Маньяк в городе

4

С вечера Таня с трудом уложила дочку. Спать Ленка отказывалась категорически.

–Де па? – Вопрос, на который Таня и сама хотела бы получить ответ. Димка отправился на завод, как обычно к восьми утра и до сих пор не вернулся. Как правило, если он собирался задержать на работе, или “наклевывался” калым, Дима предупреждал об это заранее. Сегодня утром, уходя, сказал, что вернется около пяти.

Таня в тысячу первый раз за вечер посмотрела на старые настенные часики с кукушкой. Усики стрелок на обшарпанном циферблате опустились вниз. Половина пятого утра.

–Так, глядишь, действительно к пяти вернется. – Прошептала Таня. Собственно, можно было не шептать. Это с вечера Ленку уложить сложно, а под утро её из пушки не разбудить. Как в народе говориться: “С вечера – молодёжь, а сутра не найдёшь!”

Глядя на часы, Таня пыталась иронизировать, но в сказанном иронии было не больше, чем вкуса в растворимом кофе. Ирония рождается из злости и обиды. Злиться на мужа Таня вообще не могла, а обида растворилась в беспокойстве еще пару часов назад. В голову лезли всякие дурацкие мысли. Некогда тихий провинциальный городок, за последние несколько лет превратился в довольно “веселое местечко”. Раньше, если случалось убийство или ограбление, так потом подробности этого события обсасывались городской общественностью лет пять. Нынче – событие, если за день ничего не произошло. Так, что поводов для неприятных размышлений хватало.

Прошлой осенью она уже пережила такой же кошмар ожидания. Также слонялась по пустому тихому дому. Также уговаривала себя не глядеть в окно. Также сочиняла фразу, убийственную и резкую, которой должна была встретить Кириллова на пороге. И также, наступившая ночь стерла все, кроме желания увидеть мужа живым, целым и невредимым.

Она ждала и дождалась. Зашел сосед и сообщил: в какой больнице Таня сможет Димку найти. Тогда остаток ночи пришлось провести в коридоре рядом с палатой реанимации. А потом почти неделю в палате, рядом с беспомощным мужем. Хорошо ещё Димкина знакомая в больнице работает: разрешила ухаживать за Кирилловым.

Таня встала, подошла к окну. Прислушалась: за стеклом правила бал предутренняя тишина. Даже собаки не лаяли – спали. Больше всего изматывало бездействие, невозможность что-либо предпринять. Был бы телефон, можно было бы обзвонить знакомых, родню. Потревожить больницу. Хотя о больнице даже думать не хотелось. Но телефоны в поселке редкость. Автомат один – у магазина, но он последние сто пятьдесят лет молчит: хоть жетон в него кидай, хоть на коленях упрашивай.

Отправиться в город на поиски нельзя: Ленку одну дома не бросишь. Проснется ребенок среди ночи в пустом доме, перепугается. Да и куда идти? Где искать? Остается только: сидеть и ждать утра.

Таня с тоской оглядела комнатку. Зашла на кухню. Занять себя было совершенно нечем. Как назло, за два выходных дня, потраченных на стирку, уборку и готовку, она переделала практически всю домашнюю работу. Пыль вытереть и то негде. В доме стерильная чистота. Можно ставить научную аппаратуру и приступать к сверхточным экспериментам. Идеально чисто и абсолютно пусто. Без Кириллова пусто.

Таня вдруг, ни к селу, ни к городу вспомнила: как они с Димой познакомились. В то лето она только защитила диплом. Приехала домой страшно гордая: в семье первый инженер. Точнее бухгалтер-аудитор с высшим образованием. Пять лет жизни в дали от дома. Пять лет большого, грязного и суетного Новосибирска. Мрачное здание НИИЖТа, с вечной тусовкой курящих студентов между тяжеловесными колоннами крыльца. Мамины пирожки на каникулах дома и жареная картошка с пустым чаем весь семестр. Одно слово: общага.

