День Петра и Февронии

– А если вы видели не мои кроссовки? А если не мои? А если вы ошиблись?

– У тебя кроссовок порезан. Видишь, на ткани надрез?

– Я не…

– Цыц! Я этот надрез запомнил.

– Как докажете, что…

Я присел рядом, расщедрился на оплеуху. Боец схватился за щеку, заскулил.

Я сказал:

– Вот такие у меня доказательства. Тебе нужны улики получше, или поверишь мне на слово?

– Только не бейте!

– За что ты меня трубой да по черепу?

– Э-э-э…

Я замахнулся. Боец закрыл руками голову.

– Только не бейте!

– А ты не экай. Говори.

Через минуту, когда травокур в темпе продумал всё, что хотел мне сказать, я услышал мычание. Я понял, что травокур говорить таки не хотел. Тогда я сказал:

– Ладно, бог с тобой. Не я тебя рожал – не мне тебя калечить. Я только верну тебе должок.

– Какой?

– Дам тебе трубой по башке. Баш на баш. Всё по-честному. Выживешь – значит, такова твоя судьба.

– Не надо, а?

– Кто тебя нанял?

– Просто пришла девка, сказала адрес, показала фотку, и заплатила по сто баксов.

– Светочка?

– Откуда вы знаете, что она?

– Не знаю, а только что узнал. От тебя, герой. Ну-ка, напомни, кто тебе заплатил, чтобы ты треснул меня палкой по черепу?

– Ну так вы ж только что сказали сами. Светочка.

– Знаешь, сколько в городе Светочек? Фамилия у Светочки есть?

– Ивасюк. А вы не знали?

– Я-то знал. Только хотел, чтобы это сказал ты.

– Зачем?

– Так я тебе всё и рассказал. Прощай, орёл!

Говорить, что фамилию Светочки я вытянул из бойца для диктофона, который у меня не выключается, я не стал. Зачем лишний раз парня расстраивать? Боец и без того получил на орехи с лихвой. Я решил, что пусть лучше боец пребывает в блаженном неведении, а то ведь Светочка, когда я предъявлю ей запись с признанием бойца в зелёных кроссовках, нанимать других орлов, чтобы болтливого бойца проучить как следует, может и не захотеть.

Я позвонил Юсупу, узнал адрес отца Светочки. На вопрос Юсупа, с чего это я решил наведаться к Ивасюку, я ответил, что Светочка человеческого языка не понимает, потому я решил вызвать в школу родителей. Юсуп сказал, что если родительское собрание закончится избиением классного руководителя, то чтобы я пенял на себя. Напоследок Юсуп спросил, не забыл ли я про Влада. Я сказал, что как только – так и сразу. Юсуп выразил надежду, что “как только” случится в ближайшие часы, потому как иначе Юсуп возьмётся за Таню по-взрослому.

После разговора с Юсупом я покатил к отцу Светочки.

*

*

Во двор Ивасюка охрана меня не впустила. Охранник сказал нечто вроде того, что я не вышел рылом, чтобы встречаться со столь большим человеком без предварительной записи за год.

Я сказал, что знаю о дочурке гражданина Ивасюка много интересного. Охранник сказал, что и сам знает о дочурке шефа немало. И что каждый день узнаёт много нового, и чтобы я проваливал, потому как новости от взбалмошной дочурки папашу могут расстроить. И что папаша страсть как занят.

Тогда я сказал, что если охранник меня к папаше Светочки не проведёт, то страсть как занятый папа рискует увидеть взбалмошную дочурку сначала на суде, а затем на свиданках, на которые будет ездить к дочурке годков пять.

После моей тирады охранник велел мне обождать, ушёл в будку охраны, через минуту вышел, велел следовать за ним. По пути охранник сказал, что связался с папашей Светочки, и тот дал добро на пятиминутный разговор. Потому на шестой минуте, если Ивасюк щелкнет пальцами, охранник меня выволочит за забор, и маленько попинает.

В ответ я охраннику сказал, что если услышу ещё хоть одну – даже шутливую – угрозу, то попинаю охранника я, и пусть не плачет, если я не удержусь, и попинаю не маленько, а в полную силу.

Когда я закончил говорить, охранник как раз подвёл меня к столику, что стоял на веранде. За столиком сидел и потягивал кофеёк крутой на вид дядька. Бейджика “Ивасюк” на дядьке я не нашёл. Меня выручил охранник: представил меня крутому дядьке, а крутого дядьку мне.

Охранник ушёл. Ивасюк взглядом указал мне на стул, спросил, зачем я пожаловал.

Я сел, рассказал Ивасюку о куче дерьма на моей двери. Мы посмеялись. Затем я дал Ивасюку послушать записанное на диктофон признание бойца в зелёных кроссовках. Ивасюк посерьёзнел. Я сделал вид, что посерьёзнел тоже.

Ивасюк спросил, за сколько тысяч баксов о нападении травокуров я бы забыл, и заяву в милицию не писал. Я сказал, что мне хватит и того, чтобы Светочка извинилась, в качестве воспитательно-назидательной процедуры мою дверь от краски отмыла лично, и от меня отцепилась.

Ивасюк позвонил Светочке, велел предстать пред его ясны очи в ближайшие минуты.

Пока дочурка добиралась, папаша отвёл на мне душу, рассказал, как ему одному после смерти жены стало нелегко со взбалмошной девчонкой управляться.

Рассказал, что дочурка в новый дом переезжать отказалась, треплет папе нервы. Захотела жить в том дворе, где выросла, со старыми друзьями, которые сплошь да рядом шпана. Жить взаперти в роскошном доме не захотела. Хочет жить сама. Папаша приказать не может, ведь дочурке уже давно восемнадцать.

Всё это я слушал не разевая рта. Но когда Ивасюк сказал “восемнадцать”, я не удержался, сказал:

– Восемнадцать? Я думал, что ей намного меньше.

– Это она как пацанка только выглядит. Ей уже почти девятнадцать. Не пацанка уже давно. И денежки папины тратит не как пацанка, не на кукол.