Красавчик. Две столицы

– Если Бог пожелает, если есть на то Божья воля. Сопровождает высказывание о планах или событиях. Выражает надежду на исполнение задуманного. «Бог даст!», «С Божьей помощью!». «Иншалла, все у нас получится!».

– Иншалла! Нормально. Мехти, я тебя спросил, как обращаются к хану?

Шамхал потер переносицу. Глянул вниз. Переговорщик уже добрался до стоящей отдельно группы всадников и там они ругались, махали руками. Брехт оценил расстояние. Метров триста, он из своего карамультука точно попадет не в человека, так в коня, а если с ним одновременно дадут залп все горцы с длинностволом, то всю верхушку Кубинского ханства сразу в раю будут встречать, и жениться не надо.

– Тут не все просто. Есть тюркские названия, есть персидские, есть вообще чисто монгольские. Если тебя монгольские интересуют, то «Таксыр» или «Алдияр».

– Тебя как называют или, вот, хана Дербента? – начал злиться граф. Не на Мехти злился. На себя. В такую авантюру влезает. А еще на проблему эту языковую. Тут на Кавказе сотня языков, и даже если один выучишь, то это тебе никак не поможет. Ну, может, для общения с имамами всякими арабский подойдет.

– Так бы и сказал. У нас в ходу тюркские обращения. Тебя будут называть «Хазретлери» – ваше высочество.

– Как турецкого султана. Круто, – смотрел Брехт сериалы турецкие, там это слово через дубляж часто проскакивало.

Переговоры меж тем закончились, и посланные шамхалом люди потянулись к воротам. Всадники же остались на месте. Можно все же пальнуть. Ладно, подождем переводчика, послушаем, чего эти батыры наговорили, – решил Петр Христианович и вспомнил про еще одно слово непонятное из фильмов.

– Эфенди – это что значит?

– Хм. Эфенди, просто вежливое обращение. Хотя нет, это все же вежливое обращение к знати. Наверное, «господин».

– Эфенди хазретлери – это господин принц?

– Петер, прекрати, давай послушаем, что сказал Шейх-Али-хан.

Переводчик, которого Мехти посылал разговаривать с правителем Кубы, долго кланялся, потом долго говорил. Невежливо же при посторонних говорить на другом языке. Оба же русский знают. Но вмешиваться не стал Петр Христианович. О себе думал. А нужно ему это? Восток дело тонкое. Тут специалисты нужны. Ну, да сюда таких пошлют, что пятьдесят лет мир будут налаживать. Но если его отправят сюда, то кто будет готовить армию к нашествию Наполеона? Кто будет прогрессорствовать? Хм. А ведь здесь прогрессорствовать, подальше от Европы, проще. Тут английских, немецких и французских шпионов меньше и их легко вообще на ноль помножить. Подумать надо.

– Эфенди хазретлери Мехти, ты переводить собираешься?

– В целом хан согласен. Правда, требует всяких уступок. Ну и Пери-Джахан-Ханум останется здесь правительницей, пока ты не вернешься с разрешением императора на женитьбу, – кисло так вышло у шамхала, причина понятна: правителем-то как раз он хотел остаться. А ведь Брехт эту Пери знает. Вернее видел. Она и в прошлый раз осталась правительницей, и даже Екатерина похвалила Валериана Зубова, что он именно ее тут оставил. Вот Павел, идиот, из-за склок с матерью профукал половину Кавказа. Правильно его грузин придушил.

– Что сказать Шейх-Али-хану? – дернул Брехта за рукав шамхал.

– Объясни им про коронацию. Через пять дней я уплываю, пусть пошлют со мной делегацию и дары. А Пери пусть срочно сюда едет. Срочно, Мехти, мне ее еще инструктировать.

– Машалла!

Глава 2

Событие третье

Я никогда не проигрываю. Я либо выигрываю, либо учусь.

    Нельсон Мандела

Коротка кольчужка. Петр Христианович с наступлением ночи не ушел в каюту, для него приготовленную. Ни на граммульку ему не полегчало. Приказал принести кусок войлока и, свернувшись клубочком, ах да, в позе эмбриона, так и остался лежать у борта, покачивающегося на легких волнах огромного буса. Сверху епанчой прикрылся. Вечером. Днем-то жара. Август наступил. Прикрылся и сейчас мерз. Ветерок прохладный, а шелковая рубаха не спасает от него вообще. А еще босой. Тяжко в сапогах на жаре. И без сапог тяжко, а в сапогах совсем невмоготу. И вот теперь позывы стали чуть реже. Смирился организмус, что ничего внутри уже нет, лежал просто у борта и мерз. На плечи натянет плащик этот, пяткам холодно, на пятки попробует натянуть – ветер сразу под рубашку тоненькую лезет. И ведь ни одной души рядом нет. Шах, блин, называется, мат один. Сам разогнал, чего уж. Негоже подданным над господином втихаря издеваться. Не все издевались, многие сами страдали. Но вечером ушли страдать в каюты или трюм, а он решил остаться. Теперь к внутренним страданиям добавились еще и наружные. Пяточные. Ох, и тяжела она жизнь хазретлерийская.

