Таежная хмарь

– Нет жилы никакой, верно? – прищурился он, снимая с пояса оружие. -Ты Егорку сначала укокошил, а теперь и мне отомстить за «женитьбу» решил перед тем, как сбежать?

– Это не я, – хрипло ответил Савелий, пятясь от разъяренного артельного, угрожающе размахивающего клевцом. -Здесь чудище вогульское бродит…

– Я тебе сейчас покажу «чудище», – недобро усмехнулся Наум, тесня к стене поручика. -Ты уж лучше не сопротивляйся: по голове как следует тюкну и отойдешь безболезненно, а будешь брыкаться – руки-ноги переломаю да здесь брошу, на выход глядеть да от тоски помирать.

Он размахнулся и чиркнул краем железного клюва по стене, где мгновение назад была голова Савелия. Оказалось, артельный мастерски управлялся с оружием варнаков, промышлявших на пустынных трактах с наступлением темноты, что, впрочем, не было удивительным: на заводах работал разный люд, имевший самые разные судьбы и занятия. К счастью, поручик не забыл бесконечных экзерциций, в которых он участвовал во время военной службы, обучавших солдат, помимо всего прочего, навыкам штыкового боя, где одним из важнейших условий победы было умение вовремя увернуться.

– Что крутишься, как уж на сковородке! – злобно пыхтя, прорычал артельный. -Все равно доберусь!

И правда: один из ударов тупым концом клевца пришелся аккурат по правой коленной чашечке Савелия, чудом не раздробив ее; поручик припал на здоровую ногу, потеряв равновесие. Артельный уже замахнулся было, чтобы нанести смертельный удар, как вдруг захрипел, уронил оружие. Савелий поднял голову: Наум будто запутался в ветвях лиственницы, которая теперь тянула его за руки и за ноги в разные стороны, стремясь четвертовать. Не обращая внимания на боль в колене, поручик вскочил и бросился в сторону лучившейся светом позднего дня расселины, оставив позади затрещавшего, словно рвущаяся по швам рубаха, артельного. Рухнув на землю, он, извиваясь, пополз по щели. В одном месте шкура так крепко зацепилась за выступ, что ему пришлось скинуть ее себя, чтобы продолжить путь.

«Вперед, вперед!» – пульсировало в голове.

Наконец, руки Савелия коснулись травы заросшей уремой овражины – никто и не думал искать здесь вход в древние копи, считая это место естественной впадиной, недостойной внимания. Оглянувшись на темневший зев горы, внутри которой пряталось древнее чудище, поручик подтянул портки и начал быстро ползти наверх по поросшему корневищем склону. Выбравшись из оврага, Савелий перевел дух; лиственничные ветви не скользили вслед за ним по лазу, стремясь догнать воспользовавшегося уловкой человека, не видно было и заостренной головы, заходящейся в немом крике. Здесь, снаружи, среди проникавшего сквозь листву солнечного света, наполненного хвойным запахом воздуха и пения птиц, произошедшее несколько минут назад казалось нереальным. Впрочем, казалась нереальной и подземная жизнь, бурлящая в угоду заводчикам, которой вдоволь хлебнул Савелий.

Отдышавшись, он двинул прочь, твердо решив добираться до Арамильской слободы самостоятельно, не прося ни у кого помощи: кто знает, поверят ли на слово потерявшему человеческий облик артиллеристу или воспримут за хитрого на выдумку беглого крепостного?

***

Было начало осени, когда случаются настолько теплые деньки, что приходится снять накинутый поутру кафтан, однако поднимающийся по ночам над остывающими полями туман, полностью рассеивающийся в падях и на кочкарниках лишь к полудню, явно говорил о том, что скоро земля покроется палым листом, затем сменив шуршащие одежды на снежное одеяло. Савелий решил в пути к Арамильской слободе идти по лесу близ тракта, по которому его пригнали на шахту, однако в попытке не попасться на глаза разъездам, периодически объезжающим окрестности рудника, ему пришлось сделать крюк по окружающим гору урманам, нетронутым пока еще лесорубами. Идти по дебрям порой было непросто: в частоколе деревьев, перемежающихся густой порослью, даже звери не прокладывали своих троп, предпочитая более проходимые места.

