Беспредел и тирания. Историко-политические очерки о преступлении и наказании
В общем, при всех известных афинянам политических режимах всегда было понятно – кто, кого и за что убивает. А вот при правлении Тридцати все пошло абсолютно не по правилам. Ибо здесь убивали всех. Разумеется, убивали богатеньких олигархов – с удовольствием экспроприируя все, честно нажитое непосильным трудом. Что ж, это было не ново. При тираниях такой modus operandi – нормальное явление.
Но столь же охотно убивали и демократических лидеров47, что в данном случае совсем уже непонятно. Ведь это для тираний было совершенно нехарактерно. Такое было возможно лишь во времена олигархического правления. Не удивительно, что сбитые с толку афиняне вопрошали: ЧТО ЖЕ ЭТО ЗА ВЛАСТЬ? Какова природа политического режима, свалившегося на их голову с молчаливого попустительства наварха Лисандра?
С подачи античной еще интеллигенции возобладала трактовка, характеризующая Правление Тридцати как некую «расширенную» тиранию. Где на месте одного тирана сидят целых тридцать и тиранствуют себе коллективом – сообща. Во многих источниках, как древних, так и современных, мы именно такое обозначение и находим «Правление тридцати тиранов», «Тридцать тиранов», «Тирания тридцати» и т. д. На каком основании историческая мысль вывела такого рода формулировки?
Исключительно на основании сходства репрессий, осуществляемых всеми греческими тираниями против олигархов, и аналогичными репрессиями при «Правлении тридцати». Оно и понятно. Впечатлительная античная интеллигенция всегда остро реагировала на несчастья «лучших людей». Именно эти несчастья и бросились в глаза как античным, так и современным авторам в процессе политического осмысления природы «Правления тридцати». Раз обижают олигархов – значит тирания.
При этом казни демократов, абсолютно нехарактерные для тиранических режимов Эллады, просто выпускаются из виду. И это тоже понятно. Кого могут интересовать казни каких-то там простолюдинов, когда так страдают «лучшие люди»… Это последнее же всегда так волнительно!
И только умница Аристотель, политолог номер один всего античного (да и средневекового, чего уж там!) мира не повелся на некоторое внешнее сходство «Правления тридцати» с образом действия античных тиранов. В его «Античной политии», в тринадцатой главе Первой Книги, где описывается «Правление тридцати», вы не найдете ни одного употребления термина «тиран», «тирания» и т. д. Только олигархия, и никак иначе!
Почему, в чем здесь дело? Можно только гадать – философ не оставил никаких специальных пояснений на эту тему. Видимо, ему и так все было понятно. А можно не гадать, а подумать собственной головой. И тогда нам тоже все станет понятно.
13. «Железная пята» и ее природа
Тирания – режим единоличной власти. Возможен ли он был без опоры на демократическую партию греческих полисов? Ни в коем случае! Опираясь на мечи наемного войска можно было отобрать власть над полисом у олигархических кланов. Но вот удержать ее без опоры на союзников в лице демократических лидеров и их политические клики было невозможно.
Ну, выше всех человеческих возможностей – иметь, к примеру, 3000 лично обязанных и лично контролируемых сторонников, на которых можно положиться, которых можно расставить на ключевые посты в государстве, и т. д. Поэтому опора на демократов и их политические клики для тирана неизбежна.
А вот тридцать олигархов вполне в состоянии лично контролировать 3000 сторонников, состоящих из их родственников и членов клиентелы48. И им-то никакие демократические лидеры и их партийные клики для функционирования государственного аппарата точно не нужны. А, наоборот, только мешают, смущая народ политическими призраками «народного правления».
То есть, формулы власти, характерные для греческих тираний и для «Правления тридцати» принципиально различны.
Тирания есть единоличное правление, отнимающее власть у олигархических кланов (ибо власть к этому времени давно находится у них, и только у них), и действующее с опорой на демократических лидеров и их политические клики.
«Правление тридцати» – есть коллегиальная власть части олигархических кланов, узурпирующая власть всего остального олигархата и действующая с опорой на личные клиентелы правящей группировки.
Иначе говоря, «Правление тридцати» ознаменовало собой высшую форму олигархического правления, олигархию, доведенную до своего логического завершения. Когда число реально властвующих олигархов сжимается до физически минимально возможного количества, а все остальное население, в том числе и «бывшие олигархи», в равной степени подвергаются репрессиям и экспроприациям. Опускаются все без исключения – вот способ действия, свойственный данной форме власти.
