Игры с Вечностью
– Я знаю. Идет, если не женишься в течение двух лет, ты мой, – она притянула его к себе за воротник джемпера и страстно поцеловала. – Чтобы жить счастливо вместе, любить не обязательно.
– Согласен, – он выдержал паузу. – Ладно, я подумаю на счет твоих слов о судьбе и прочем. Скажи мне, как бы ты искала человека в миллионном городе, зная лишь его имя и внешность? На социальных сайтах искать? Так Анна самое распространенное имя в мире.
– Так ее Анна зовут? Что же, красивое имя. Да, ты прав, сложно…. Хотя, если все подмешивают высшие силы, то и обратись к ним.
– Отличный совет! – Виктор язвительно улыбнулся. – Я бы никогда не догадался. Ты знаешь, но мне кажется, еще немного рановато к апостолу Петру на поклон являться к воротам рая, или в смолу….
– Перестань язвить. Ясновидящие с гадалками на что? Сходи к кому-нибудь, спроси помощи. Может, помогут за отдельную плату.
– Ну да, или на… обманут короче, – Виктор поправил себя. – За ту же плату. Ты же знаешь, я не верю им. Нет, согласен, есть по-настоящему знающие люди с определенными возможностями, но их единицы, и к правильному экстрасенсу попасть вариантов столько же, сколько вариантов выжить, играя в русскую рулетку на пистолете.
– Вот тебе визитка, – Варвара встала, и подошла к этажерке, чтобы вытащить из какой-то книжки закладку. – Я обращалась к этой женщине два года назад, и она мне помогла. Если она не перестала принимать, то поможет и тебе, как мне кажется.
– А в чем она тебе помогла? – Ильин не удержался от вопроса.
– Об этих вещах говорить не стоит, чтобы не пошло все наперекосяк, – она смягчила отказ улыбкой. – Будь умницей, сходи к ней.
– Ладно, попробуем, – он нахмурился. – Давай не будем об этом, я сам потом решу…
Домой Ильин попал около часа ночи. Спать ему не хотелось, и приподнятое настроение говорило, что он отлично провел день. Выходной, проведенный вместе с привлекательной женщиной – один из лучших выходных для мужчины. Первым делом Виктор проверил почту. Ему пришло пять писем от знакомых, что было неожиданно приятно – то ни одного за неделю, а то сразу пять. Все-таки хорошая вещь социальные сайты – всегда можно быть на связи с теми, с кем можешь не встречаться по нескольку месяцев. Ответив на письма, Виктор ради интереса набрал в поисковике имя Анна, сам улыбаясь от идиотизма своей мысли. Он понимал, что даже с ограничением по возрасту, в пределе от восемнадцати до тридцати, девушек по имени Анна будет очень много. Интересно, сколько? Компьютер отказался искать девушку по имени Анна без фамилии, подсказывая хозяину, что тот действительно блаженный. Да, пусть в одной только России будет даже сто тысяч Анн. Мало, что ли? Их фотографии можно просматривать годы, да и не факт, что она зарегистрирована в сети. Так что, извините, сударь. Виктор почесал за ухом, и выключил несговорчивый агрегат. Немного почитав Диккенса, Ильин постелил постель и лег спать, решив, что с утра еще раз обдумает предложение Варвары о походе к гадалке. В подобные вещи он не очень верил, так как не считал единичный сон знаком судьбы. Сон пришел неожиданно.
4
Италия. Флоренция. Конец XVI века.
Что-то похожее на солнечный луч пробивалось сквозь толстое стекло красноватого цвета в тяжелой свинцовой раме. Это свечение, которое трудно было назвать, даже при желании солнечным светом, расплывалось бесформенным пятном на серых пыльных плитах пола. В церкви было пустынно, сыро и холодно, как в склепе. В солнечном пятне на полу, стоя на коленях, склонив голову и сложив руки, молился брат Викторио. На глазах стояли слезы, он даже боялся поднять глаза и посмотреть на распятие, перед которым расположился. Быстрые слова молитвы, творимой полушепотом, перемежевывались со словами раскаяния. Это было не просто таинство, необходимое с его стороны для очищения совести, это был крик души. Да только звучал он очень тихо, и слова беглой итальянской речи, поминутно прерывающие латинский язык, на котором он читал «Отче наш», были едва различимы. Что же сделал этот молодой монах? К слову, брат Викторио был красив, статен, и следы скромности и благодетели оставляли на лице ощущение внутреннего света и тепла. Казалось, что это ангел, а не семнадцатилетний мальчик склонился перед распятием Спасителя, и умоляет его о милости и успокоении страстей.
