– Меня в этой истории больше всего «Дафна» смущает. Вот ты бы стал убивать директора фабрики статуэткой?
– Я б, конечно, застрелил. На худой конец, ножом пырнул, – простодушно отвечает Жорик.
– То-то и оно… Это в чистом виде бытовуха, с фабрикой вряд ли не связанная. Женой надо заниматься. Выяснять моральный климат в семье. Очень вовремя она в театр намылилась. Словно чуяла. Где ты видел жен, в одиночку блуждающих по театрам? Как у нее со внешним обликом?
– Высшая проба… Жанна Андреевна, хм… Ее Утконос сразу за плечико и в темный угол, а мне и поговорить не дали толком… Ну, гад… Меня до сих пор трясет, – Жора сжимает кулак, – ничего, посмотрим, кто раньше раскроет. Я ему еще утру носяру утиную.
– Мокрухи не наш профиль, Жор. Есть убойный отдел, пускай и кувыркается. Они люди опытные, грамотные…
– Я тебя умоляю! Этот грамотный двух слов связать не мог. Заладил заму, как петух: «Кто ваша крыша, кто ваша крыша?»… Только «мобилу» на веревочке крутит. Дурень. Мне аж за органы неудобно стало.
Вместо петуха Георгий имел в виду, конечно же, попугая. Не обращайте внимания, напарник в гневе.
– А профиль у нас один…Оклад только разный.
– И как ты собираешься раскрывать, если не секрет?
– Не знаю пока… Пускай Главк жену трясет, а я бы с зама начал. Не понравился он мне. На словах охает, а глазки бегают. Он ведь теперь основной на фабрике. Мотив – на лицо. А под бытовуху обставится самое милое дело. Эти штучки на всяких утконосов рассчитаны.
Да, видно конфликт с представителем управления получился у Георгия шумным, задев моего друга за живое.
– Алиби, кстати, у него нет… Я уточнил, между делом. Чушь какую-то несет.
– Ты считаешь, он собственноручно приложился?
Жора перемещается на стул, поближе ко мне.
– Нет, собственноножно… Естественно, сам. Выбрал момент, когда шеф один будет, и навернул «Дафной». Бочкарев легко мог проболтаться, что женушка намылилась в театр.
– И что ты предлагаешь?
– Для начала справочки о нем наведу. Что за кадр, откуда на фабрике взялся. Установочку сделаю в адресе, по учетам прокину. А через недельку сгоняем с тобой к нему на рабочее место. Без предупреждения. Посмотрим, удобно ли ему в новом кресле? И заодно покрутим.
Вот так, ненавязчиво, коллега втягивает меня в свою очередную авантюру. br? – Главк Жанной Андревной увлекся. А зама покрутят так, для близиру. Формально. А мы с душой подойдем. Творчески, обстоятельно и вдумчиво…
Я согласен, что к заму надо подходить обстоятельно и вдумчиво. Но я очень хорошо знаю своего друга. В его понимании эти слова могут иметь несколько иной смысл. Нет, ничего противозаконного, не подумайте плохого про Георгия. Просто в последнее время он мне все больше напоминает героя пословицы, которого заставляли Богу молиться… Слишком много энергии, текущей не по тому руслу… С другой стороны, неплохо, что энергия еще сохранилась. Вон, Укушенный, вряд ли бы стал из-за «чужой» мокрухи так переживать. Да и я, если честно, тоже…
– Ну что, лады?
– Поглядим… Жор, ты, кажется, в кино хотел сняться? – я решил с убийства перепрыгнуть на искусство.
– Не откажусь, вообще то. А что за кино?
– Настоящее. На большом экране… У меня режиссер знакомый. Лабудянский. Вениамин Антонович. Могу познакомить. Он как раз фильм собирается снимать, актеров подбирает. Давай, словечко замолвлю.
– Ты серьезно?
– Никаких шуток. Все по взрослому. Камера! Мотор! Дубль семь, дробь два!
– Ладно. Только ты предупреди, что я не актер.
– Хороший опер, прежде всего, актер. Ты любому заслуженному фору дашь.
