Принцип аллигатора

У меня занемел от напряжения затылок. Но навстречу двигался ровный строй оградительных столбов, одинаковых, как колонна солдат, и не было в нем никакой бреши. И асфальт был тщательно вымыт дождем. И деревья тянулись своими замшелыми и невредимыми стволами к черному небу.

Миновав перевал, я остановился у кемпинга, в котором преимущественно ночевали дальнобойщики. Столовая еще работала, хотя там почти не было посетителей. Я сел за столик и заказал тарелку кислых щей и бифштекс. Молодая официантка с молочно-белой кожей, шаркая тапочками, удалилась на кухню. Варочный зал, часть которого я видел, был уже вымыт, прибран, и повара в нем не суетились. Две девушки в клеенчатых фартуках, навалившись локтями на стол выдачи, громко разговаривали, и эхо их голосов металось между кафельными стенами. Я прислушался – может, они говорили об аварии на перевале? Увы, девушки обсуждали проблему своей подруги, которую побил парень, а она ему за это изменила, за что была побита вторично.

Я думал, что стандартного обеда мне будет мало, но с тарелкой щей я справился с трудом, а бифштекс лишь поковырял вилкой и есть не стал. Было такое ощущение, словно мой желудок уменьшился до размеров кулака. Организм выбился из привычного ритма.

Когда я вышел на улицу, то глаза, привыкшие к свету, некоторое время не различали ничего. Я медленно брел на трассу, уже окончательно опустевшую, и теплые огни кемпинга остались за моей спиной. Может, переночевать здесь? – думал я, но продолжал идти к машине. Я уподоблялся паруснику. Моим ветром было настроение. Пока оно гнало меня вперед, я не рисковал бросить якорь. Ибо завтра утром этого настроения могло уже не быть.

Может, Лешка тоже останавливался здесь на обед перед тем, как начать спуск с перевала? Он любил столовые, с их неповторимым запахом, любовью бродячего пса. Когда мы с ним вдвоем разъезжали по городу, он всякий раз пытался затащить меня то в пельменную, то в кулинарию, то закусочную, и при этом обязательно прихватывал с собой бутылку вина. Рестораны он вообще не признавал, даже если я приглашал и обещал на него заплатить. Благодаря Лешке, я посетил все пункты дешевого общепита в нашем городе.

Я поймал себя на мысли, что думаю о Лешке, как о живом, и невольно поморщился, словно от боли. Невероятное, нелепое, отвратительное событие! Лешка – добрый и безобидный человек. Он мог надоесть, мог вызвать легкое и усталое раздражение, но чаще вызывал жалость и снисхождение. Вот только ненависть и злобу к нему не испытывал никто и никогда. Во всяком случае, я не знал о существовании у него врагов. Что такого он натворил в Кажме, раз вынудил какого-то негодяя превратить его машину в смертельный неуправляемый смертельный снаряд? Обвинил физрука в порочной тяге к школьнице? Исключено. У нас частная детективная контора. Мы занимаемся лишь проверкой имеющихся фактов и добычей новых, которые потом вываливаем на голову Сергеича. Вести открытое расследование и, тем более, предъявлять какие-либо обвинения мы не имеем права. Лешка прекрасно об этом знал. В этом плане он работал достаточно аккуратно…

Я снова попытался вспомнить его последние слова, оставленные на автоответчике. “Там столько работы, что все отделение милиции опухнет”… “Это какой-то заговор молчания”… Насчет опухшей милиции поручиться не могу, а вот про заговор он стопроцентно говорил. Значит, он уткнулся в упругие животы молчунов, которые ни слова лишнего ему не сказали. Что же, в таком случае, он смог там накопать?

Я чуть не проскочил ржавый, зияющий дырами указатель на Кажму. На нем еще сохранился рисунок с изображением химической колбы с красным крестом посредине, под которым едва можно было прочесть полустертую надпись: “Въезд строго по пропускам!”

Машина съехала с трассы. Дорога стала еще хуже. Было видно, что ее не ремонтировали много лет. Я сбавил скорость, чтобы не отвалились колеса, и включил дальний свет фар. Казалось, что деревья зашевелились и принялись обступать машину со всех сторон. Никогда еще я не ездил по более мрачной дороге, чем эта.

Я перекатывался из колдобины в колдобину довольно долго. Меня даже укачало, и я остро почувствовал во рту вкус кислых щей. Мысленно поклявшись, что ни при каком стечении обстоятельств в ближайшее время не поеду по этой дороге обратно, я опустил стекло, впуская в салон сырой и землистый запах прелых листьев. Дурнота отступила, я дышал глубоко и спокойно. Стволы деревьев, наконец, расступились, и я увидел тусклые разноцветные окна двухэтажного дома. Никакой таблички на обочине я не заметил, но и без того было ясно, что мой путь подошел к концу. Машина вползала в Кажму.

Притормозив около дома, который своей безликостью напоминал коробку из-под обуви, я высунул голову из окна, чтобы спросить у кого-нибудь про гостиницу. Но рядом с темным подъездом никого не было. Под порывами ветра раскачивалась на ржавых петлях фанерная дверь. Перед ней чернела огромная лужа. При всем своем богатом воображении я не мог представить, как жильцы заходят в дом, не замочив колен.