Фактически, это та точка, к которой стремится любое олигархическое правление в своем естественном, не нарушаемом внешними препятствиями, развитии. Та конечная, «последняя» олигархия, которую изобразил, например, Джек Лондон в «Железной пяте». Можно сказать, что «Правление тридцати» и было Железной Пятой, почти год попиравшей онемевшие от ужаса Афины. И если бы не ее военное поражение, неизвестно, как бы еще сложилось будущее великого города.
Теперь понятно, от какого «счастья» избавляли свои полисы военноначальники (а в большинстве своем тирании в греческих полисах устанавливались именно ими), захватывающие власть и устанавливающие тиранический режим правления. Независимо от личных мотивов и устремлений, они наносили правящим олигархиям столь чувствительные поражения, от которых те еще долго не могли оправиться. А далее на их аппетиты накладывала уже свою тяжкую длань выросшая на Балканах македонская монархия.
* * *А сейчас самое время подвести некоторые итоги случаю Солона – Писистрата
Первое. Аграрно-политический кризис в Греции VII – VI в. до н. э. был кризисом политического и экономического всевластия полисного олигархата, позволяющего ему присваивать основные жизненные ресурсы городских общин, обрекая подавляющее большинство горожан на нищету, кабалу и рабство.
Правда, тут сразу же возникает встречный вопрос. А можно ли это назвать беспределом? В самом деле, любые сильные мира сего, любая элита стремится к максимально возможному увеличению своего могущества, силы и богатства. Это – нормально и естественно. Других элит, других аристократий в природе просто не бывает. Выкачивать ресурсы из социума – их естественное состояние и право, ровно в той же мере, как естественным правом волка является возможность закусывать окружающими его косулями и прочими овечками.
Грести все под себя – это присущий социальным элитам инстинкт номер один. Собственно говоря, именно по этой способности, по этому качеству они – элиты, аристократии – изначально и формируются. Дальше мы посвятим целый раздел вопросу происхождения человеческих аристократий. И обсудим этот сюжет значительно более подробно. Но уже сейчас можно сказать одно: социальный эгоизм – есть главная природная характеристика лучших людей. И формирование социальных стратегий и технологий с позиций собственного эгоизма – есть естественное состояние аристократии, как бы она себя ни называла и в каком бы тысячелетии ни проживала.
Так что, сама по себе эксплуатация демоса не может считаться беспределом со стороны аристократии. Какой бы «бесчеловечной» эта эксплуатация ни была. Ведь и само человеческое общество по сути своей бесчеловечно. Оно лишь воспроизводит на новом уровне те структуры доминирования, что были заложены еще на уровне обезьяньего стада. А это означает, что жрать слабого – естественное право сильного. Так что, тут все в порядке и находится пока в пределах понятий.
Но когда же в таком случае нормальная – по понятиям – эксплуатация превращается в беспредел? Где та грань, что отделяет естественное право лучших людей на всемерное увеличение своего собственного могущества – от беспредела?
Такая грань существует. Действия представителей элиты по увеличению своего частного могущества становятся беспределом тогда, когда начинают серьезно подрывать коллективное могущество того человеческого стада, к которому данная элита принадлежит.
Именно эта история и случилась с греческими полисами в VII – VI в. до н. э. Ростовщические схемы закабаления общинников привели к реальному обнищанию подавляющего большинства граждан. И результат не замедлил сказаться. Обнищавший крестьянин или горожанин в принципе не может быть гоплитом – тяжеловооруженным пехотинцем фаланги. Ибо вооружение гоплита требует определенного уровня благосостояния.
Таким образом, личное обогащение полисной аристократии привело к серьезному ослаблению ее коллективной военной мощи, выражавшейся тогда в количестве тяжелой пехоты и боевых судов. И вот на этом фоне дальнейшее развитие эгоистических стратегий личного обогащения и усиления могли привести к военному краху полисного социума в целом. Не зря ведь Солон в своих стихах пугал собратьев по аристократическому сословию тем, что «юности радостный цвет будет войной унесен», и что «ведомо иго врагов: град любезный оно сокрушает». Дальнейшее осуществление прежних стратегий обогащения и усиления аристократических кланов Афин могло реально привести к их военному падению.
И вот это уже – полный беспредел.
Поэтому совершенно не случайно Солон осуществляет реформы, призванные поделиться властью и политическим влиянием. Это, правда, не нынешнее призрачное «разделение властей». Нет, там было все чисто конкретно. Власть в городе получают гоплиты, всадники, моряки – те, кто составляет основу коллективного могущества аристократии. Вот с ними, в соответствии с реформами Солона, и должны были поделиться властью аристократические кланы Афин.
