей не стеснялся, просто устал. Мужик ковырялся в его челюсти уже минут пятьдесят, периодически устраивая перекур. Лицевые мышцы давно занемели и не слушались. Вероятно, врач применял новейшую технологию – сначала пломбировал зуб, а потом его удалял. Светило стоматологии.

– Я сейчас сам тебе рот открою!

Андрей вспомнил симпатяжку в очках, рекламирующую зубную пасту. «Мой дедушка, старый маразматик, использовал для отбеливания зубов соду, а я применяю более эффективное средство – отбеливатель „Ас“. Прекрасные ощущения!» Хрусть! Хрустнуло не яблочко, откушенное девочкой. Хрустнул коренной зубик оперуполномоченного Воронова. Как скорлупка грецкого, ореха. Звякнул о плевательницу и скрылся среди слюнявых тампонов. Фу-у-у…

– В регистратуре возьмешь номерок на правую четверку. Не затягивай, там пульпит. Следующий!

В коридоре Андрей вытер лоб. Прекрасные ощущения. Хорошая, кстати, пытка. Расколешься тут же и чистосердечно.

– Ну как? Что-то ты долго. – Широколицый Палыч поднялся со скамьи.

– Му-му, – ответил цитатой Андрей.

– Понимаю. Ну что, в отдел?

– Угу.

– Ты давай в гардероб, возьми и мою шинельку, вот номерок, а я в регистратуру заскочу, там телефон есть. Говорят, депонент дают, Витька Мальцев получил сегодня.

Андрей с неким злорадством в душе посмотрел на ожидающих своей очереди несчастных, но, вспомнив про собственный пульпит, застонал. Может, нет никакого пульпита? Не болит же зуб. Брать номерок, опять дрожать в очереди, плевать в тампоны, нюхать перегар зубоживодера, плакать от нестерпимого света?

На улице, перед входом в поликлинику, Андрей выплюнул вату в сугроб, уже захарканный тампонами, и приложил горсть снега к горевшей щеке. Ка-а-айф…

К поликлинике строем подходил взвод отряда милиции особого назначения. Без песен. Жалко ребят. Легче пару заложников вытащить, чем больной зуб.

Из дверей вывалился злой, как раненый вампир, Палыч.

– Вот чего творят! Нет видишь ли, денег! Ох, аферисты! Они, чувствую, на наши деньги бизнес крутят!