Портрет моего времени в 4-х пьесах

ЮРКА. Наоборот эта от головной боли.

АННА. Ну не знаю. А по мне так плохая музыка. Чего-то дребезжит как-то непонятно. Зудит и зудит.

ЮРКА (с тяжёлым выдохом). Да-а. Лидию Петровну понять можно.

Встаёт и идёт выключать магнитофон. Затем достаёт из-под стола таз с куском глины, ставит на стол и начинает разминать глину.

АННА. Чего говоришь?

ЮРКА. Я говорю, сегодня снег обещали.

АННА. Да ладно, городишь тут. В июне снег почему?

ЮРКА. Вы всё прекрасно слышите, зачем по сто раз переспрашиваете.

АННА. Глуховата стала, по привычке. (Кивая на таз.) Глина?

ЮРКА. Ага.

АННА. Свистульки будешь лепить?

ЮРКА. Кэндзан. (Никакой реакции от Анны.) Подставку для икебаны. (Опять тишина.) Ну, как подсвечник.

АННА. Вона чё… На продажу?

ЮРКА. На заказ.

АННА. Молодец. А Лидочка к Горбоносовой пошла?

ЮРКА. Ага.

АННА. Поди жаловаться начнёт.

ЮРКА. А зачем вы к Горбоносовой жить просились?

АННА. Дак с ней жить мочи нет. Всё кулаком, кулаком!.. Очень вся агрессивная.

ЮРКА. Сами воспитали. А откуда вы знали, что она от Бабаева уйдёт?

АННА. А кто же с ней жить-то будет. Аркашка, её муж, мне так и сказал: «Вы, говорит, не обижайтесь, Анна Семённа, но жить я с вашей дочкой больше не могу».

ЮРКА. Чего так?

АННА. Ну… Как-то невзлюбили друг друга. Как-то так всё сторонились друг дружку.

ЮРКА. Давно?

АННА. Сразу. Он говорит, я даже и не любил её, женился из жалости. Она всё за ним бегала – мотогонщик же! Не знаю, как Светку-то сделали.

Юрка, видимо, входит в исследовательский азарт и продолжает расспросы.

ЮРКА. Жалость – это унизительно. Мы со Светкой расписались, потому что она беременная была. Лидь Петровна тоже залетела?

АННА. Да нет, какой там. Всё никак зачать не могли. Аркашка говорит, мне перед людями неудобно, что я вроде как с ней гулял. Ну, на людях всё время вместе были.

ЮРКА. У вас прямо каменный век какой-то. Поцеловался и женись, да?

АННА. По-всякому бывало. Может, он врал всё, Аркашка её. Может, наш дом хотел прибрать. Дом-то у нас купеческий был, хороший. Пете купец Трезоров его отдал.

ЮРКА. А Лидь Петровна говорит, он его в карты выиграл.

АННА. Наговаривает. Он в карты у него только фисгармонь выиграл.

ЮРКА. Ну вот.

АННА. А дом ему Трезоров сам потом отдал.

ЮРКА. Пьяный, что ли, был?

АННА. Так в тюрьму его отправили. Узнали, что он купец и отправили. И дом бы отобрали. Он и записал на Петра, вроде как в подарок. Думал, вернётся оттудова – из Сибири-то – хоть жить есть где. Не возвратился.

ЮРКА. А у вас чего же не отобрали?

АННА. А чего у нас отбирать – простые люди, не купцы, не кулаки.

ЮРКА. Ясно. Бог дал – Бог взял.

АННА. У кого взял?

ЮРКА. Я говорю, баб Ань, у твоих родителей тоже всё забрали? И дом, и скотину; коней, говорят, конфисковали.

АННА. Ну, мы богато жили-то. У отца вроде работал даже кто-то.

ЮРКА. Раскулачили?

АННА. Ну да. Тоже в Сибирь куда-то увезли.

ЮРКА. Ты потом не виделась с ними?

АННА. Да что ты. Как в воду сгинули.

ЮРКА. Сколько тебе тогда было?

АННА. Пятнадцать годочков.

ЮРКА. А замуж?

АННА. Через год за Петра вышла.