Викторио был самым молодым монахом в мужском монастыре доминиканцев, и может, как самый молодой, еще не до конца смиривший страсти, он совершил ужасное преступление. Что это было? Убийство или кража? Нет. Богохульство или прелюбодеяние? Нет. Подлость или клевета на ближнего? Да нет же. Брат Викторио влюбился, и это было даже страшнее чем все вышеперечисленное. Как он мог? Да как он посмел! Теперь его душе гореть в аду, и терпеть муки до скончания века. Он никогда не предстанет перед Создателем, и не переступит порога рая. Он грешник, а для грешников во Вселенной есть только одно место, где они пребывают, хоть и в тепле, но навечно: Геенна Огненная. Теперь этого и боялся монах, молясь в слезах. А действительно, как он мог? Как же его угораздило-то? Что же скажет его наставник, если узнает? Наставник Викторио, отец Флориан подобрал его на улице, когда мальчику только стукнуло шесть лет. Мальчишка умирал от голода, грязный и оборванный. Питался Викторио помоями. Он, рискуя, что его разорвут бродячие собаки, ночевал перед ратушей, забившись к кому-нибудь на самый краешек порога, где обычно было хоть немного теплее. Как он пережил две зимы в таком состоянии? Он и сам не знал этого. Взрослые думают, что дети пяти-шести лет ничего не понимают в этой жизни, и совершенно не приспособлены к ней. Это кто как воспитывался. Конечно, когда ребенок растет в семье, где его любят и следят за каждым его шагом, он в шесть лет будет верить в добро и пропадет на улице за час, сгинув бесследно. Викторио же, как и многие его сотоварищи, с которыми он некогда совершал набеги на рынок в охоте за фруктами, в шесть был маленьким волчонком, озлоблённым и хитрым. Он уже знал, что к чему – кого бояться, кому верить, а у кого просить. А как по-другому быть? Хочешь ведь жить. Вот, например, его друга Марка взять. На глазах Викторио его заживо съели крысы, когда их двоих случайно заперли в подвале хлебной лавки. Они туда залезли поживиться припасами, не ожидая, что подвал пуст и хозяин перевез все запасы в другое место, так как их жрали хвостатые грызуны. Викторио спасся только тем, что мог быстро бегать и метко бить ногами этих наглых тварей. Он соорудил помост к спасительной форточке. Марку он помочь не мог, не успел. На того напали первого, вцепившись ему сразу в горло. Этот случай – только небольшой пример того, что пережил маленький Викторио.
И вот, его подобрал отец Флориан, отмыл, выходил и накормил. И еще много чего рассказал и пояснил об этой жизни. Он сказал, что все дается свыше, что все происходит по велению Всевышнего, и каждый несет крест по своим плечам, ношу по силам. Он часто и помногу говорил с маленьким Викторио, и тот многое теперь знал. Он теперь знал смысл жизни: она – ничто; все, что имеет значение – только спасение души. Догматы католической церкви вошли как гвозди в голову к маленькому мальчику. Прочно, раз и навсегда. С детства Флориан приучал Викторио жить правильно – скромно, в труде, молитвах и укрощении плоти. Весь мир зло, а добро будет только потом, после смерти, и к этой мысли пора привыкать с детства. Флориан, как истый инквизитор, которым он был в молодости, ненавидел женщин. Он, быть может, и продолжил бы заниматься дознанием ведьм, но стал уже стар для этого, и отошел от дел, обосновавшись в родной для себя Флоренции. Он не раз говорил Викторио: женщины – зло, вместилище порока, и приводил примеры из Священного писания, которое после трактовки его хитрыми доминиканцами, подтверждало слова настоятеля. Викторио искренне верил, что это так, потому как примером для подражания и незыблемым авторитетом для него был Флориан, и раз тот что-то говорил, значит, так оно и было.