Учеба Тане давалась легко. За пять лет в зачетку “залетели” только две четверки, да и то случайно. Диплом защитила на привычное «отлично». Думала, что с такими “корочками” найти работу дома будет несложно. Бухгалтеров с высшим образованием в городке со ста тысячами населения, можно было по пальцам одной руки пересчитать. Однако все оказалось не так просто. Везде, куда бы она ни приходила, в первую очередь требовался стаж.

Начальство на собеседованиях с интересом разглядывало диплом, с еще большим вниманием изучало ее ноги, а потом следовал сакраментальный вопрос о стаже. Диплом и ноги были, стажа – не было. Некоторые, после этого, просто отказывали. Некоторые, предлагали компенсировать стаж ногами. Этим отказывала Таня.

Надежда Филипповна, Танина мама, сначала рассчитывала пристроить дочку к себе. Она тридцать лет занимала престижную должность секретарши директора проектного института. Единственного подобного учреждения в городе. Но, к моменту Таниного возвращения институт уже давно ничего не проектировал. Штат сокращали. Вакансий в бухгалтерии не было. Так Таня оказалась продавцом в продуктовом магазине. И считалось, что ей повезло. “Сибирские узоры” был самым крупным гастрономом в городе. Городская элита привыкла закупать продукты здесь, а где покупатель с деньгами, там и продавцы не бедствуют.

Как раз в это время подходила к финишу десятилетняя эпопея строительства нового жилого институтского дома. Надежда Филипповна стояла в очереди на улучшение жилищных условий. В переводе с канцелярита, это означало получение трехкомнатной квартиры улучшенной планировки, вместо двухкомнатной “хрущевки”. И здесь Надежду Филипповну надоумили: пусть Таня оформит фиктивный брак. Тогда можно рассчитывать на четырехкомнатную.

Диму Надежда Филипповна нашла сама. Подобрала по признаку “очевидная неровня”. Подразумевалось, что простому работяге с неоконченным средним образованием, по отзывам очень скромному, даже стеснительному, в голову не придет всерьез претендовать на место рядом с такой завидной невестой как Танечка. Дима и не претендовал.

Когда они впервые сели за один стол за чаем обсудить детали предстоящего, исключительно делового мероприятия, Кириллов просто стеснялся посмотреть на Таню. В результате он дал согласие на брак с девушкой, которую, почти не видел. Все это отдавало чем-то гаремно-восточным, только вместо паранджи невесту от жениха скрывала его собственная стеснительность. Таня тоже было страшно неудобно. Мамина идея: использовать постороннего человека для решения сугубо семейных проблем не казалась ей корректной.

Следующее свидание состоялось уже в ЗАГСе. Поскольку фиктивный брак не требовал особой торжественности, невеста была без фаты, в голубом платье, сшитом еще к школьному выпускному вечеру. Жених пришел в строгом черном костюме, белой рубашке, с воротником, перетянутой, галстуком-бабочкой.

Таня на всю жизнь запомнила глаза, какими Кириллов посмотрел на неё во время бракосочетания. Она не считала себя дурнушкой. Если говорить о фигуре, то дорогу на подиуме ей мог перекрыть только маленький рост. Голубые, выразительные глаза, правильные черты лица, длинные золотистые волосы, до замужества не знавшие стрижки. Комплексовала Таня только из-за своих по-младенчески пухлых, вечно розовых щечек. В школе её обзывали “Таня – Суперрумяна”. Когда они обменивались кольцами, Димкина рука с её колечком просто остановилась на полпути. Он глядел в Танины глаза с таким подкупающе-непосредственным восторгом, что она невольно улыбнулась. Он засмущался. И Таня поняла, что фиктивного брака у них не выйдет.