Наконец, вышла выпустить очередную струю за борт та самая танцовщица животом, и граф порычал на нее, показывая на епанчу. Сразу поняла. Сдернула с любимого хана ее и убежала в каюту. С-сука. И даже сил не хватило проорать чего ласкового вслед. А тут и его позвали опять рыб кормить.

– Джаным! – Это так местные к молодым девушкам обращаются. А значит это – «душа моя».

Брехт доковылял до каюты заботливой танцовщицы и всмотрелся в темноту. Луна-то была на небе, не совсем темно. Джаныма эта лежала в гамаке, укрытая его епанчой, и мычала. Тоже девушке несладко. Ладно, пусть подавится, решил хан Петер и пошел в свою каюту. Там был доломан и ментик. Натянул все это хан на себя и опять к своей кошме вернулся. Уснуть бы.

Нет. Взбудораженный организм не хотел спать, пришлось прокрутить в памяти пять дней последних, что они провели в Дербенте. Более суматошных дней у Брехта, а уж тем более у графа фон Витгенштейна, точно не было.

Начать стоит с танцовщиц. Они никакие не танцовщицы. Хотя танцуют ведь. У младшего сына прошлого кубинского хана правителя Фатали-хана – Гасан-хана, которого Брехт ранил и тот, упав с ворот, разбился, как и у всякого хана был гарем. Положено ханам гаремствовать. Всех жен и почти всех наложниц новый избранный хан Дербента Петер-хан раздал своим друзьям генерал-лейтенанту шамхалу Тарковскому Мехти и хану Кубинскому Шейх-Али-хану и только этих вот трех девушек, которые только попали в гарем в качестве наложниц и танцовщиц, забрал с собой. Будет чем императора удивить. Хазретлери он или рядом стоял?!

Еще Брехт выгреб из закромов ханских весь запас сушеных корней марены красильной. Кроме корней там и сам уже приготовленный пигмент был. Брехт не поленился, нашел специалиста и попросил ему процесс показать и все с граммами записать. Даже вникать не стал в единицы веса у горцев. Записал все в пропорциях. Высушенные корни марены сначала перемалывают, потом заливают уксусом. Пойди, узнай концентрацию, но из вина же делают. Пусть будет десять процентов. Потом нагревают до температуры, когда рука начинает чувствовать тепло, а иначе краска получится коричневой, а не пурпурной. Процеживают и ставят в теплое место на несколько дней. И нейтрализуют поташом. И тут опять главное лишнего не кинуть, опять цвет другой будет. Затем в воде растворяют квасцы и смешивают в большой емкости с раствором марены. Отфильтровывают. И сушат на солнце, вот, полученные чешуйки и есть дорогущая краска. Подумал, подумал Петр Христианович и решил, что не надо ему в будущем вывозить отсюда коренья. Нужно сразу пигмент. Гораздо дешевле здесь его получать. Все ингредиенты есть и тепло есть. Но пока забрал и коренья, и краситель. Там и других цветов немного было, и тот самый коричневый, когда перегрели, и сиреневый, и оранжевый, так и не понял граф, как там их получили. Нет, ему говорили, но что добавляли мастера, по-русски объяснить не смогли, и из чего тот порошок сделан, в смысле химическую формулу, назвать не могли. Ну и ладно, если решил производство здесь наладить, то не все ли равно. Местные-то умеют.

Кроме марены выгреб из своих теперь закромов и весь шафран. Больше ничего трогать не стал, дал команду… Хм. Попросил… Уговорил… Договорился с Пери-Джахан-Ханум – будущей женой, которую оставил за себя править ханством, что она продает всякую разную хрень и скупает у своих в Дербенте и во всей округе марену и шафран. И не сидит на попе ровно, а увеличивает мощности по переработке марены красильной и уговаривает народ в ханстве у себя и у брата в Кубинском ханстве о том, чтобы максимально возможные площади в следующем году отвели под марену и шафран. Понятно, что на второй год урожай собирают, но если в этом году не посадить, то на второй год ничего не появится. Последнее, что еще приказал скупать – это селитру. Пусть бросит почтенная ханум клич по всем кавказским весям, что скупаем, везите. Купим столько, сколько привезете. Нужно же понять, откуда ее местные берут, и о каких объемах вообще идет речь, может, и не стоит заморачиваться. Лучше подумать о Чили, пока дотуда не добрались наглы.