И вдруг Викторио, который до того успешно боролся с позывами плоти и грешными мыслями, угораздило влюбиться. Что же сказал бы отец Флориан на это? Да проклял бы, не иначе. Не зря же он говорил, что верный пример из жизни на тему верности женщины – мать Викторио, которая была публичной девкой, и бросила его маленьким, обрекая на голод. Викторио про мать сам, конечно же, ничего не помнил, но раз отец Флориан это говорил… И вот, Викторио предал идеалы и влюбился. В женщину, которой он даже не знал. Горе, грех, смерть души. Что же теперь будет? Это какое-то дьявольское наваждение. Она его даже во сне преследует. Когда она ему снится, они занимаются с ней таким… тьфу! Это дьявол его искушает, не иначе. Хотя, зло ведь не может переступить порог церкви, так как это святое место, а он встретил ее именно здесь. Но это не важно, он просто знает, что это зло и точка. Но как она красива, сколько очарования в этой зрелой женщине. Кто бы только знал. Она ему напоминала какую-то святую. Может, видел ее на фресках, просто не может вспомнить? Ей было лет тридцать пять. Грациозная, статная фигура в неизменно темных тонах платьев, с легкой вуалью на шляпке; она была не иначе как знатной дамой. Раз приходила в эту церковь, значит либо жила неподалеку, либо что-то ей здесь было нужно, либо какие-то воспоминания связывали прошлое с этим местом. Он даже не знал ее имени. Сам Викторио жил в монастыре неподалеку, а здесь вел службы отец Флориан, и монах прислуживал во время их проведения. Викторио здесь и увидел эту госпожу месяц назад, и с тех пор очарован.
Сегодня Викторио собирал в городе милостыню для нищих, которых по распоряжению отца-настоятеля каждое утро кормили, запуская во двор монастыря, и собрав нужное количество денег в торбу, по пути в монастырь, решил зайти сюда, чтобы помолиться в уединении. Был будний день, народу в этой церкви бывало много только по воскресеньям и церковным праздникам. В остальное время она обычно стояла пустая. Как и сейчас. Монаху никто не мешал, и он каялся, каялся и молился. Он уже не мог сдерживать в сердце поток чувств, ему было необходимо поделиться ими с кем-нибудь, иначе он сойдет с ума от переполнявшей его любви. Сердце и разум боролись как лев с драконом, не зная, чей верх возьмет. Он устал от этой борьбы. Ох, не знал мальчик мудрых слов Омара Хайяма, который жил задолго до того, да и пожалуй, в другом мире:
Ад и рай в небесах, утверждают ханжи,
Я, в себя заглянув, убедился во лжи.
Ад и рай – не круги во дворце мирозданья,
Ад и рай, – это две половинки души.
Вот так и мальчик искал добро и зло, не зная, что все в нем. Чувствуя, что сходит с ума, преследуемый прекрасным образом и днем и ночью, он готов был умереть, лишь бы не мучаться так больше. И вот, доведенный до предела, разрывающийся между любовью и долгом перед отцом Флорианом с фанатичной верой в недобросовестность женщин, Викторио молился здесь.
Его уединение прервало шуршание шелка. Викторио обернулся, и увидел ее, ту, которую он так любил и ненавидел. Первым желанием или мыслью было кинуться прочь, спастись бегством от этого искушения, но тело не слушалось, и он заворожено смотрел как она плавно и грациозно идет к нему. Женщина обратила внимание на монашка, который в слезах молился перед распятием. Что-то в нем показалось ей знакомым, как будто она раньше уже видела его. Просто давно. Она тоже залюбовалась им, как и он ей. Анне Доменико показалось, что он излучает свет, настолько белым выглядело его лицо в этом полумраке, который годами, как туман, копился здесь. Она застыла в пяти метрах от мальчика, тоже молча, не нарушая его правил, и боясь спугнуть момент. Она сама не ожидала, что когда-либо так отреагирует на мужчину, так как была хоть и темпераментна, но очень умела в плане сдерживания своих чувств. Жизнь научила ее быть сильной и уверенной в себе, и мужчин она изучила очень хорошо за годы общения с ними. Она привыкла видеть мужчин напыщенными, наглыми и дерзкими, остроумными и сильными, но только до тех пор, пока они не встречают противника сильнее себя. Тогда, как она заметила, большинство ломается, и подстраивается под чужие правила. Ох, и натерпелась же она от этих представителей сильного пола, эмоций через край хватит.