Выбравшись из шахты далеко за полдень, поручик довольно скоро понял, что ночевать ему придется в лесу, не пройдя и половины пути до слободы. Отойдя подальше от дороги, он присмотрел для ночлега место под склоном невысокого скалистого холма, вершина которого не дотягивала даже до середины крон окружавших его деревьев. Не желая выдавать своего присутствия случайному человеку, Савелий до последнего не разжигал огня, жался к комлю кряжистой сосны, после заката некоторое время сохранявшей накопленное за день тепло. Однако сколь бы крепко он не обхватывал дерево, ближе к полуночи не выдержал и, отчаянно жалея об оставленной в расселине шкуре, начал сначала трясущимися руками собирать валежник, а затем высекать над ним искру с помощью предусмотрительно захваченного огнива.

Вскоре под нависающей гранитной стеной весело затрещал костер, старательно отгоняя от себя ночную темноту. Савелий и сам не заметил, как его, согревшегося, начало тянуть ко сну, несмотря на пережитое. Вдруг во мраке за освещенным кругом что-то зашумело, заскрипело старыми ветвями; застучали комья земли, падающие с зашевелившихся толстых корней, стремящихся выбраться наружу. Прикрыв рукой глаза от огня, Савелий увидел, что вековая сосна, от ствола которой он совсем недавно получал крохи оставшегося дневного тепла, медленно приближается к нему; подняв взгляд, он заметил в отблесках лунного света, что на заостренной верхушке дерева вырезан грозный лик, гневно распахнувший рот в беззвучном крике.

Не помня себя от страха, поручик попытался бежать, но ноги словно налились свинцом – вместо того, чтобы стремглав сорваться с места, он смог сделать лишь два неуверенных шага. Выхватив из костра горящую головню, он попытался отмахнуться от огромного менква, но понял, что тщетно: острая от торчащих иголок ветка уже оплела его ноги и крепко сжала плечо.

– Негоже огонь без надзору оставлять, – прозвучал мужской голос где-то совсем рядом.

6

В светлой натопленной горнице, напротив красного угла стоял шестнадцатилетний Авдотий, силясь прочитать текст в старой потрепанной книге, лежащей перед ним открытой на столике рядом со свежими березовыми розгами. Над столиком находилась полка с тремя иконами; с нее на мальчика с сожалением взирали святые, житие которых он все не мог зачитать ни про себя, ни вслух.

– Ну? – грозно спросила мать, сидящая на лавке рядом с печью; несмотря на духоту, Екатерина Никитична была одета в телогрею, доходившую ей до щиколоток.

Авдотия затрясло. Прошло уже девять месяцев с того момента, как мать решила сделать его, своего единственного сына, грамотным, отдав на обучение церковному дьяку Сидору, считавшимся в деревне человеком ученым. Сидор с готовностью взялся за сынка состоятельного коннозаводчика Матвея Козелкова – бывшего крепостного, когда-то получившего вольную от барина, – зная, что наградой его не обделят. И вправду: за занятия с Авдотием ему исправно платили до тех пор, пока норовистый калмыцкий конек не заехал копытом в лоб старшему Козелкову, умертвив на месте. Вдова, несмотря на природную сметливость и крепкую хватку, не смогла удержать хозяйство в прежнем размахе – не в последнюю очередь этому способствовали налетевшие коршунами процентщики, у которых отец Авдотия занял крупную сумму незадолго перед смертью на расширение дела: если прославленному в местных краях заводчику они доверяли и могли потерпеть с возвратом долга, то его вдове о подобных уступках оставалось только мечтать.

Проблема была в том, что чтение никак не давалось Авдотию. Он знал азбуку наизусть, с легкостью воспринимал отдельные буквы, но вот сложить их в слова ну никак не получалось! Его учитель уже давно понял, что в голове подопечного скрывается какой-то изъян и учить того чтению бесполезно, однако не спешил сообщать об этом Екатерине Никитичне, пока та исправно вносила плату за уроки. Но как только женщина начала просить повременить с оплатой, то дьяк сжалился над вдовой и посоветовал отложить средства на более необходимое.

«Времена для вас тяжелые наступили – со дня на день в плуг придется впрягаться, – поэтому средства лучше поберечь, нежели на бестолковое занятие тратить» – заявил он.

Со временем положение семьи выправилось, хоть и стало значительно хуже прежнего: Екатерина Никитична нашла грамотного управителя, который смог вести предприятие, освободив владелицу от хлопот. Свободное время женщина решила пустить на воспитание сына, надеясь, что тот унаследовал деловую жилку отца и в будущем сможет добиться куда больших успехов, чем покойный. Но для этого Авдотий, по мнению матери, должен был научиться читать. Продолжать учить его грамоте она решилась самолично.

