Вкус боли. Том второй

На малахитовом клочке земли,
под перламутром высоты
моя душа в себя влюбляет
твои незримые пути.

Процесс

Свидетель

Чёрные собаки лают в сизой мгле,
думают при этом только о себе.
Морда в морду смотрит через щели глаз
и дуга рефлексов брызжет пеной в нас.

Знамение

Мне голубь вдруг в лицо ударил!
Что за ошибочный полёт?
А может он мою судьбу исправил
и по-другому выразить не мог?
Заметив мимику сомнений
в закрытом стёклами лице,
решился стать стрелой порыва
в затасканном апрельском дне?
Как будто бы заслон ошибке
поставил кровью на крыле.

Бессмысленность

Между снегом и дождём
стоит тополь дураком:
твердь пробил своим стволом
в месте чуждом и пустом.
И теперь скрипит гнездом
вороньЯ.
И поделОм!

Таинство

Я предпочту всем городам на свете
спокойную лесную благодать
и ей, как женщине в постели,
готов весь дух мужской отдать.
Зеркальным утром снова встать;
встать на колени перед думой:
взойдёт ли лист из-под земли,
где я взошёл
и, может, вы?
Но знать об этом смогут раньше
трескучие и бойкие дрозды,
а я увижу лишь кусты,
в которые войдут листы —
те первые,
что так мне непонятны,
а, всё-таки,
особенно приятны.

Укрытие

Кисти рябины согнули куст
грузом красных, спелых ягод,
а где-то рядом бродит хруст
моих шагов,
но мир не сладок.
Да, лес на миг укрыл меня
от липких щупалец людишек,
но ягода его горька
и он меня почти не слышит.
Я возвышаюсь горбылём
на стоге скошенного сена.
Закрыл глаза и вижу в нём
грибы родительского среза.

Любознательность

На затылке у меня
бродит медная пчела —
заблудилася в разломах
земляного хрусталя
и упала ненароком
в волосистые леса.
Я руками не махался —
продолжал свой жизни путь.
А попутчица познала
вероятной смерти круг.

Небывальщина

Я надышаться не могу покоем сна.
В нём торжествует моё собственное Я.
И мир фантазий в тему дня,
и строчки моего стиха,
в которых льётся жизнь моя,
как быстротечная река.
Потом обрыв
реальным междометием
и снова
выдумка-река.

Небывальщина