Анна открыла свою жизнь в пятнадцать лет, когда ее, воспитывающуюся в строгости, дочь золотых дел мастера, мачеха выдала замуж. Это случилось после смерти отца, который простудился холодными февральскими ветрами, частыми в этом месяце. С детства отец следил за поведением дочери, воспитывал ее в строгости, богобоязненности и благочестии. С помощью библии он отгораживал Анну от свободных флорентийских нравов, которые его, выходца из Брабанта, просто ужасали. То, что творилось в темное время суток на улицах и за стенами многочисленных палаццо, он знал очень хорошо от своей новой жены Беллы. Что заставило его переехать в Италию и покинуть родные земли? Согласен, фламандцы, как и их ближайшие родственники, голландцы, были (и остаются) истыми патриотами своей земли и покидают ее очень редко. Но у него была маленькая трехлетняя дочь, и он отлично понимал, что кроме него она никому не нужна во всем мире, и с его смертью не проживет и дня. Многострадальные нидерландские земли уже много десятков лет терзали войны, и края им не было видно. До того, как в 1556 году к власти не пришли испанские Габсбурги, жилось неплохо, и не смотря на все конфликты между семнадцатью частями Нидерландов, где в каждой провинции господствовал свой граф или герцог, процветала торговля и цеха. Но это прекратилось в одночасье, и жителям цветущей страны показалось, что тучи сгустились над ними, и солнце исчезло совсем с приходом захватчиков. Началась гражданская война, переросшая в Буржуазную революцию, длившуюся долгих сорок три года. Это было одно и тоже, просто названия историки дают разные. Смысл был один – семь казней египетских обрушились на эти земли, и всадники апокалипсиса, говорящие на чистейшем кастильском наречии, вторглись на их земли. С первыми ветрами надвигающейся Буржуазной революции Карл Зондаг, отец Анны, и начал поглядывать в сторону юга, где царил мир. Он знал, что золотых дел мастера нужны в любой стране мира, а голландские мастера славятся на всю Европу, уступая только флорентийским. Когда Брюссель, как и многие другие города Брабанта, Фландрии и Голландии захлестнуло Иконоборческое восстание 1566 года, с которого, в сущности, и началась война за независимость, названная революцией, он сбежал из страны. В суматохе, с которой кальвинисты громили католические монастыри и церкви, исчезали тысячи людей, дела до этого не было никому, и потому никто не заметил путника с маленькой дочерью на руках. Близких у Карла не было, и он никого и ничего не оставлял позади, кроме дома и мастерской. Он уже не увидел ужас, который опустошил страну за считанные месяцы. Этим ужасом был один человек, позвав которого для решения проблем с недовольными, Филипп II Габсбург, дал власть в руки демона. Альварес де Толедо, герцог Альба. Так его звали. В 1567 году его назначили правителем Нидерландов, и понеслось. Запылали города, людей топили заживо или сжигали в их же домах. То, как он расправлялся с восстанием, напоминало действия Ивана Грозного в Новгороде в январе 1570 года; но если Грозный утопил в Волхове не больше пятидесяти тысяч, то Альба перещеголял его на голову. По своей жестокости он мог сравниться, пожалуй что с самим Торквемадой, который к тому времени ровно семьдесят лет кормил червей. Но это к Анне уже не относилось, и Карл постарался забыть свою северную родину, хотя его сердце разрывала тоска и ностальгия по ней.
Белла. Мачеха. Она появилась в жизни Карла почти сразу по приезду в город, когда он только искал помещение под мастерскую. Чтобы его не ограбили по пути, он переодевался нищим, и так добрался до Италии беспрепятственно, в лохмотьях и с посохом. Люди верили его окладистой седеющей бороде. Родная мать Анны умерла от чумы, когда дочери был год, и Карл хотел, чтобы Белла заменила ее дочери. Белла прикидывалась любящей и нежной, зная, что от нее этого ждут, но ненавидела падчерицу как могла. Деньги Карла. Вот что ее интересовало, и только. Она была молода, разница с мужем в тридцать лет обещала хорошее наследство в будущем. Муж любил новую жену, а она умело и хитро наставляла ему рога в течение всей совместной жизни. Но все это так, лирика. Главным для коварной женщины было после смерти мужа избавиться и от дочери, чтобы полностью наследовать состояние усопшего. Пусть и не громадные деньги, но их хватит до конца дней на безбедную жизнь. Выход был не сложен. Анна подрастала очень красивой девушкой, обещая в будущем стать только краше. Белла стала выходить с падчерицей в город, что прежде запрещал отец, и появились поклонники, которые от белокурой девушки не могли отвести глаз. Выбор был широк, но Белла остановила свой взгляд на Сандро, сыне богатого винодела, почетного гражданина. Сандро был не особо далек умом, но деньги и связи отца, любовницей которого была мачеха Анны, сглаживали этот недостаток. Да и ей какое дело, каков муж? Не Белле же с ним жить.