Правда, одной власти оказалось недостаточно. Пришлось поделиться еще и богатством. Этот процесс мы пронаблюдали уже в исполнении тирана Писистрата.
Таким образом, на примере случая Солона – Писистрата мы с вами, уважаемый читатель, можем сформулировать первое, пока еще неполное и несовершенно определение социального беспредела:
«Социальным беспределом» будем мы называть естественные сами по себе эгоистические стратегии аристократических (элитных) кланов по увеличению своего индивидуального богатства и могущества, если реализация этих стратегий наносит существенный ущерб коллективному могуществу аристократического сословия данного социума в целом.
Каждый имеет право идти и напилить дров. Но делать это, отпиливая сук, на котором сидишь – уже беспредел. Так что, совершенно не случайно умный Зорькин призывал российских лучших людей к разуму и способности «приподняться над сиюминутностью и эгоизмом». Ведь в противно случае – или гибель, или тирания.
И вот тут мы совершенно естественным образом приходим к возникновению в обществе тиранического режима. Как показывает случай Солона – Писистрата, тирания не падает с дуба и не возникает на пустом месте. Для нее требуется ряд условий.
Первое – факт социального беспредела, ставящий аристократическое сословие в целом на грань коллапса. В качестве такого коллапса может выступить угроза военного поражения – как это было в Афинах. А может и просто абсолютный произвол мировых финансовых элит, обладающих сегодня всеми рычагами для того, чтобы диктовать российским «элитариям» как размеры их капиталов, так и режимы пользования этими капиталами. Не говоря уж о возможности в любой момент эти капиталы или их часть просто и незатейливо конфисковать. Так что, факт резкого снижения коллективного могущества российских элит по сравнению с элитами советскими, полагаю, ни у кого сомнения не вызывает. Не вызывал сомнений аналогичный факт и у Солона, небезуспешно взывавшего к инстинкту самосохранения аристократических кланов Афин.
Второе условие, необходимое для возникновения тиранического режима – это готовность одного или нескольких аристократических кланов, объединив усилия, переломить данную тенденцию, пусть даже ценой жизни тех идиотов, которые не понимают, что поезд катится в пропасть. Это – очень важно. Как мы помним, и Солон, и Писистрат принадлежали к богатым и могущественным аристократическим родам.
Дело в том, что собственно народные волнения, выступлении и даже бунты против аристократии всегда обречены на поражение. История не знает исключения из этого правила. Лишь представители аристократических кланов, элитных группировок, опираясь на кадровую, организационную и финансовую мощь своих кланов, могут качественно организовать народ, демос на то, чтобы серьезно взять аристократическое сословие за глотку.
По-другому не бывает. Все успешные тиранические режимы, разбивающие в пух и прах могущество господствующих аристократий, опирались на кадровый, организационный и финансовый ресурс наиболее решительных и радикальных группировок этой самой аристократии. И здесь история точно так же не знает исключений.
И, наконец, третье условие. Успешный тиранический режим ради достижения успеха всегда идет на политический союз с демосом, направленный против аристократии как сословия. Соблюдение этого условия мы наблюдаем во всех тиранических режимах Эллады. Несколько позже увидим мы его в тираниях Мария и Цезаря, равно как и в европейских тираниях Нового и Новейшего времени.
Собственно говоря, сама политическая формула тирании выглядит следующим образом. Тирания – есть политический союз тирана и народа, направленный на сокрушение могущества аристократии.
Приходящая на смену социальному беспределу тирания, как правило, сопровождается примерно сходным перечнем мероприятий. Первое и ключевое из них – более или менее кровавая экспроприация состояний аристократии, «не внявшей голосу разума». Из этого правила, пожалуй, также нет исключений.
Правда, совершенно напрасно духовные сторонники аристократии будут иронизировать на тему «отнять и разделить». Как раз насчет «разделить» тиранические режимы не слишком-то разбегаются. Зато эпоха тираний всегда оказывается временем беспрецедентного накопления публичного капитала – как в виде городских зданий, сооружений, инфраструктуры, культурных институтов, так и в виде укрепляющихся демократических институтов власти.
Да-да, сами по себе демократические институты власти ничуть не страдают под игом тирании, составляя формальный костяк всякой публичной власти и колеблясь в диапазоне функционирования от полностью «управляемой демократии» – до «демократии под надзором». Пример последней мы наблюдаем в Афинах при Писистрате и его наследниках. Но, как можно будет увидеть в дальнейшем, все известные истории тираны проявляли особое внимание к развитию структур местного управления и народного представительства. Ведь народ – это тот самый союзник, без которого никакая тирания невозможна в принципе. Соответственно, политические структуры народного представительства – важнейшая составляющая тиранического режима.
