Маньяк в городе
– Что делать будем? – Дима дотянулся до Таниной руки. Он любил держать ее горячие нежные пальчики. Она словно заряжала его теплом и уверенностью в себе. Таня с опаской глядела на полиэтиленовый пакет на столе. Трудно было понять: эти деньги – взятка, благодарность за молчание или признание Кирилловых в поселке “своими”.
– Сядь, посиди со мной. – Дима легонько потянул Таню за руку к себе. Она, не отрывая взгляда от пакета, подалась, и присела на край кровати.
– Не хочу я брать их деньги. Дим, сначала чуть тебя не убили, а потом приносят. Это что, аттракцион такой? Помашут кулаками, а потом платят за полученное удовольствие.
– Плохо, что платят? – Дима разглядывал серьезное Танино лицо. “За что ей все это?” –подумал он с жалостью. Под ясными голубыми глазами жены появились четко очерченные, серые “мешки”. Тема постоянных насмешек – вечно розовые щеки – за последние три дня заметно побледнели. Таня не высыпалась. Хорошо хоть Ленку теща вчера забрала к себе. Погостить. Диме очень не хватало дочкиного, неугомонного чириканья, но Танюхе забот поубавилось. Следить за этим неутомимым колобком, обхаживать полутруп мужа и вести хозяйство в частном доме для девочки, выросшей в городской квартире со всеми удобствами, тяжеловато. – А, по-моему, все замечательно. Вон, на заводе, к примеру, за полученное удовольствие не платят и это, с моей точки зрения, значительно хуже.
– Тебе все шуточки, а я серьезно. – Обиделась Таня.
– Не хочешь брать – не будем. Поправлюсь: схожу к соседу – занесу. – Дима обнял жену за талию. – Таня, знаешь, что я подумал? Может это не аттракцион? Может быть, они поняли, что нам можно доверять? Что мы уже не совсем чужие. Два года, все-таки, рядом живем. И сейчас милиции не сдали. Подумай: могут люди просто помочь? От чистого сердца, как говорится.
– Все равно. Деньги брать не стоит. – Ответила Таня задумчиво.
– Не стоит, значит не стоит. Как прикажешь: так и будет. – Дима на кровати освободил место рядом с собой. – Иди сюда. – Таня посмотрела на него и улыбнулась:
– Ну, и мужик у меня: чуть глаза из синяков выплыли, женщину увидел и сразу в постель тянет.
– Не женщину, а жену.
– А жена не женщина?
– Женщина. Ещё какая. Тань, приляг. Просто полежим, пошепчемся.
– Некогда мне. Пол немыт. Посуда еще грязная. Да и рано тебе обниматься, наверное. Врач так и не пришел, а вдруг сотрясение сильное было. И температуру только-только сбили.
– Я тебя обниму крепко и сразу выздоровею. Только обниму и все. – Дима состроил уморительную умоляющую мину.
– Ладно. Пять минут. Не больше. Понял?
– Согласен. Только на пять. Засекай, время пошло. – Он обнял Таню. Хотел прижать к себе покрепче, но покрепче не получилось: болело ушибленное плечо, да и силы в руках ещё не было. – Какая, все-таки, твоя мам умница, что нас познакомила. – Прошептал Дима в розовое ушко жены.
– Еще какая умница. Она до сих пор жалеет, что оказалась такой умницей. – Хмыкнула Таня. – Знаешь, я сегодня, когда в магазине за хлебом стояла, бабка рассказывала про то убийство.
– Про какое? – Не понял Дима.
– Убийство подружки твоей, Завьяловой.
– Она мне не подружка, ты же знаешь.
– Ты действительно такой непробиваемый или только изображаешь Бонда. – Таню равнодушие мужа возмутило. – Девчонка за тобой не один день бегала. Её убили, а тебе даже не жалко несчастную.
– Жалко. Она ведь неплохая была. Только одинокая и глупая.
– Знаешь, если бы в меня кто влюбился, мучился, переживал, а потом его убили, я не была бы такой спокойной.
– Таня, я виноват. Мне стыдно. – Дима действительно почувствовал себя неудобно. Конечно, если бы он отправился к Рите пить чай, ее, наверное, не убили. Но, с другой стороны, тогда бы Таня точно спокойной не осталась. После такого чаепития и он, и Таня ходили бы, мучились и переживали безо всякого убийства. Ритку жалко. Но Дима вряд ли бы смог решить быстро и однозначно, что для него важнее: жизнь Завьяловой или Танина любовь. Дима не стал ломать голову над этой неразрешимой задачей. – Что тебе бабка рассказала?