В институте за ней пробовали ухаживать и мальчишки-сокурсники и взрослые мужики. Со сверстниками ей было скучно и, в их среде она скоро стала числиться во “фригидных заучках”. Взрослые ухажеры, как правило, бизнесмены, не слишком хотели тратить время на романтические переживания и умные разговоры. Схема действий: “Привет, кабак, постель” – казалась Тане примитивной и пошлой. Так что, если не считать поцелуев на школьных вечеринках с одноклассниками, её сексуальный опыт к моменту свадьбы от нуля отличался на бесконечно малую величину. И, прежде чем этот опыт появился, они с Кирилловым, уже с отметками о браке паспортах, три недели, каждый вечер бродили по аллеям старого городского парка. Бродили тайком от Таниных родителей.

Димка оказался очень интересным собеседником. Сбежав от школьной скуки в девятом классе, он, тем не менее, с удовольствием и много читал. Прекрасно разбирался и в серьезной литературе, и в фантастике. С удовольствием рассуждал о Кортасаре и Желязны. Но окончательно супруг сразил ее тем, что от заглавия до последней строчки прочитал “Дон Кихота”. Таня бралась за знаменитый роман Сервантеса трижды. Но её терпения хватало только на первую главу.

С такой же легкостью, с какой он говорил о книгах, Дима жонглировал названиями марок машин, годами выпуска, комплектацией, объемами двигателя и другими техническими подробностями. Таня слушала его и ловила себя на странном чувстве: ей было страшно приятно, что этот совершенно необыкновенный человек, по странной прихоти судьбы оказался её законным супругом.

А потом они почти случайно остались одни. Танины родители уехали на дачу. Дима проводил жену после свидания до дома. Таня решительно взяла его за ладонь, шершавую от постоянной возни с металлом, и буквально за руку привела к супружескому ложу.

Надежда Филипповна только охнула, когда, приехав под вечер в воскресенье домой, обнаружила в постели дочери “фиктивного мужа”.

Таня вспомнила мамин, хорошо исполненный сердечный приступ. Молодой доктор из “неотложки” минут двадцать честно пытался поставить диагноз, но, не найдя ничего серьезного, накапал в стакан валерьянку и посоветовал любительскую сцену поменять на профессиональную.

С этого момента и началась семейная жизнь Кирилловых и «столетняя война» с Надеждой Филипповной. История же с квартирой завершилась самым парадоксальным образом: достроенный дом, директор института единолично приватизировал и продал. В карман положил деньги, из кармана вынул фигу и предъявил её остаткам трудового коллектива. В том числе и своей вечной секретарше. Так, что Надежда Филипповна считала себя стороной, пострадавшей дважды. Взамен желанного жилья она получила нежеланного родственника. Такова жизнь.

Таня прислушалась. Ей вдруг показалось, что за окном во дворе происходит какое-то движение. Она выключила свет и прижалась к стеклу. Действительно, неясные тени перемещались в предутренних сумерках.

– Может быть Димка? – Таня заторопилась к дверям.

5

Пока Гиря стоял на земле, а Дима глядел на него с высоты крыльца, поселковый монстр не выглядел слишком внушительно. Просто пьяный крепыш с поленом. Но, когда Гиря поднялся на первую ступеньку, он оказался выше Димы на полголовы. Да и по габаритам бугай едва вписывался в узкое пространство между перилами и стенкой дома. Что, впрочем, было скорее на руку Диме, чем его оппоненту. Правая рука здоровяка упиралось в стенку, а значит, нанести удар справа Гире было сложно. Поведя плечами, он с явным недовольством оглядел поле боя, небрежно перекинул полено в левую руку, примеряясь наотмашь махнуть своим оружием Диме по голове. Было ясно, что если замах достигнет цели, то голову можно будет только пришить в декоративных целях, чтобы в гробу выглядеть лучше, чем в жизни. Кириллов чуть присел, качнулся назад, что бы оттолкнувшись от дверей, как боксер от канатов, мощнее разогнать свое тело навстречу плотному животу противника. Неожиданно спина потеряла опору, и Дима навзничь упал прямо в руки Тани.

– Танюша, закрывай дверь!

– Гляди-ка, его баба вылезла!

– Хватай ее, Гиря.