Я кинул взгляд на мутное окно первого этажа. Это была кухня. Под потолком на голом проводе болталась тусклая лампочка. Немолодая женщина в бесцветном халате ссутулившись стояла у плиты. Трудно сказать, что она там готовила, но над плитой клубился грязно-серый дым, какой выпускает разве что паровоз.

Меня передернуло. Наверное, это была захолустная окраина поселка, где жили не самые лучшие представители научной элиты. На малом ходу я проехал еще немного, глядя на темные подъезды однотипных двухэтажных домов. Нигде не было видно людей! Впрочем, этому обстоятельству не стоило слишком удивляться. Если бы судьбе было угодно наказать меня, и я бы жил в Кажме, то вряд ли болтался по улице в такое время, в такую погоду и по таким мрачным улицам.

Отчаявшись спросить у кого-либо про гостиницу, я решил найти ее самостоятельно. Поселок наверняка маленький, проехать его с одного конца до другого – раз плюнуть. Мой “жигуль”, разбрызгивая во все стороны грязную воду, снова покатил в темноту, углубляясь в Кажму, словно наконечник клизмы в известное место. И тут вдруг в свете фар мелькнул ярко-красный плащ. Молодая женщина шла по краю дороги в том же направлении, в котором ехал я. Она выглядела совершенно необыкновенно. Я хочу сказать, что на этой разбитой дороге, где лужи попадались так же часто, как и темные пятна на шерсти гиены, среди корявых голых деревьев, мрачных домов с тусклыми окнами естественней смотрелась бы баба Яга в телогрейке и кирзачах. Эта женщина была одета слишком броско и ярко, она просто выпадала из общего фона.

Я притормозил рядом с ней, высунул голову в окно и, стараясь не испугать ее, приветливо крикнул:

– Добрый вечер! Простите, я немного заблудился…

Женщина, не останавливаясь, искоса взглянула на машину. Кажется, фары слепили ее, и она не увидела моей доброжелательной физиономии. Я лишь отчасти рассмотрел ее лицо. Кажется, черты были мелкие, кукольные. Непокрытая голова вымокла под дождем, и светлые волосы сосульками спадали на лоб.

Я немного проехал вперед, обогнав женщину, остановился и распахнул дверь.

– Девушка! – позвал я. – Где тут у вас гостиница?

Она продолжала идти в прежнем ровном темпе, перешагивая через лужи. Когда она приблизилась к машине, ее лицо осветили красные габаритные огни. Мне стало немного не по себе.

– Вы не подскажете… – тише произнес я.

Она замедлила шаг, рассматривая меня очень внимательно, затем ее взгляд скользнул по грязным бортам машины.

– А как вы вообще сюда попали? – спросила она.

Голос ее был приглушенный, невыразительный, как у человека, которого среди ночи разбудил телефонный звонок. Но меня больше удивил ее вопрос. Что значит, как я сюда попал?

– Очень просто, по дороге, – ответил я, и вскользь подумал, а вдруг в этот некогда режимный поселок по-прежнему запрещен въезд.

– Я понимаю, что не по морю, – ответила женщина и замолчала, так и не высказав до конца свои неожиданные претензии.

Ситуация была странная. Я смотрел на нее, она смотрела на меня. Мы молчали, мотор урчал.

– Я журналист, – наконец, выдавил я из себя. – Приехал сюда по заданию редакции. Мне нужна гостиница.

– Здесь нет гостиницы, – холодно ответила женщина.

– Где же мне ночевать? – растерянно спросил я.

– Не знаю, – ответила женщина, но вовсе не о моем ночлеге. – Не знаю, какая редакция направила вас сюда.

Должно быть, мне повезло встретить представителя администрации поселка, коменданта или же ответственного за соблюдение режима.

– Я могу показать вам удостоверение!

– Оно меня не интересует.

– Может быть, вы подскажете адрес, где пускают постояльцев?

– Не думаю, что кто-то пустит к себе в дом чужого, да еще в такое время.

– А вы, извините за любопытство, кто?

– Это вас не касается.

Эта кукла в резиновом плаще не верила мне. Она принимала меня за какого-то злодея. Настороженность просто перла из нее!

Во мне вдруг взыграло самолюбие. И чего я оправдываюсь перед ней? Не единственный же это житель Кажмы, в конце концов! И вообще, разговаривать надо с представителями местной администрации. В крайнем случае, с милицией.

– Спасибо за помощь, – едким голосом поблагодарил я мокрую куклу. – Пожалуй, я обращусь в милицию.

Я уже хотел было закрыть дверь и тронуться с места, как женщина коротко произнесла:

– Постойте!

Я откинулся на спинку сидения, выражая тем самым готовность выслушать. Женщина шагнула к машине и склонила голову перед дверью.

– Я могу сесть?

– Конечно! – ответил я.

Она подобрала забрызганные полы плаща, опустилась на сидение, а уже потом перенесла через порожек ноги в высоких сапожках. Закрыла дверь. Лампочка под потолком салона погасла. В сумраке лицо незнакомки казалось очень бледным. Или же кроваво-красный плащ так оттенял его.

– Я знаю, зачем вы приехали, – жестко произнесла она.

Глава пятая. Ловля лягушек

Вот, оказывается, как все просто! Она знает, зачем я сюда приехал. Кажма – это большая деревня. Здесь все знают всё. Точнее, это даже не деревня. Это крупный разведывательно-информационный центр. Всякое передвижение по улицам незарегистрированных объектов немедленно фиксируется радарами.