– Не мне, она всем рассказывала.
– Ну, хорошо, что она всем рассказывала?
– Не знаю, можно ли верить всему, что она наговорила. Вряд ли. Но рассказывала, вроде, со слов своей родственницы. А та живет этажом выше убитой, и, когда милиция пришла, её взяли понятой. Короче её родственница ночью пошла на балкон, покурить. Смотрит: из дерева, что напротив окон растет, вылетает толи птица огромная, толи летучая мышь с человека величиной. И в окно второго этажа запрыгивает. Только стекла посыпались. Родственница эта, давай мужа будить. Одной ей из квартиры выйти страшно было, а телефона у них нет. Пока муж спросонья очухался, пока оделись, пока выскочили на лестницу – прошло время. В квартиру к Завьяловой постучали. Тишина. Муж её попытался дверь выбить, а родственница эта к соседям, у которых телефон был, побежала. В милицию звонить. Потом, говорит, вопль раздался из квартиры убитой такой жуткий, что весь дом проснулся. Дверь мужики вышибли до приезда милиции. В квартиру зашли, а там никого. Все перевернуто вверх дном. Ковер со стены сорван и на полу лежит изнанкой наружу. В это время милиция подъехала. Всех из квартиры выгнали. Только родственницу с мужем оставили, как понятых. Ковер подняли: а там труп и весь пол кровью залит. Горло у бедняжки прокусано, одна рука оторвана. Руку потом на улице нашли. И левой груди нет. Кошмар.
Дима представил себе, как выглядела бедная табельщица в луже крови, обезображенная, окруженная совершенно посторонними людьми. Сейчас он по-настоящему почувствовал себя виноватым. Каким же зверем нужно быть, что бы сделать такое? Но как следователь мог заподозрить его, Диму Кириллова в этом преступлении. Ни один нормальный человек со здоровой психикой никогда не сможет вытворить что-либо подобное.
–Бабка говорила, что милиция сначала предположила ограбление. Мол, пытали, хотели узнать: где деньги и ценности. Ценностей-то у нее сам понимаешь, немного было, но то, что было, оказалось на месте. И самое жутко: по словам бабки, орудовали только зубами. Рука была отгрызена. – Дима почувствовал, как у Тани дернулись плечи. – Понимаешь: ее закусали насмерть. Потом бабка несла всякую ахинею про вурдалаков и нечистую силу. Нечистая сила и вампиры – это все, конечно сказки, но об убийстве весь город говорит. В магазине народу много собралось. Обсуждали все. Пришли к выводу, что какой-то маньяк из психушки сбежал. Сейчас и на улицу-то выйти страшно. Не знаю, как в городе, а в Поселке как стемнеет – никто из домов носа не высовывает.
Дима не слишком поверил Таниному рассказу. За тем, как реальные события обрастают фантастическими подробностями и взрывают паникой город, он наблюдал неоднократно. Наверняка и здесь не обошлось без идиотских фантазий дворовых сплетниц. Но, с тем, что за убийством табельщицы стоит маньяк, сумасшедший извращенец не знающий жалости, Кириллов готов был согласиться безоговорочно.
– Таня, вечером из дома ни ногой.
– Нет, я на дискотеку пойду. – Таня заглянула в глаза мужа. Ей было приятно, что он за нее беспокоится. – Потом в ресторан. Погуляю немножко с кавалерами и сразу домой.
– Болтушка. – Дима прижал к себе жену. Он всегда поражался: откуда в её хрупком теле такая сила. – И вообще: кто из нас “ такой спокойный”? Сначала рассказываешь всякие страсти, похлестче похождений Фреди Крюгера, а потом начинаешь “прикалываться”.
– Ты прав. Я больше не буду.
– Так бы и сразу. Теперь моя очередь стоять у дверей туалета и охранять тебя.
– Попробуй только. – Таня вырвалась из Диминых рук. – Поболтали и хватит. У меня дел выше крыши.
9
Иван Иванович Сергеев сидел в своей старенькой “Волге” наблюдал за воробьем, деловито ощипывающим хлебную корку. Корка лежала посреди тротуара. Воробей ловко уворачивался от ног пешеходов и, при этом не забывал вытянуть из-под ботинок, туфель и сапог прохожих свой обед.
