Как странно ведёт себя милиция, граждане! Виновный давно известен, а следователи хлопают ушами! Похититель наших детей разгуливает на свободе, и обезумевшим от горя родителям смеётся в лицо!
Статью завершал пламенный призыв журналиста Заливайло наказать злобного Михалыча если не по закону, так по совести.
О пропаже тарантин целая статья. О пропавшем очкарике ни слова. Пляска журналиста Заливайло под дудочку депутата Маслины удалась.
Я отложил газету, вышел на балкон, сменил в лёгких смесь котячьих меток с одеколоном на воздух.
Когда отдышался, попытался представить, как с тарантинами мог расквитаться Михалыч. Против тщедушного тельца Михалыча воображение выставляло три толстенных туши тарантин. Как один не юный задохлик мог справиться с тремя молодыми и крепкими бегемотами?
Да, Михалыч мог пульнуть в тарантин из… да хоть из пулемёта. Где кровь? Где следы суматохи? Как застрелить троих одновременно? Не лежали же тарантины и ждали, пока Михалыч всадит каждому по пуле!
Юсупов вариант с клофелином в тарантиновой бутылке водки мне нравился больше. До идеала не дотягивал, но объяснял, как тарантин мог порешить Михалыч, а не дядька Некто.
Три колеи в песке от покрывала, где лежали тарантины, до твёрдой дороги мог сделать Михалыч, ведь сил таскать на горбу тарантиновы туши у него нет, потому подтягивал тела буксировочным тросом. Вдобавок на месте для слежки в зарослях можжевела лежал сук, провонявший михалычевым грибком.
Чтобы стать идеальным, варианту с клофелином не хватало объяснения, как Михалыч всыпал клофелин в бутылку.
Метнуться к бутылке, когда пьяненькие тарантины пойдут купаться, зарядить бутылку клофелином, вернуться за камыши – дело десятка секунд. Пока тарантины заходят в воду, и в этот момент к бутылке спиной, можно успеть запросто. Другой вопрос – кому запросто, а кому и нет.
Да, арматуриной возле ромкиного джипа Михалыч размахивал как монах Шаолиня. Казалось бы – порядок. Ан нет. Руки – не ноги. Может, руками Михалыч ещё и размахивает, а вот ходит с трудом. Бегуном не назовёшь.
Скоростной как улитка Михалыч смог подобраться к тарантиновой бутылке, всыпать клофелин, смыться обратно за камыши – и уложился в десяток секунд? Со скоростями Михалыча времени уйдёт вшестеро больше. Тарантины заходили в воду целую минуту, и ни разу не оглянулись? Ведь если бы оглянулись, то Михалычу хана, понятно и кретину.
Я отбросил дурные мысли, покинул балкон, развалился в кресле. Через пару минут мысли вернулись. Ещё через пять минут от бардака в голове меня спас звонок мобильника.
Не успел я поднести трубку к уху, как Юсуп уже заговорил.
– Я на мобильниках тарантин нашёл миллион пропущенных вызовов. Пацанам наяривали с вечера до утра, а те трубку не брали.
– Когда до них дозвонились в девять вечера, были живы все трое. Живые и пьяные.
– Уже легче. Главное, что живые. Мы тут опросили местных, что живут на краю села со стороны речки. Народ ни сном, ни духом. Ничего не слышали, ничего не видели, и мало ли кто здесь на речке отдыхает! Ладно, я уже выезжаю. Созвонимся.
Я отложил мобильник, прикрыл глаза.
Когда трубка звякнула, я проснулся, нажал зелёную кнопку. Опоздал. На экране мобильника – номер Михалыча. Я глянул на часы. Семь. Дрых всего пятнадцать минут, а снов успел увидеть на целую ночь.
Михалыч себя ждать не заставил, перезвонил через пять секунд.
– Ян, жду вас на углу Шестой Продольной и Восьмой Поперечной. У меня тут… Нет, не по телефону. Приходите. Это срочно. Срочнее некуда.
Михалыч трубку повесил раньше, чем я успел сказать, что выхожу, вот только закрою балконную дверь.
По пути к месту встречи с Михалычем я успел из догадок выстроить небоскрёб. Стройке мешала назойливая мыслишка: а не собрался ли Михалыч писать покаяние? Тогда зачем нужен я?
*
*
Михалыч стоял на углу Шестой Продольной и Восьмой Поперечной, прям посреди перекрёстка.
Когда я подъехал, Михалыч кивком поздоровался, жестом пригласил следовать за ним, потопал по дороге.
Я потащился за клиентом почти на холостых оборотах. Когда я поравнялся с Михалычем, чтобы спросить, куда ползём, в нос шибанула вонь от ног клиента. Задавать вопросы я передумал, на пару метров отстал, поднял стекло.
Пока ехал, осмотрел окрестности.
Справа вдоль дороги тянулась стена хлебозавода высотой метра в четыре и длиной в квартал. Слева, на всю ширину квартала – ряд кирпичных гаражей. Воротами гаражи смотрели на стену хлебозавода. Ночью здесь прохожего не встретишь.
Посередине квартала, перед открытым гаражом, задом к дороге, стоял потрёпанный жигулёнок-копейка.
Михалыч дополз до жигулёнка, опёрся о багажник, схватился за ворот рубашки. Я ударил по тормозам, выпрыгнул из машины, подбежал к Михалычу.
– Давайте я вас отвезу в больницу, а?
Михалыч отмахнулся, сглотнул.
– Уже отпустило. Слишком много нервов.
– Сейчас подойду. Не умирайте.
– Попробую.
Я вернулся в машину, прижал джипчик к бордюру, достал из аптечки ампулу нашатыря, сунул в карман.
Пока я парковался, сожалел, что не захватил из дому ведёрко одеколона. От ног Михалыча разило грибком аж до тошноты.
Михалыч кивком указал внутрь гаража.
– Спускайтесь в подвал. Спускайтесь, не бойтесь. Они уже не кусаются.
В подвал гаража вела добротная деревянная лестница. Пока я спускался, ни одна ступенька не скрипнула.
Яркая – ватт на сто пятьдесят – лампочка освещала каждый сантиметр подвала. Я окинул взглядом стеллажи с консервацией, три толстых тела.
Пыльные банки с огурцами меня тронули куда меньше, чем три туши в шортах и с кляпами, подвешенные за руки под потолок.
Я выбрался из подвала, подошёл к Михалычу.
– В милицию звонили?
– Только вам.
– Вы фильмы смотрите? Там постоянно твердят, что в таких случаях надо звонить в милицию, а на месте преступления ничего не трогать.
– Я и не трогал.
– Кто выгнал из гаража машину?