– Это верно. А про что фильм?
Я достаю из стола сценарий.
– Не знаю точно. Вроде драма. Или триллер. «Занесенные снегом». Вот, возьми, почитай. Тем более, ты сегодня выходной.
– Тут не до выходных, – тяжело вздыхает Георгий, но сценарий берет.
– Прочитай, а потом я тебя с Лабудянским сведу. Глядишь и найдет для тебя эпизодик. Главное, говори, сценарий классный, круче тучи и все такое. Будешь у нас кинозвездой. А хорошо сыграешь, может, еще куда пригласят. В сериал какой-нибудь, а то и снова на большой экран. Опять же, денег заплатят. \
– Ладно, договорились, – Георгий сворачивает «Занесенных» в трубочку, – Ко мне тут тоже один творюга приходил.
– Кто-кто?
– Творюга. Творческий работник. Композитор. На моей земле живет. Оперу написал. Про ментов. Типа, сейчас это модно, книги, кино есть, а оперы еще не было. Вот он и сбацал. А мне текст принес, чтоб я оценил, как профессионал. Говорит, если нормально, он Гергиеву покажет, чтоб тот ее в Мариинском поставил.
– Ну и как?
– Да бодяга полная… Партия допроса, ария явки с повинной. Хор братвы… Какой нормальный мент будет петь на допросе? «Скажи-и-и-те, кто при-и-и-шил жену-у-у-у…»
Как вы догадались, последнее Жора попытался спеть. Получилось плохо. Хотя, наверно, у Хворостовского вышло бы не лучше. Я представил последнего на сцене, в милицейской форме, с дубинкой в руках… А живенько, кстати.
За разговорами об искусстве незаметно пролетел остаток часа. Подготовить бумаги я не успел, и сейчас придется петь арию для Шишкина. Вообще-то, у Шишкина есть заместитель по оперативной работе, который и должен нас строить. Должен, но не строит. Потому что у него красивое имя. Вакансия. Уже как два месяца мы держим оборону без командира. Когда пришлют нового, неизвестно. Желающих не находится. Пост высок, а зарплата низка. Палыч вынужден был дать объявление в бесплатную рекламную газету. «Срочно требуется начальник уголовного розыска в территориальный отдел милиции. Желательно с опытом работы. Принимаются лица, не старше 45-ти лет, годные по состоянию здоровья. Интересная, почетная профессия, льготы. Бесплатный проезд, тел…» Про оклад Шишкин умолчал, боясь вспугнуть кандидатов. Пока на объявление откликнулся лишь дважды судимый бродяга, якобы порвавший с темным прошлым. По понятным причинам его не приняли, несмотря на опыт. Когда Палыч выходной или отсыпается после дежурства, нами руководит зам по личному составу Стародуб Илья Ильич. Бывший замполит военно-морских сил. Капитан второго ранга в отставке, ныне майор милиции. Троюродный брат начальника какого-то отдела Главка. Тьфу-тьфу, не судим… И почти не пьет. Любит воинскую дисциплину, выправку и устав. Не очень любит милицию.
В кабинет виновато заглядывает проснувшийся Рогов. На щеке крабовидный отпечаток кокарды.
– Мужики, – растерянно хлопает глазами Василий, – вы моих сапог не брали?
Только тут я замечаю, что участковый бос.
– Они ж рядом с тобой стояли.
– Теперь уже не стоят… Сволочи, у своих воруют… Новые совсем, и года не относил.
– Да я на вас и не думаю…
– У Тамарки спроси. Она могла. .Вася исчезает, проклиная судьбу. Звонит местный телефон. Это Шишкин. Зовет на утренний кофе.
– Андрюхин, ты пока про наши планы Палычу не говори… У меня и так восемь материалов на руках. Разорется еще. Сначала со своим дерьмом разберитесь, а потом в чужое лезьте. А я не люблю, когда на меня орут.
– Послушай, мерин. Объясни мне русским языком, какого черта ты свинтил целых восемь гаек с железнодорожных путей? Они что, золотые? Или ты не отвинчивал?
– Ну, было дело, отвинтил.
– Так зачем?