Она все никак не могла взять в толк, почему сыну грамота не дается: первоначальное недоумение довольно быстро сменилось гневом, вызванным суждением о лености сына, не прилагающего достаточного количества усилий. Вот уже три месяца Авдотий безуспешно бился над книгами, пока скорая на расправу мать придумывала все более и более изощренные способы наказания за «лень». Утром она пообещала сыну исполосовать спину розгами и выгнать на мороз февральского дня – и Авдотий знал, что это была не пустая угроза.

– Я так понимаю, лень в очередной раз победила тебя, – сухо произнесла Екатерина Никитична, медленно поднимая свое грузное тело с лавки. -Ничего, я выдавлю из твоей души этот грех.

– Думаю, не стоит злить ее, – смешливо произнес детский голос позади.

Авдотий резко обернулся, изумленно уставившись на чумазого мальчишку лет восьми в грязном полушубке и натянутом на затылок треухе, невозмутимо выбиравшегося из печного зева за спиной Екатерины Никитичны, которая с угрожающим видом надвигалась на сына, совершенно не обращая внимания на незваного гостя.

– Что, думал прощу в этот раз? А вот и нет: за ленивость в отношении священных текстов наказание должно быть всенепременно, – по-своему расценила реакцию сына женщина.

– Ты разве не… – начал было Авдотий.

– Тише ты! – перебил его мальчуган, вывалившийся на пол в облаке сажи. -Она меня не видит, а я тебе помочь хочу!

В это время Екатерина Никитична подошла к божнице, с сожалением захлопнула ветхую книжонку, так и не давшуюся Авдотию, и убрала ее в стоящий рядом поставец.

– Рубаху задирай и на лавку, – скомандовала она, взяв в руки розги.

– Скажи, что это была Книга Иова! – чумазый незнакомец подскочил к Авдотию и преградил ему путь. -Уж я-то знаю, поверь!

Авдотий оглянулся на грозную мать – она до сих пор будто и не замечала постороннего. На ум приходили предания о домовых, помогающих хозяевам в трудную минуту, но на обросшего шерстью старичка с желтыми глазами стоящий перед Авдотием отрок был никак не похож. Конечно, это мог быть и ангел-хранитель, но по разумению «лентяя», небожители приходили к людям иным путем, нежели через печной зев.

– Что, тебе и это сделать лень? Не вопрос, я тебя и через одежду смогу хорошенько отходить, – розги взлетели к потолку, готовые обрушиться на сжавшегося от страха Авдотия.

– Это Книга Иова! – испуганно пискнул он.

Березовые ветки остановились; мать тупо уставилась на сына.

– Что?

– Текст, что ты давала мне, – неуверенно начал Адвотий под одобряющее качание головой «домового». -Это Книга Иова…

– Ты прочитал название! – воскликнула Екатерина Никитична, резко опустив занесенную руку. -Так может, ты еще что-то сможешь прочитать?

– Сможешь, – с важным видом кивнул незнакомец.

– Смогу… – выдохнул Авдотий.

– Так-так, – женщина засуетилась, достала книгу и начала перелистывать листы. -Вот, тут попроще, – она ткнула толстым пальцем в текст, все также остававшийся для Авдотия неразличимым.

– О, это же мое любимое место – я его наизусть знаю, – с усмешкой произнес незваный гость. -Читай: «И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее», – с важным видом продекламировал он.

– И сказал Господь… – слово в слово повторил Авдотий.

Екатерина Никитична радостно захлопала в ладоши.

– Свершилось! Видать, заступники наши изгнали беса, что сидел в тебе и греху заставлял предаваться, – она поклонилась иконам, что взирали на происходящее со своего места в красном углу и перекрестилась. -Давай еще чуть, порадуй старую мать!

– Какая неугомонная, – озорно хохотнул знаток истории жителя страны Уц. -Ну-с, поехали!

Авдотий «прочитал» несколько глав, прежде чем раскрасневшаяся от удовольствия мать решила, что этого достаточно для первого раза. Не помня себя от радости, она сбегала на торжище, где, не жалея денег, накупила у лоточников разной снеди; обилию выставленных перед Авдотием яств позавидовал бы и новогодний стол. Начав уплетать угощения одно за другим, Авдотий хотел было позвать к столу своего нового друга, которого почему-то не видела мать, но его словно след простыл: не осталось даже печной сажи, обильно испачкавшей пол.