Выждав положенное количество времени, пока длился траур по Карлу, Белла выдала падчерицу за Сандро. Больше они с ней не виделись, чему Анна была искренне рада. Муж любил ее, но это грубое создание не раз поднимало на жену руку по любому пустяку. Анна мужа не любила, хотя и родила ему троих сыновей. Ох, и натерпелась же она от него. Он гулял, позоря ее и себя, пил и играл. Единственным нормальным человеком из круга общения был свекор, отец Сандро. Анна одно время была с ним близка, и подозревала, что средний сын не от Сандро, а от его отца. Но это было давно. Теперь ни свекра, ни привязанности к нему не было в живых. Замужество дало Анне выход в свет Флоренции, так как свободные граждане этого города не были дворянами, и степень их знатности определялась только количеством денег в кошельке, заслугами перед городом, а так же связями, и дружбой с герцогами Медичи, правящими этой красивейшей жемчужиной Италии. И с тех пор Анна изучала эту жизнь, смотрела на козни людей, их подлость, лживость, жестокость и разврат. Весь этот котел пороков кипел в высших сферах Флоренции как уха у солдатского бивуака. Город, в котором выше всего ценилась красота и искусство, открылся для Анны Доменико во всей красе. За всеми пороками он был великолепен и бесподобен, и она влюбилась в него и его жителей, которые, конечно же, далеко не все плели интриги и искали выгоду. Да, пусть и были развратны и свободны в нравах, но что ж теперь, сжигать их всех на костре?
Анна и сама не заметила, как из благочестивой девушки, для которой грех был страшен как ладан для черта, постепенно превратилась в истинную флорентийку, которая на эти вещи смотрит не так строго, и закрывает глаза на свои и чужие ошибки. Жизнь одна, и пока ты молод, нужно ей наслаждаться. Что на это сказал бы отец? Она знает, но отец умер, а она жива, и не стоит об этом. Невозможно оставаться монахом в вертепе, и двадцать лет жизни в высшем свете оставили свои следы, заставив мутировать ее принципы в более удобоваримые для Италии. Отец вырос в кальвинистской стране, где строгость воспитания была незыблема, грехи неизменно вели в ад, а люди прятали страсть и похоть глубоко в душе. Здесь, под ласковым солнцем Средиземноморья, люди не были ханжами, не прятали взгляда, когда накатывало желание, и честно как любили, так и ненавидели, не прикрываясь благочестием. Да и возможно ли поверить, что где-то есть ад, и тебе не простят грехи, когда ты живешь в раю, пусть и на земле? Стоит только пройти по необычайно широким для средневековья улицам Флоренции, посмотреть на высокие белые дворцы и красивейшие церкви и соборы, поднять голову к лазурному небу, и ты сразу это понимаешь. Этот город разошелся по всему миру славой своих имен – Боттичелли, Микеланджело, Донателло, Мазаччо, Да Винчи, Верроккьо, Рафаэля, Брунеллески, Бенвенуто Челлини и многих других, которые не всегда были гражданами Флоренции, но работали здесь и украшали ее своими произведениями, создавая колорит и характер. Само Возрождение пошло отсюда. Здесь ценили красоту, и все знали Анну Доменико, одну из самых красивых женщин Флоренции. Не знал ее имени только Викторио, застывший под ее взглядом.
Ну почему же он казался Анне таким знакомым? Она готова была поклясться, что видела его раньше, но она не знала только, где. Красив. Но он монах, а она ненавидела монахов, потому как считала их лживыми и тайно порочными, что хуже, чем открыто греховные люди. Эта нелюбовь шла на подсознательном уровне, с самого детства, и даже строгий отец с этим не мог ничего поделать. Но этот монах ей нравился, привлекал ее, не вызывая брезгливости. Она не могла не заговорить с ним, сил бороться с искушением не было. Ей вдруг страшно захотелось узнать о нем как можно больше, и попытаться разобраться в себе, отчего же ее так магнитит к нему. Красивых юнцов во Флоренции хватало с избытком, были намного симпатичнее его, да и знатнее. А ей понравился именно этот. Почему?