Таня захлопнула дверь перед самым носом покачивающегося здоровяка. Щеколда с клацаньем вошла в паз. Дима следил за движением толстого стального стержня до того мгновенья, пока металл щеколды ни ударился о петлю паза. Поняв, что опасность миновала, он на мгновенье расслабился и потерял сознание.

–Эй, сучка, открывай! А то дверь высадим. – Тяжелые кулаки Гири безжалостно долбили в толстое дерево, обитое дерматином.

Подхватив грязного, окровавленного мужа подмышки, Таня потащила его в комнату. Димкина голова, со слипшимися от крови волосами, безжизненно болталась и тыкаясь в Танин живот, оставляя на халате бурые отпечатки.

Шум за дверью стих и до Тани долетела фраза:

– Гиря, кончай массажем заниматься. Толкни-ка дверку плечиком.

– Давай, Гиря, покажи класс! – Поддержал второй голос.

Таня почти дотянула тело мужа до кровати, когда Гиря принялся за входную дверь всерьез. Первая попытка не принесла успеха. Из комнаты Таня увидела, как качнулись стены сеней. С гвоздя сорвалось старое жестяное корыто. Таня инстинктивно оглянулась на кроватку дочери. Ленка спала и во сне улыбалась.

Старые двери, скроенные хозяевами на совесть, могли вынести удары и помощнее этого. Стальной засов – без динамита снаружи не открыть. За дверь Таня не переживала. Но стенки в сенцах особой прочностью не отличались и могли рассыпаться в любой момент. Большой вопрос: кому нужна целая дверь, если нет стен?

Таня уперлась в пол и попробовала затащить мужа на кровать. Старинная двуспальная конструкция, доставившая Кирилловым немало приятных минут, на этот раз подвела. Поднять мужа на высоту стройных кроватных ножек ей не удалось. Таня не подозревала, что Димка такой тяжелый.

Стены сеней снова содрогнулись от удара.

– Гиря, может пособить? – Раззадоривали во дворе пьяного монстра.

– Не-а, щас, на х.., высажу. Все будет тип-топ

Таня снова потянула Димку вверх. Но и вторая попытка оказалась неудачной. Таня без сил уселась на пол. Уселась и разревелась. Было страшно за дочку, за себя за мужа. Обидно за свою беспомощность. А, главное, непонятно, откуда в людях такая ненависть. Что им от Кирилловых нужно? Зачем все это? Что это? Человеческая низость или банальное проявление пьяной удали?

Гиря не унимался. Под хохот и улюлюканье приятелей он продолжал испытание дверей на прочность. В сенях посыпались какие-то дощечки. Еще пара таких ударов и этот человек-бульдозер просто снесет полдома.

– Все! Возьму сковородку открою дверь и проломлю его тупую башку! – Таня попыталась подняться, но на её ногах тяжело и уютно устроился Димка. Стараясь не сделать ему больно, Таня перевалила тело мужа на пол. И тут вспомнила: ну да, старая хозяйская берданка. Димка засунул её под кровать и, чтобы Ленка, не дай Бог, не добралась, прикрыл сверху чемоданами. Патронов в ней, кажется, не было. Димка говорил, что ружье не заряжено. От Ленки прятал на всякий случай, из принципа, что раз в год и палка стреляет.

Забравшись под кровать, Таня в темноте стала раздвигать чемоданы. Потревоженное оружие недовольно громыхнуло стволом о половицы. Таня выволокла берданку и подумала: “Еще бы вспомнить: за что дергать и на что нажимать?” И тут же сама себя остановила: “Какая разница, если оно не заряжено. Главное, чтобы эти дебилы не заподозрили, что эта железяка не стреляет”.

Она щелкнула выключателем. На секунду яркий свет ослепил её. Черный, давно не чищенный ствол производил удручающее впечатление.