Вернулся он лишь уже под самую ночь, когда Авдотий тихо лежал на полатях, прислушиваясь к мерному храпу матери, с содроганием думая о следующем уроке. Он отлично понимал, что не избежит жестокого наказания, когда не сможет соединить все также дрожащие, перепрыгивающие с места на место на страницах, словно насмехающиеся над незадачливым чтецом, буквы: мать не простит крушения своих начавших сбываться надежд.

– Да не бойся ты, – тихо произнес знакомый голос совсем рядом; встрепенувшись, Авдотий увидел подле ног своего спасителя. Тот несколько привел себя в порядок: почистился от грязи и умыл лицо; куда-то делся заячий треух и меховой полушубок, сменившись посконной рубахой и холщовыми штанишками. -Будь уверен – я тебе теперича всегда помогу, что бы ни случилось.

– Кто ты? – шепотом спросил Авдотий. -Как тебя зовут?

– Светозаром меня звать, для друзей – Зарка, – насмешливо поклонился мальчик. -Что же до вопроса о том, кто я, то тут все просто: твой товарищ

Так и началось их знакомство. Светозар много времени проводил подле Авдотия, иной раз, правда, внезапно исчезая, словно растворяясь в воздухе, но непременно появляясь во время «уроков». Екатерина Никитична все не могла нарадоваться бойкому чтению сына, ни капли не догадываясь, что он слово в слово повторяет за своим новым другом, по каким-то причинам так и остающимся для нее невидимым. Больше того, Зарку не замечали и остальные: ни управитель конного завода, временами приходящий к вдове отчитываться о ведении хозяйства, ни соседские дети, звавшие Авдотия присоединиться к ним в забавах. О себе пацаненок особенно не рассказывал, небрежно отмахиваясь от расспросов Авдотия, а когда те становились чересчур назойливыми, то грозился уйти насовсем и больше никогда не появляться, коли допрос продолжится.

– Вот хохма-то будет, когда опять молчком перед книгой встанешь! – ехидствовал он.

Авдотий угроз пугался и тут же замолкал; несмотря на то, что много времени проводили вместе новые друзья, Зарка не надоедал Авдотию, как то иногда бывало с другими детьми, с которыми он прежде водил дружбу. Чувствовал он себя умиротворенно и покойно, когда рядом находился выходец из печки, а стоило тому пропасть, как Авдотий места себе не находил – все по углам да под полатями шарил, в попытке найти товарища.

В то же время Екатерина Никитична, и прежде бывшая женщиной крепко верующей (что, тем не менее, не мешало ей чинить наказания в отношении сына, прежде пребывавшего, по ее мнению, в «греху лености») начала с особой рьяностью славить небесных заступников, искать новые смыслы в библейских книгах. Божница разрослась, обзавелась новыми образами, регулярно украшалась вишневыми веточками, разными травами и цветами. Строго предупреждала мать Авдотия от хмельного и блуда, стращая вечными муками. Со временем она и вовсе запретила выходить из дому без ее надзора, «дабы не поддаться уговорам многочисленных греховодов», пытающихся, по ее разумению, сгубить чистые души.

Впрочем, Авдотий ни разу не томился своим заключением – ему и среди четырех стен было вполне хорошо, пока рядом был Зарка…

7

Наступил восемнадцатый год с того момента, как на свет появился младший Козелков. На дворе стоял июль: время коротких ночей и дневного зноя, в мареве которого тяжелые от налитых соками листьев ветви вальяжно качались под слабым ветерком. Несмотря на сенокосную пору, вечерами в деревне шло веселье: молодежь, наскоро перекусив после работы, выходила на улицу, купалась в речке, танцевала в лучах медленно заходящего за окоем солнца. Казалось, один лишь Авдотий, которого в деревне за бледность, высокий рост и худобу прозвали «Жердяем», не выходил веселиться со всеми, вместо этого далеко уже не в первый раз читая матери:

«Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит».

– Эх, – с сожалением вздыхала еще больше огрузневшая мать, – жаль, что с удом ты родился! Была бы спокойнее душа моя, коль не было бы в тебе порока!