– Я помешала твоей молитве? – наконец нарушила она молчание. При этих словах она немного прикрыла красивые, карие миндалевидные глаза, и чуть приоткрыла чувственные, пухловатые губы, отчего у Викторио пробежали по телу мурашки, и тепло разлилось в груди.
– Нет, сеньора. То есть, да. Немного, – Викторио и сам не заметил, как покраснел и сказал это дрогнувшим голосом. Язык начал заплетаться. Анна, конечно же, увидела его смущение, но причин ему не нашла, думая, что это вызвано исключительно ее неожиданным появлением, которое испугало монаха.
– Мне уйти? – она улыбнулась, чарующе и мягко. От ее глубокого, нежного, томного голоса у Викторио закружилась голова. Когда за провинности отец Флориан наказывал Викторио неделей ношения власяницы, последний испытывал куда меньшие мучения, чем сейчас. Ему бы и хотелось сказать Анне, чтобы она ушла, но он не мог. Если бы он это сделал, то ни за что бы себе не простил этого потом.
– Что вы, донна, – он опустил взгляд, но в голосе чувствовалось раздражение. Оно было на самого себя, но Анне так не показалось.
– Тебе не понравилось мое появление, – констатировала она, кивнув самой себе. – Что же, это понятно. Я тоже прихожу сюда, чтобы побыть в одиночестве, и моих слез никто не увидел. Санта-Мария Новелла славится красивейшими фресками и мертвой тишиной. Я сейчас уйду, чтобы не мешать.
– Не надо! – Викторио сказал это настолько резко и чистосердечно, что Анна поразилась. Она привыкла, что доминиканцы врут и прячут при разговоре с тобой глаза, но этот мальчик был противоположностью. – Не надо. Я сам уже заканчивал молитву.
«Он хочет, чтобы я осталась, но сам не рад этому, и так же хочет, чтобы я ушла», – думала Анна, – «что-то за этим кроется. Нужно разведать».
– А о чем ты молился? – Анна заглянула ему в глаза. – Я обычно за брошенных детей молюсь.
– О своей грешной душе, – мрачно изрек Викторио, с такой серьезностью, что Анна не удержалась от смеха.
– Грешной душе? Не знала, что у монахов тоже есть чувство юмора. Сколько же тебе лет, что душа успела стать грешной?
– Не смейтесь, сударыня, ради всего святого, – Викторио с укором посмотрел на нее. – Я серьезен.
– Я вижу. Так сколько тебе?
– Уже семнадцать.
– Еще только семнадцать, – поправила она. – И ты уже успел нагрешить?
– Да, сударыня.
– Что, хлеб спалил, когда пек? – ироничный взгляд нарвался на холод в ответ. – Ладно, извини. Нет, я понимаю, когда бывшие солдаты приходят в монастырь отмаливать грехи молодости, коих скопилось предостаточно. Но ты же не солдат, и не воевал? – Она внимательно смотрела на него, и Викторио сгорал под этим взглядом, таял как свечка.
– Нет. Я с шести лет воспитывался в монастырских стенах, в строгости и благочестии, – он спокойно смотрел ей в глаза. В голове не было и мысли, он только хотел, чтобы этот разговор длился вечно, не смотря на всю его щекотливость. Викторио был скрытен по своей сути. С чего он с ней так откровенничает? Вот ведь вопрос.
– Но в монастыре сильно не нагрешишь, даже при желании, – женщина строго посмотрела на него. – Ты убил кого-то?
– Нет, сударыня, – Викторио опустил взгляд, начав изучать пол. Он замолк.
– Значит, прелюбодействовал или воровал, – Анна заметила, что он не хочет говорить о грехе, но ей было очень интересно узнать истину. Обычное человеческое любопытство брало верх над тактичностью. Поэтому она сделала попытку вывести брата Викторио на эмоции, чтобы он сам себя выдал в порыве негодования. То, что его грех невелик, для нее не подлежало сомнению, настолько честным и порядочным выглядел монах. Не отравил же он, в самом-то деле пол монастыря?
– Нет, сударыня, – негодующе возразил монах. – Как вы могли подумать, что я на такое способен! Я полюбил…
И тут Викторио осознал, что под воздействием благородных чувств он сам себя выдал. Отступать уже не было смысла, но и продолжать не хотелось. Он вскочил, намереваясь броситься к выходу, но рука Анны мягко легла на его плечо, и он остановился, как будто встретился с каменной стеной.