– Если бы знала, помыла бы заодно с посудой. – И все же оружие, пусть и не заряженное, помогло Тане почувствовать себя значительно увереннее. К входным дверям она вышла с ружьем наперевес, практически строевым шагом. Разворачиваться в тесных сенцах с этой пушкой было крайне неудобно. Тем более, что и Таня, и её оружие были почти одного роста. Да и по весу стрелок и берданка отличались незначительно.

– Вот сейчас. Вот. – Подбодрила она себя, дождалась очередного столкновения Гири с дверью и сразу после удара выдернула задвижку. Дверь медленно открылась. Гиря, спускавшийся с крыльца для нового разбега, удивленно оглянулся через плечо.

– Вот, на х…– Вырвалось у него непроизвольно, при виде ствола, направленного на его голову.

– Кто дернется: сразу стреляю! – Таня плохо соображала, что делает. Пальцы, сжимавшие берданку, побелели. Маленькая фурия с большим ружьем произвела на подгулявшую компанию впечатление.

– Ты, баба, брось с оружием баловаться. – Первым опомнился Шах. – Оно ведь и бабахнуть может.

– Без тебя знаю. – Таня перевела ствол с Гири на разговорчивого главаря. Ей было безумно страшно. Каждое мгновенье эти здоровенные парни в пьяном угаре могли рвануть к дверям и на этом бы закончится всё: её жизнь, жизнь дочери, жизнь мужа.

– Но, но. Мы уходим. – Шах стал медленно пятиться. Его взгляд ни на секунду не отпускало огромное чёрное отверстие ствола.

Что-то подсказало Тане, что необходимо дожать ситуацию. На негнущихся ногах она вышла на крыльцо и в полный голос заорала:

– Пошли вон! Быстро! – Румянец с её щек исчез без следа. Она стояла на крыльце белая и страшная. Казалось, Таня олицетворяла решимость и отчаяние. Берданка гулял в уставших руках, дрожащих от перенапряжения нервного и физического. Четверка “нападения”, загипнотизированная непредсказуемой траекторией движения ствола, потихоньку отступала к калитке. Каждый из них был уверен: эта сумасшедшая баб метится именно в него и может выстрелить в любую секунду.

– Все, дамочка, все. – Успокаивал Таню Шах. Мгновенно протрезвевший соседский сын, отделился от компании, по-балетному, мелко засеменил в сторону своего дома и мгновенье спустя через перемахнул забор к себе во двор.

Калитка бесшумно открылась, пропуская бегущего противника и, почти сразу захлопнулась. Двор опустел. Едва различимые фигуры торопливо удалялись по улице от дома Кирилловых.

– Сучка психованная, мы еще вернемся! – Донеслось из темноты.

Таня закрыла входную дверь, бросила уже не нужную берданку в сенях, села на пол рядом с постанывающим в беспамятстве мужем и разревелась.

6

– Зачем ты с ним связалась, с непутевым? Век будешь куковать без денег, без квартиры. Леночка, бедненькая деточка, вечно голодная. – Дима еще не понял: снятся ли ему голоса или действительно теща забрела в гости.

– Ну, что ты мама глупости говоришь. Когда у нас Леночка ходила голодной. Нормальный упитанный ребенок. – Таня на кухне звенела посудой, наверное, что-то готовила.

– Если Леночка упитанный ребенок, то как должен выглядеть дистрофик? – И три года спустя Лена оставалась главной причиной раздоров между Кирилловыми и Таниными родителями.

– Да уж наверняка не так, как ты! – Спор видно начался уже давно. Таня успела устать от бессмысленных и бесконечных препирательств и перешла “на личности”. Теща действительно особой худобой не отличалась. Публично и остро переживала свою полноту. Время от времени “садилась” на диету. Каждый раз новую. Но ни одна из диет эффекта не давала. И не мудрено. Ограничивая себя буквально во всем: отказываясь от хлеба, мяса, картошки, масла, молочных продуктов, а иногда, даже от чая, Надежда Филипповна каждый день завершала традиционной парой пирожных или домашним тортиком, или еще чем-нибудь столь же “малокалорийным”. Потом неделю ходила и ругала какую-нибудь подругу: “ Вот ведь стерва, клялась – божилась: двадцать дней – десять килограмм долой. Я столько мучилась и еще двести граммов прибавила”.