Более того, в рамках политической философии тиранической власти свобода и демократия – две вещи несовместные. Ведь кто наиболее в состоянии воспользоваться плодами свободы? Разумеется, аристократия, олигархические кланы, имеющие огромный опыт и политические ресурсы для того, чтобы очень быстро перетянуть одеяло демократической власти на себя. Именно поэтому любая уважающая себя тирания стремится к известному ограничению политической свободы, дабы оградить народовластие от деформирующего влияния аристократического лобби. Ограничение свободы аристократии, – полагает тираническая власть, – есть необходимое условие нормального функционирования народовластия.
Впрочем, не рано ли мы делаем свои выводы, опираясь всего лишь на один исторический эпизод? Всего лишь на опыт одной Афинской республики. Может быть, все это – уникальные и исключительные характеристики политической борьбы именного этого древнегреческого полиса? Что ж, за мной, уважаемый читатель! Нас ждет величайшая из республик древнего мира – великий и вечный Рим! Посмотрим, а как здесь беспредел аристократии порождает тиранию?
II. Беспредел и Тирания
по-древнеримски. Случай Гракхов – Мария – Цезаря
Для тех, кто всерьез интересуется природой тирании, история Рима, особенно республиканского его периода, должна служить просто-таки учебным пособием. Именно здесь мы можем, как нигде более подробно и в деталях пронаблюдать, как механизмы господства аристократии над плебсом с неизбежностью приводят в конечном итоге к краху римской Республики, к почти столетию гражданских войн, к почти полному коллапсу римского социума. И лишь установление тиранического, а затем наследующего ему монархического режима правления оказывается спасением от тех неразрешимых противоречий, в которые римская аристократия с удивительным упорством и настойчивостью загнала сама себя.
История республиканского Рима – это история побед аристократии над плебсом. Но удивительным образом это история того, как каждая эта победа все более и более приближала римскую аристократию к окончательному собственному поражению
Изучение истории Римской республики и тех противоречий, что ее в конечном итоге уничтожили, заставив римлян искать спасение в монархическом принципе правления, при всей схожести общих контуров развития с историей Афин, вовсе не повторяет «на новом материале» развитие греческого республиканизма. Нет, история крушения Римской республики скорее дополняет те представления о развитии и самоуничтожении республиканского строя, что мы наблюдали в греческой истории.
В самом деле, исследуя случай Солона – Писистрата, мы с вами весьма внимательно рассмотрели, как алчность родовой аристократии чуть было не разрушила полностью сами жизненные основы существования греческого полиса. Анализируя реформы Солона, а еще более те задачи, что были взяты на себя и выполнены старшими греческими тираниями, мы пронаблюдали, как тиранический принцип правления предотвратил почти что неизбежную социальную катастрофу античного республиканизма. Дав возможность республике просуществовать еще несколько столетий.
А вот дальше в нашем повествовании случился разрыв, возможно не очень заметный для читателя, но в действительности – крайне важный. Обозначив конец VI – середину V вв. до н. э. как расцвет республиканского строя в большинстве греческих полисов, мы тут же констатировали крайне быстрое исчерпание демократических принципов республиканского строя и перехват республиканской власти олигархической полисной верхушкой. Что привлекло к мгновенному, по историческим меркам, росту социальной напряженности, обнищанию демоса и формированию ярко выраженного социального «запроса на тиранию». Каковой запрос и был реализован младшими греческими тираниями V – II вв. до н. э.
Но вот как это происходило, как господство городского олигархата привело к исчерпанию жизненных основ зрелого уже греческого республиканизма, как республиканская олигархия сумела отпилить сук, на котором сидела, как в большинстве народа была сформирована потребность в единоличном тираническом правлении, – об этом не было написано ни слова. А ведь это важно, не правда ли?
Так вот, история Римской республики является, пожалуй, наиболее подробным и классически строгим ответом на все эти «как?». Фактически история Рима – это лучшая в мире иллюстрация того, как господствующий республиканский олигархат своими собственными руками подрывает и уничтожает сами основания республиканской формы правления, исчерпывает их, создает абсолютно неразрешимый в рамках республики кризис и приводит к неизбежности монархического правления, где этот кризис только и может быть разрешен.
Итак, Римская республика, ее триумф и падение. Ну, а нашим проводником по римской истории станет, конечно же, Теодор Моммзен49 – самый лучший рассказчик, какого только можно себе пожелать.