«Чего мне всегда не хватало, так это хватки. Мертвой, деловой хватки. Вот и с этим убийством: до сих пор ни одной реальной зацепки. Подобные дела нужно вести живчикам, таким, как этот воробей: вцепиться, тащить, между делом уворачиваться от пинков начальства, жадно хватая каждую отвалившуюся крошку, не оставляя никому шанса даже на малую часть добычи.» – Ассоциация позабавила Сергеева. Хотя поводов для радости, на самом деле, у следователя не было.
Такое странное дело ему попалось впервые. Всю жизнь везло: бытовая поножовщина, воровские разборки ну, в крайнем случае, убийства инкассаторов. Никакой экзотики. И Иван Иванович был счастлив. Работа давала положение и оставляла время на возню в саду, поездки на рыбалку и главную отраду жизни – престижный ГАЗ 24.
Волга Сергееву досталась по случаю. Ещё в советские времена. Помог одному проходимцу. Удачно помог: без последствий для карьеры и с выгодой для себя. Хотя всё вышло абсолютно случайно. Листок из дела действительно потерялся сам. Чёрт его знает, куда делся! Но подследственный не стал подсудимым, а благодарность обернулась льготной очередью на автомобиль. Проходимец сегодня стал крупным бизнесменом, большим человеком с отличной деловой репутацией. Хотя занимается тем же самым. Оказывается, не сажать нужно было, а перевернуть систему ценностей.
«Господи, как всё запутанно!» – вздохнул Иван Иванович. – «Специально перевелся подальше от бандитских разборок в глушь. До пенсии полшага. И на тебе, незадача какая!»
Когда Сергеева в половине шестого утра подняли из постели и привезли на место происшествия, Иван Иванович, повидавший в своей жизни много всяких трупов, был шокирован. Пол в уютной однокомнатной квартирке покрывал слой крови, светленькие в цветочек обои, забрызганы бурыми пятнами, все перемешано с битым стеклом. Буквально растерзанный, совершенно нагой труп Завьяловой, наводил на мысль о ритуальном убийстве. Казалось, ее сначала бросили в клетку к хищникам, а потом, что осталось, запихали под ковер.
Мальчишки из ППС, первыми прибывшие на вызов, затоптали те немногие следы, которые ещё могли сохраниться после дружного налета соседей. Вероятно, преступник оставил отпечатки пальцев, но найти что-либо уже было невозможно. Эксперты, увидев весь этот бардак, только охнули.
Пять дней расследования и не одного конкретного рфакта. Город заполняли совершенно идиотские слухи и сплетни. О чем только не толковали. Тут тебе и вурдалаки, и сбежавший из какого-то секретного института монстр, и сумасшедший маньяк, закинутый американцами, чтобы сожрать все живое в Сибири, а потом приняться за Россию, и жидо-массонский заговор: мол в водку подмешивают снадобье, от которого народ звереет. В водку ничего помешивать не надо. От неё и так звереют.
Сергеев всегда поражался любви обывателей объяснять простые вещи самым фантастическим образом. Странно было только одно: почему до сих пор никто не обвинил в смерти Завьяловой пришельцев из космоса.
Иронизировать на эту тему можно было сколь угодно долго. Если бы от этого был хотя бы малый прок. Прокурор, вернувшись вчера от мэра, учинил Ивану Ивановичу форменный разнос. Обещал, что Сергеев до пенсии не дотянет, если в городе начнется паника. Можно подумать старший следователь способен контролировать течение массовых психозов. Коли это было бы так, Сергееву самое место не в прокуратуре, а в предвыборном штабе кандидата в президенты. Но обижаться на начальство можно сколько угодно, между тем убийца спокойно топчет асфальт городских тротуаров, если, конечно еще не укатил куда-нибудь. Топчет и посмеивается над ним, Сергеевым.
Единственная ниточка – Кириллов. Он последний, кто видел табельщицу живой. Как выяснилось из разговоров с рабочими на кирпичном заводе, Завьялова в последнее время Кириллову буквально не давала прохода. Хотя если считать навязчивость достаточным поводом для превращения человека в груду мяса, то мужское население земли должно уменьшится, по крайней мере, на половину.