– Не тебе о моей комплекции рассуждать. Между прочим, пока тебя не понесла, я была худенькой, как молодая Гурченко. В самодеятельности танцевала и пела. Может, если бы не ты, так артисткой бы стала.

– Прости, мама, что я тебе жизнь испортила! Из-за меня не тебя в “Карнавальной ночи” сняли.

“Началась “старая песня о главном”. И чего это Надежду Филипповну среди недели принесло”. – Дима лежал с закрытыми глазами. Вставать не хотелось: “ Так, стоп. А я –то чего среди недели валяюсь дома. Мне же к восьми на работу. И Тане сегодня в магазин”. Дима резко соскочил с кровати и тут же со стоном рухнул на теплые простыни. Боль была всюду, в каждой клеточке его щуплого тела. “Интересно, осталось ли во мне, что-то целое, или меня переехал каток, и я умер”. – Только ощутив боль, Дима начал вспоминать, что с ним произошло. Он открыл глаза.

– Привет. – Таня склонилась над ним и улыбнулась. Было видно, что улыбка далась ей не легко.

– Привет. – Дима удивился, услышав свое “Привет”. Никогда не знал, что может говорить таким низким и хриплым басом. Рот открывался плохо. Что-то мешало двигаться подбородку. Дима, преодолевая боль, потянулся рукой к лицу.

– Не надо. Не трогай. Я тебе голову перевязала. И температура тридцать девять и две. – Таня задержала его руку, посмотрела на мужа и отвернулась. Было видно, как у неё подрагивали губы.

– Что, красив? – Голос оставался хриплым, но по тону был уже ближе к обычному для Димы тенорку.

– Очень. Глаза бы мои на тебя не смотрели. – Таня встала. – Я пойду борщ заправлю. А ты лежи, не вставай. Скоро врач должен подойти.

– Не врача, милицию нужно вызывать. – Вмешалась теща. – И заодно разобраться: где твой благоверный всю ночь шлялся. Может его, кобеля, за дело вздрючили. Может его не лечить нужно, а пристрелить, чтобы ты и Ленка не мучились.

– Мама, еще одно слово, и я тебя пристрелю. Возьму берданку, – Таня указала рукой под кровать, – и пристрелю. А потом никогда больше к Леночке близко не подпущу! Поняла? Никогда. – Таня отодвинула Надежду Филипповну с прохода и ушла на кухню. – А в милицию я уже звонила.

Леночка, громко топая, подбежала к кровати. Дима повернул голову на звук ее шагов. Огромные, как у мамы синие глаза смотрели серьезно.

– У па гоовка беая и гаазки тоньки. – Ленка еще плохо выговаривала “л”. Для ясности она крохотными пальчиками показала, какие “тонюсенькие” у папы глазки.

– Иди ко мне Леночка, иди ко мне деточка моя. Баба тебе конфетку принесла. –Запричитала теща и попыталась подхватить шуструю внучку на руки.

– Неа. – Безапелляционно заявила Ленка, легко увернулась от бабки и быстро затопала на кухню к маме.

– Ну, и где же ты, Дмитрий Валентинович шлялся? – Диму всегда поражала способность тещи мгновенно менять тон, в зависимости от того, с кем она говорила. Секунду назад внучке она почти мурлыкала, и вот нате вам: яд и сарказм. Мухоморы на цианистом калии.

–Мама, оставь Диму в покое. Дай ему хотя бы поболеть без твоих нотаций. – Заступилась Таня из кухни.

Свою нелюбовь к Диме теща демонстрировала с огромным удовольствием. Кажется, она таким образом пыталась отомстить жизни за разрушенные планы, развалившуюся льготную очередь на жильё, безвременно почивший НИИ. А главное за семью Кирилловых – которая появилась в результате её деятельности, но против её воли.