1. Реформы Сервия Туллия. Опять, как и везде, винтовка рождает власть
Если мы вспомним содержание реформ Солона, то без сомнения увидим четкое деление их на две части: гражданские реформы и экономические реформы. Первые определяли условия гражданства в полисе, обозначали политические права граждан и прописывали алгоритмы участия граждан в управлении государством. Экономическая часть реформ отменила долговое рабство афинян и заблокировала возможность концентрации земель в руках немногих крупных землевладельцев.
В Риме гражданская часть реформ была осуществлена еще в эпоху царей. Так называемая реформа Сервия Туллия50 фактически повторила солоновы преобразования в области гражданского устройства. Как мы помним, до Солона афинское гражданство определялось принадлежностью к родам – основателям города. Солон же вводит новый формат гражданства – в зависимости от участия в городском ополчении, в соответствии с одним из четырех имущественных классов.
Аналогичные преобразования осуществляет и Сервий Туллий. К его времени в Риме уже сформировалось как бы две общины – граждане и «неграждане». Первые – это те, кто принадлежал к родам, населявшим когда-то Палатинский и Квиринский холмы и считавшимся основателями города. Вторые – «приблудные» и «понаехавшие». То есть люди, считавшиеся «под покровительством» одного из «коренных» родов. Эти люди находились в экономической зависимости от старых родов и оказывали им те или иные услуги. Эти-то вот клиенты старых римских родов и составляли плебс. Тогда как принадлежащие к палатинским и квиритским родам считались «отцами» – патрициями.
Изначально именно принадлежащие к патрицианским родам являлись гражданами и несли гражданские обязанности, главной из которых была обязанность с оружием в руках выступать на защиту города и на завоевание новых земель. Именно патриции осуществляли всю политическую власть в Риме эпохи архаики. Они собирались на куриальные51 сходки – комиции52 – и решали на них государственные дела. Главными из которых были выборы царей и интеррексов, объявление войны и заключение мира, вступление в политические союзы и распределение государственных земель. Однако, очень быстро выяснилось, что одни лишь патрицианские рода не в состоянии в одиночку нести обязанности по обороне города и расширению его власти на окрестные территории.
Привлечение неграждан, – пишет Теодор Моммзен, – началось, вероятно, вследствие экономических тягот: последние рано были распространены на людей зажиточных (locupletes) или «податных» (adsidui), и освобождены от них были только совершенно неимущие, «производители детей» (proletarii, capite censi). Затем последовало политически более важное привлечение неграждан к воинской повинности. Отныне эта последняя возлагалась уже не на граждан как таковых, а на землевладельцев (tribules), все равно были ли они гражданами или нет: воинская повинность превратилась из личной в имущественную53.
Итак, воинская повинность превратилась из личной – в имущественную. Не важно, принадлежишь ли ты к «старым» родам, или нет, но если у тебя есть земля – будь добр на доходы от земли справить себе оружие, доспехи – и марш в строй! Но при этом простые землевладельцы, «неграждане» не имели никаких политических прав, оставаясь политически зависимыми от патрициев.
В отличие от Афин, римские источники не доносят до нас информацию о глубоких политических кризисах на этой вот стадии перехода от родовых структур гражданства к имущественным. Весьма вероятно, что царская власть оказалась более чуткой к нарастающим противоречиям, нежели это было в республиканских Афинах, и осуществила политически реформы, не дожидаясь социального взрыва.
Во всяком случае, Сервий Туллий ввел плебеев в состав римской общины, то есть, дал им гражданство. А далее он в гражданской области сделал ровно то, что осуществил незадолго до него Солон. А именно, разделил все население Рима на пять имущественных разрядов – в зависимости от размера земельного надела. И каждый из них нес определенную, твердо установленную воинскую повинность.
Принадлежавшие к первому разряду, или владевшие полным наделом, должны были являться вполне вооруженными и потому преимущественно составляли боевое войско (classis). Граждане следующих четырех разрядов, принадлежавшие к числу более мелких землевладельцев, а именно владевшие тремя четвертями, половиной, четвертью и восьмой долей полного крестьянского участка, хотя также были обязаны служить, но от них не требовалось полного вооружения, и потому они стояли в военном отношении ниже.
Ну, и наконец, сам алгоритм участия в политической жизни Рима теперь был привязан участию в войске. Каждый класс выставлял теперь определённое количество войсковых единиц – центурий. И – самое главное – он получал такое же количество голосов в центуриальных комициях – по количеству выставляемых на поле битвы центурий.