У Кириллова нет алиби. Кто и когда нанес ему удар по голове? До, во время или после убийства Завьяловой еще предстоит выяснить. Кстати отдельный вопрос было ли нападение вообще. Возможно, что все это лишь хорошо разыгранный спектакль. Но, с другой стороны, никаких серьезных улик против Кириллова нет. Следов крови пострадавшей на его одежде не обнаружено. Отпечатков пальцев Кириллова в квартире Завьяловой, так же не найдено. Небольшая зацепка – кровь на оконном стекле. Первые результаты анализов обещают прислать из области на днях. Для сравнения были отправлены образцы. Кусок бинта Сергеев незаметно позаимствовал при втором посещении семейства Кирилловых в их домике в Поселке. Кроме того, еще в первый свой приход, Иван Иванович не поленился прихватить листья и травку с того места на тропинке, где, по словам подозреваемого, тот провалялся почти до утра. Кровь на листьях действительно была. И в достаточном количестве. Что подтверждало слова подозреваемого о нападении на него. Возможно, Кириллов и вправду провел всю ночь без сознания у мостика через Звонкую. Иначе все это очень напоминает историю про унтер-офицерскую вдову, которая сама себя высекла. Но само по себе нападение на Кириллова нельзя признать серьёзным алиби. Вполне допустим вариант, при котором сначала Кириллов убивает Завьялову, а потом сам попадает кому-то под горячую руку.
«Ладно, если дело застопориться, свалю всё на этого сморчка. Кровь с травы оформлю как образец со стекла и всё. Уйду на пенсию, а там – пусть разбираются!»
Есть, конечно, нестыковка. Преступление совершено психически ненормальным человеком. Это можно утверждать со стопроцентной гарантией. Никаких признаков психических аномалий ни у самого Кириллова, ни у его родителей не наблюдалось.
Парень всю свою жизнь прожил в этом провинциальном городишке. Ни разу дальше деревни, в которой жила его родня, не уезжал. Все это время он был на глазах сотен людей, а, значит, любое отклонение от нормального поведения, было бы замечено. И здесь что-то придётся придумывать. Но это уже техническая проблема.
Воробей, наконец, отволок неподъемный кусок с тротуара на газон. Здесь ему уже никто не мешал истязать корку в свое удовольствие. Он: то налетал на нее, то, косясь, пританцовывал вокруг несчастного сухаря, то отбегал к лужице – залить водичкой колючие крошки.
“Нужно заглянуть в прокуратуру. Может быть, пришли результаты анализом. А потом в магазин. Жена просила купить пельмени на вечер.” – Сергеев с завистью проводил взглядом сытого, беззаботного воробья и завел двигатель.
10
Дима лежал и смотрел в потолок. Собственно, изучение потолка, в перерывах между сном и едой, теперь стало его основным занятием. Каждая выпуклость, каждая ямка, каждая трещинка над ним навсегда отпечаталась в его мозгу, как наскальный рисунок первобытного человека на стенах пещеры. Он изучил потолок с той же тщательностью, с какой астроном изучает звездное небо. Выискивая в узорах трещинок и пятен изображения реальных и фантастических животных, Кириллов обдумывал свое положение. Диме повезло: ночь на холодной земле не обернулась воспалением легких. К сотрясению добавилась только банальная простуда. Счастливо отделался. Кашель шел на убыль. Температура приближалась к эталонным 36,6. И, по уму, пора было заканчивать с благородным занятием составления карты потолка и приступать к чему-нибудь более обыденному и полезному. Но он до сих пор не мог собраться с силами и заставить себя двигаться по-настоящему. Выползание во двор по естественной надобности были не в счет.
Вставать действительно не хотелось. Последние три года Дима не знал, что такое отпуск. Прошлогоднюю больничную эпопею признать отпуском – язык не поворачивался. А так: каждый день подъем в шесть утра, потом цех с серыми закопченными окнами, не знавшими тряпки с Великой Октябрьской Революции. “Сверх современный” станочный парк, полученный по репатриации от Германии. Станки постарше были конфискованы советской властью у сибирских заводчиков. Завод, на котором зарабатывал жилье Дима, был ценностью скорее исторической. Его корпуса знали и лучшие времена, и лучших хозяев. С этих строений, сегодня более пригодных для съемок фильмов ужасов, начиналась строительная индустрия города. Теперь индустрия ушла, а здесь остались: вор-директор, главбух да два десятка рабочих, достраивающих трехэтажные коттеджи хозяина, его секретарши и главного инженера. В число двух десятков еще не сокращенных “счастливчиков” попал и Дима.
