Петербургский презент

– Вот тебе раз. Право, вы меня крайне озадачили. При-деться решать задачу на Литейном. Знаете, там такой домик есть, с аннтенками?

Одно лишь упоминание Литейного почему-то оказывало на всех поистине магическое воздействие, хотя, как казалось лично Кивинову, слова «85-е отделение» звучали ничуть не хуже.

– А при чем здесь я? Да мало ли где я мог телефон записать? Попробуй сразу вспомни. За что же на Литейный?

– Не за что, а зачем. Вспоминать. Откуда в кармане застреленного мужчины оказался ваш телефончик. Слушайте, Семен Борисыч, скажите честно, это вы дяденьку одного застрелили? Вот этого.

Кивинов вытащил из кармана фотографию выловленного в речке мужчины и продемонстрировал е„ Штофману.

– О Господи, какой кошмар! А что у него с лицом?

– Рыбки объели. Он, видите ли, в речке плавал.

– Минуточку, – попристальней всмотревшись в фото, пробормотал Штофман. – Да, да.

– Что да, да? Вы хотите сказать, что это ваша работа? В таком случае примите поздравления. Вы меткий стрелок.

– Нет, нет, я хочу сказать, что мне знакома эта одежда. Эта куртка, галстук…

– Неужели? У него еще джинсы есть. Тут плохо видно.

– Да, ото он.

– Отлично. Я полон внимания. Давайте все про него. Данные, адрес, знакомые, в общем, все. Пока допустим, что это не вы его хлопнули.

– Что значит допустим? Хорошие допуски. А данных его я не знаю. Он к нам по объявлению приходил. Мы квартиру сдаем на Петроградской. Вот он и звонил. Я ему адрес дал, договорились о встрече. Он приехал, посмотрел квартиру, она ему не понравилась, он и уехал. Вот и все.

– Стоп, стоп, не гоните. Подробнее давайте. Я так понял, у вас есть еще одна квартира?

– Да, однокомнатная.

– И как давно был у вас этот мужчина?

– Ну, недели две-три назад. Я как раз за день до этого на площади Мира объявление повесил. На другой день – звонок. Так и так, хочу посмотреть комнату. Я дал адрес. Он приехал. Сказал, что из Москвы, хочет снять квартиру на длительный срок.

– Ну, и что же ему не понравилось? Цена?

– Как раз о цене разговора-то и не было. Я намекнул, что хотел бы восемьдесят долларов в месяц. Он сказал, что у него проблем с деньгами нет.

– А что ж тогда не остался?

– Видите ли, у меня там комната без мебели – одна раскладушка и табуретка. Вот он и говорит, что, мол, может и по двести баксов отстегивать, но ему нужны условия – мягкая мебель, телевизор, телефон, ну и прочее. Поэтому ему у меня не понравилось. А за что его убили?

– А я-то откуда знаю? Раз убили, значит было за что. Хотя сейчас и просто так могут.

– Как мы живем? Убийства стали таким же обычным явлением, как аварии на дорогах. А почему? Раньше-то такого не было. А сейчас откройте газету – сегодня были убиты трое, вчера – четверо. И заметьте, это не какие-нибудь кухонные разборки, а профессиональные убийства. Насмотрелись всяких видиков, автоматы раздобыли и вот палят друг в друга. Все с этой демократии началось. Кому она нужна? А эти металлисты, рокеры, волосатики – на улицу не выйти.

– Ну, металлисты и рокеры тут ни при чем…

– При чем, при чем. Обвешаются цепями и шипами утыкаются, наслушаются музыки своей чертовой и бесятся с жиру. Я бы их всех ссылал куда-нибудь.

– Что убийств много, здесь вы правы, но проблема вовсе не в рокерах и металлистах. Это ведь не содержание, а форма, кураж. Если человек наряжен, как пугало, это еще ни о чем не говорит. Есть, конечно, и перегибы. Кстати, одна американская группа записала клип, в котором демонстрируются фотографии без вести пропавших детей. Так что никто этих ребят из группы не осудит за то, что они кольца в нос вставили или шипами обклеились. И если у человека имеется оружие, это вовсе не означает, что у этого человека злые намерения. Ну, ладно, мы отвлеклись. Вы ничего больше не вспомнили про этого мужчину?

– Да вроде нет.

– Наличные он, случайно, не показывал?

– Нет, нет. Я еще подумал, откуда у него деньги, ведь одет-то он был неброско.

– А вы что, только по одежде о людях судите?

– Нет, но все-таки…

– Ладно. Вот мой телефон, если что-нибудь вспомните про этого парня, позвоните. Миша, пошли.

Петров вышел из комнаты, где беседовал с хозяйкой, и опера вместе покинули квартиру Штофмана. Кивинов вызвал лифт. Миша прикурил. Ждать лифта пришлось долго, видимо, кабина останавливалась на нижних этажах. Наконец створки раздвинулись. В этот момент дверь квартиры распахнулась, и Штофман, высунувшись на площадку, окликнул их:

– Стойте-ка. Я одну вещь вспомнил. Он, уходя, зачем-то предупредил, что, если кто его будет спрашивать, то он у меня не был. Странно, ведь я даже имени его не знаю.

– Он точно Москву упоминал?

– Да, да. Еще говорил, что метро у нас дешевле. Миллионер, а ездит на метро.

– Хорошо, если еще что-нибудь вспомните, звоните. До свидания.

Детский инспектор Волков дежурил по отделению, принимая заявки граждан. Оформив пару краж паспортов, он поднялся из-за стола, потянулся и только было собрался прилечь на свой роскошный диван и передохнуть от дел мирских, как в двери постучались.

– Черт, опять, наверное, с паспортом. Достали, – проворчал он. – Войдите.

В кабинет зашел мужичок лет сорока пяти, одетый в ватник. На ногах его красовались валенки с калошами. Для сентября одежка была явно не по сезону.

– Можно? – скромно спросил он.

Волков кивнул на стул, а сам сел напротив.

– Слушаю.

– Вы знаете, я судимый. Последняя ходка за разбой. Двенадцать лет.

– Ого!.. Многовато.

– Там последствия тяжкие были. Но я – от звонка до звонка. Можно сказать, искупил. Освободился месяц назад. Пока сидел, мать умерла. Родни больше никого. Приехал, а в комнате нашей чужие люди уже живут. Я туда-сюда – ни денег, ни жилья. Пожрать и то не на что. Снова за старое браться не хочу. Не потому, что зоны боюсь, мне зона – дом родной, а потому, что по жизни не могу. Пытался на завод пойти – там прописка нужна. А в коммерцию тоже не сунуться – с моими заслугами сразу отшивают. Даже в сторожа не берут.

Мужик тяжело вздохнул.

– Вы мне можете в одном деле помочь? Снова на зону отправить. Там хоть накормят да крыша есть. Плохая, конечно, но я привык, Я к вам сам потому и пришел, что не хочу больше грабить, а на свободе жить не могу.

Волков почесал затылок.