Событие четвертое

Дисциплина – душа армии. Она превращает немногочисленное войско в могучую силу, приносит успех слабым и уважение всем.

    Джордж Вашингтон

Нет, шамхал Мехти Тарковский хороший парень. Только вот Брехт смутно помнил, что то ли сам Мехти, то ли его сын начнет в этих местах войну, ничем не хуже, чем Шамиль, устроив восстание против русских поработителей. Поубивает кучу русских солдат, а когда придут войска настоящие, то им придется со всем населением Дагестана будущего воевать. Ни времени, ни конкретики, даже сам Мехти или сын его накуролесит – не помнил, но подстраховаться Петр Христианович решил, а потому всех до единого мариупольских гусар оставил в Дербенте. Старшим над гарнизоном поставил майора Парадовского Феликса Осиповича. Пообещал тому полковничий чин и орден, и, главное, что как только доберется до Москвы, так сразу замену вышлет. Переговорит с императором. Тут и ежу понятно, что гусары, это не тот род войск, что нужен для защиты крепости. Нужны артиллеристы и пехотинцы.

Майор, мечтавший появиться во всем блеске побед перед Александром, скис. Подполковника и так бы получил, как и орден, в чем цимес? Так и спросил. Кто их дисциплине учил? Ох, рано Павла задушили.

– Император во всеуслышание заявил, что раздавать деревеньки и крепостных больше не будет, но про деньги не говорил, попытаюсь для вас добиться монаршей милости, – насупился и Брехт. Сталина на них нету с Ежовым. – Только, Феликс Осипович, вы уж тут аккуратней, с местными ни в коем случае в конфронтации не вступать и за дисциплиной в полуэскадроне смотрите. Если гусары будут девок сильничать или грабить местных, то вернусь, объявлю войну кому-нибудь и по законам военного времени всех расстреляю. Главное – ни грамма спиртного, пока здесь находитесь. И вообще, постарайтесь, чтобы люди в город не выходили по одному. Только группой и только с офицером.

– Хм.

– Вот и договорились. Да, поручика Манкошева Ивана Николаевича с пятью, скажем, опытными воинами нужно отправить через несколько дней в Кизляр, чтобы он там встретил грузинскую делегацию и проводил их до Астрахани. Там, возможно, будет сама грузинская царица. Очень важно, чтобы грузинская знать оказалась в Москве. Я Пери-Джахан-Ханум скажу и Мехти, чтобы они тоже выделили человек по пять воинов, в том числе и проводников. Проводит их поручик до Астрахани и пусть возвращается.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

Интересная история получилась с приобретением мастеров кубачинских. Брехт помнил, что в Дербент ехал не за тем, чтобы ханом стать, а именно за этими мастерами. Которые выпускаемые на его заводе часы превратят в произведение искусства. Фаберже яйцами прославился, а граф Витгенштейн часами.

Только дела чудные завертелись, и времени для поездки в это селение, что находится в сорока километрах к западу от Дербента, все не было, то одно, то другое. Помог случай. Разбирал Брехт на второй день воцарения дела в городе и пригласил кади Дербента. Кади – это судья по законам шариата или в более широком смысле. Раз город, то должны быть преступники, должна быть тюрьма. Хотелось узнать, а кого там содержат, и заодно полюбопытствовать, а нет ли в городе русских рабов.

Кади был в белом бурнусе, высокий и тощий. По-русски не говорил, и вообще не говорил. Не немой был. Важный был.

– Думаю, что нужно в городе построить такую большую и красивую мечеть, чтобы в нее помолиться приезжали со всего Кавказа. Добыть бы священную реликвию…

– А деньги? – Точно не немой.

– Заработаем, если вы поможете.

– Слушаю тебя, хан Петер. – Это не панибратство, здесь нет обращения на «вы», можно добавить только слово для уважения, «эфенди», например, но это все равно будет на «ты».

– Сколько человек сидит в тюрьме? Есть ли русские рабы в городе, и что надо сделать, если они есть, чтобы их освободить?

– В зиндане восемнадцать преступников, троих завтра должны казнить. Им отрубят головы.

– За что? – начинать правление нужно ведь с амнистии.

– Богохульствовали и оскорбляли хана Гасана. Это пришлые. Они из селения Кубачи, их изгнали из родного села, и они решили обосноваться в Дербенте. И на базаре стали ругаться со стражниками и оскорблять Гасан-хана и сквернословить, даже произнесли имя пророка Мухаммеда.