О зарплате на заводе говорили каждый день, но не видели ее уже больше полугода. Понятно, что выходные приходилось тратить на зарабатывание денег. Дима неплохо разбирался в автомобилях, и семейный бюджет напрямую зависел от его “воскресников”. Субботу и воскресенье Кириллов проводил в большом боксе частной мастерской, где заправлял его друг детства Сергей Ларьков. Ремонт чужих машин не был лучшим способом отключиться от заводских проблем, но зато помогал решать проблемы финансовые. Этот трудовой марафон фактически не прерывался ни на один день.
И вот, теперь, трое суток кряду, он спокойно валяться, наслаждаясь вниманием любимой жены, теплом хорошо протопленного дома и прелестями ненормированного сна. Конечно, этот Рай не мог продолжаться вечно, но позволить себе поблаженствовать недельку Дима вполне мог. Во всяком случае, так ему казалось до того, как он услышал от Тани историю убийства. Вся эта жуткая история с откусанной рукой и прочими кровавыми подробностями, оказала на Диму действие, подобное действию порции адреналина на замершее сердце.
Во-первых, стало страшно за жену. Хочешь, не хочешь, а из дома выходить ей приходится постоянно. Ладно, эту неделю она в отгулах, но скоро отгулы закончатся. Если маньяка не поймают в ближайшие день-два, то Таня ежедневно будет подвергаться опасности. Магазин, в котором она работает, закрывается в восемь. Пока сдадут деньги, пока отчитаются, пока соберутся – уже девять. Домой возвращаться приходится в темноте. А если непогода? Осенью это сплошь и рядом. То и восемь уже хоть глаз выколи. Одну Таню отпускать нельзя.
Во-вторых, Завьялова. Ритка, конечно, была девица навязчива и, если честно, несносная, но смерти, а тем более такой страшной никак не заслуживала. Максимум, что судьба должна была с нее взыскать за бесцеремонность и эгоизм – отдать замуж за какого-нибудь придурка-алкаша. Дима признавал, что, отчасти, кровь Риты на его совести. Более того, он вдруг подумал, что все это произошло не случайно. В том смысле, что существует нечто, связывающее смерть табельщицы и случившееся с ним самим. На чем основана эта мысль, Дима пока объяснить не мог. Но был почти уверен в своей правоте.
И, наконец, третье. Странный следователь из прокуратуры. Он чрезвычайно напоминал героя анекдота, искавшего ключи под фонарем. Вряд ли такой тип сможет раскрыть преступление. А вот посадить Диму может легко. Очень уж Кириллов удобный подозреваемый. Дима был последним, кто видел Риту живой. Попрощались они довольно бурно. Вполне вероятно, что крики оскорбленной табельщицы слышали соседи. И это вне сомнения давало следователю дополнительный повод для подозрений. Кроме того, он наверняка побывал на заводе. А значит, располагает полной информацией о планах Маргариты Завьяловой относительно Димы. К Кирилловым за три дня следователь заходил уже дважды. Не мог не заметить: как Дима относится к жене.
Короче, будь Дима следователем, а не токарем, при таком раскладе, который имеется сейчас, он, прежде всего, занялся бы распутыванием любовного треугольника. Треугольника, где два угла составляют супруги Кирилловы, а третий погибшая Рита Завьялова.
Дима в сто тридцать пятый раз отыскал на потолке скопление трещинок, напоминающее нахальную, смеющуюся обезьянью рожицу. Оптимально, в данной ситуации, сыграть роль непобедимого героя и поймать маньяка самому. Такой исход разрешил бы все проблемы. Если, благодаря ему, убийца окажется за решеткой, то можно будет не бояться за жену, хотя бы частично искупить вину за смерть табельщицы и снять подозрения с себя. Оставалась самая малость: привести себя в порядок и придумать гениальный план поимки этого психопата. Хотя, даже при реализации этой “самой малости”, шансов на успех, не так много.
Вряд ли действия маньяка могут вписаться в какой-то план. Тем более – гениальный. К тому же ловить убийц и таскать стальные болванки не совсем одно и тоже. С большой долей вероятности можно было предположить, что при личной встрече не Дима поймает маньяка, а маньяк Диму. Если учитывать то, как тот псих обращается с пойманными им людьми – надежд на благоприятный исход мероприятия не так много.
Но что-то внутри Димы стронулось с мертвой точки. Пустое созерцание потолка трансформировалось в движение мысли. Возможно не слишком разумное, но заставляющее жить, шевелиться, искать решения.
“Поэтапность. Вот, что главное. Сначала привести в порядок себя, потом взяться за поимку убийцы.”. – Подумал Дима и повторил вслух: – Поэтапность.
– Ты что, Дима? – Таня зашла в дом с ведром угля.
– Ничего, Танечка. Все в порядке. – “ Воробушек с ведром” – про себя улыбнулся Дима. Таня, в наскоро накинутом платке и старой, с чужого плеча, болоньевой куртке, действительно напоминала нахохлившегося воробушка. “ Этап первый. Всю хозяйственную работу за порогом дома, нужно снова делать самому. Вставать и делать.”
Приняв решение, Дима сразу начал действовать. Он сполз с кровати и, пошатываясь, направился к жене.
– Давай. – Дима попробовал отобрать ведро.
– С ума сошел. Ты с ведром грохнешься, потом будешь еще неделю в постели валяться. – Таня свободной рукой легонько оттолкнула мужа с дороги.
– Танюха, кто у нас мужик в доме? Ты или я? – Дима двумя руками вцепился в дужку ведра.
– Черт упрямый! – Без злобы ругнулась Таня. – На держи. Только потом не плачь, если в больницу отправлю.
– Когда ты видела, что бы я плакал? – Дима напрягся. Под тяжестью ведра тоскливо заныли застуженные и отбитые мышцы. Он, покачиваясь, усилием воли удерживая равновесие, пошел к печке.
– Шумел камыш, деревья гнулись. – Пропела Таня. Голос у нее был природный: сильный и приятный. Дима не раз говорил жене, после очередной семейной разборки с Надеждой Филипповной: “ Не знаю, получилась бы артистка из твоей драгоценной мамаши, но в тебе погибла великая певица”! Таня только посмеивалась. К голосу она относилась как к чему-то, что просто есть и все. Не ее это заслуга, а значит гордиться нечем.
– Гнулся, да не сломался. – Дима устало грохнул ведро на металлический лист перед печкой. – За углем больше не ходи. Это моя работа.
–Ну да, теперь у нас будет как в том мультике про крокодила Гену и Чебурашку: “Гена, а Гена, тебе не тяжело…”
– При чем тут уголь и крокодил? – не понял Дима.
– При том. Ты будешь ходить за углем, а мне придется ходить за тобой и следить, чтобы ты, бедолага, где с этим ведром не навернулся. – Таня делала вид, что недовольна, но на самом деле неожиданный Димин прилив энергии ее порадовал.
– “Навернулся”, “бедолага”. – Передразнил жену Дима. – Признайся честно: ревнуешь, боишься меня одного из дома отпустить!
– Вот еще. – Таня оглядела, привалившегося к печке супруга. – Кто на тебя такого позарится? Ты пойди, в зеркало глянь. Полюбуйся на героя-любовника, прыти сразу и поубавится.
– А вот и пойду. – Дима подошел к рукомойнику. Из зеркала на него глядела физиономия, покрытая щетиной и синяками. Принадлежность к человеческой расе чувствовалась, но в чем именно эта принадлежность состояла, просматривалось с трудом. Что-то угадывалось в очертаниях черепа и общих принципах комплектации (количество глаз, ушей, наличие носа и рта), но не более того.
– Да. – Вздохнул Дима. – Пора приобщаться к достижениям мирового разума: пене и бритве.
Через десять минут упорной борьбы с растительностью на щеках и подбородке, от щетины удалось избавиться. Но синяки на чисто выбритой коже стали видны особенно ярко. Желто-зеленые переливы напоминали макияж футбольных фанатов, выполненный безжалостной рукой художника – абстракциониста. Еще раз оценив свое отражение Дима пришел к выводу, что краше он не стал, но настроение стало лучше.
– Хватит над собой измываться. Иди за стол. – Пока Дима брился Таня нажарила картошки с салом. Запах жареного картофеля и сам по себе был достаточным раздражителем, так, что повторного приглашения не потребовалось. Дима уселся на табуретку, взял кусок свежего, ароматного серого хлеба, и стал с удовольствием наблюдать за тем, как ловкие Танины руки порхают над печкой. Жена большой ложкой отделила кусок аппетитного хаоса со сковородки и вместе с плотным парком и возмущенно пощелкивающим салом, водрузила его на белый фарфор тарелки. Дима потянулся к блюдцу с мелко нарезанным зеленым луком и, только теперь понял насколько он голоден. Организм, начав двигаться, требовал еды. От недавней расслабленности и апатии не осталось и следа.
– Смотри, не подавись. – Таня казалась несколько обескураженной тем, с какой жадностью муж набросился на еду. – А утром стакан чая не могла заставить выпить…