Авдотий промолчал, переглянувшись с Заркой. Тот, с момента его первого появления в избе Козелковых, нисколько не изменился в облике: все тот же юркий светловолосый малец, над приподнятым носиком которого блестели ярко-голубые глаза.

– А так ведь даже отпустить не могу от себя – набедокуришь, оказавшись вдали от дома! – рассуждая больше сама с собой, продолжала Екатерина Никитична. -Слава богу, средства у нас кое-какие водятся, работать тебе нет необходимости…

Светозар многозначительно закатил глаза: уже не впервой мать Авдотия заводила речь о том, что отправить сына в столицу, как она когда-то и хотела, было бы ошибкой. Дескать, уж лучше голытьбой быть, нежели среди с каждым днем множащегося греха оказаться.

– А как не станет тебя? – осмелев, спросил Авдотий, заставив Зарку прыснуть от смеха.

– В скит отправишься, – не терпящим возражений тоном ответила мать. -Я уже договорилась с наставником.

Глубоким вечером, когда разомлевшая от сытного ужина вдова улеглась спать, Зарка подошел к Авдотию и настойчиво потянул того за полы рубахи.

– Пойдем на улицу, прогуляемся!

– Что ты! – испугался Авдотий. -Вдруг узнает, – он кивнул в сторону громко храпевшей матери, – несдобровать!

– Пустое! – отмахнулся малец. -Скажешь, что пьянчуг со двора палками погнал, что тебя вместе с собой звали!

– Ну, не знаю…

– Разве я тебе когда-то что-то плохое советовал? – с притворной обидой спросил Зарка.

– Н-нет, но… – неуверенно начал было Авдотий.

– Вот и не спорь. А то уйду от такого недоверчивого друга!

Уход Зарки был для Авдотия страшнее самого сильного гнева матери – уж слишком сдружился он с ним, породнившись больше, чем иной с единоутробным братом. А потому ничего не оставалось делать, как натянуть на ноги поршни и скользнуть наружу.

Солнце опустилось за горизонт, уступив место на усыпанном звездами небесном посту полумесяцу. Дневная жара ушла, сменившись ночной прохладой; где-то громко квакали лягушки, устраивая концерт для своих зазноб. Шелестел пожелтевшей от недостатка влаги листвой тополь, моля об обильном дожде. С пригорка, на котором стоял дом Козелковых, были видны отсветы костра, разведенного компанией ребят возле делившей деревню на две части речки. Оттуда временами доносился приглушенный расстоянием девичий смех, вызванный историями озорных рассказчиков. Не оглядываясь на неуверенно плетущегося позади Авдотия, Светозар смело пошагал к месту веселья.

– Да у них же там хмельное наверное! – слабо запротестовал Авдотий, но это не остановило его товарища, резво побежавшего под горку.

Миновав несколько дворов, где потревоженные собаки облаяли ночных шатунов, парочка выбралась на речной яр, на каменистой вершине которого собралась группа молодых ребят из восьми человек – парней и девиц поровну, – рассевшись на бревнах вокруг весело потрескивавшего огня. Авдотий увидел деревянный жбан подле ног одного из парней и чару, передаваемую по кругу, прежде чем его заметили.

– Кто это у нас тут? – слегка заплетающимся языком воскликнул светловолосый молодец, отхлебнув из сосуда. -Да это никак сам Жердяй к нам в гости пожаловал!

Компания загомонила, вскочила и окружила пришельца, растерянно оглядывавшегося в поисках внезапно исчезнувшего Светозара.

– Что, выпустила мамка из-под юбки? – широко ухмыляясь толстогубым ртом спросил похожий на жабу парень, выпученными слезящимися глазами уставившись на Авдотия; вокруг раздался громкий гогот.

– Ну что же вы, нельзя так с гостями обращаться! – вкрадчиво произнес девичий голос позади.

Обернувшись, Авдотий увидел проживавшую по соседству чернокосую Иринку, одетую в домотканный сарафан, украшенный золотистой тесьмой. При виде девушки «Жердяй» зарделся – заполыхавшие от смущения румянцем щеки еще больше подчеркнули его нездоровую бледноту. Когда-то давно он надеялся на брачный союз с Ириной и даже поделился робким желанием с матерью, за что в качестве наказания был поставлен на ночь в красный угол и читал библейские текста до третьих кочетов, под утро валясь с ног от усталости и путая слова, которые повторял за Светозаром, чем вызывал заливистый хохот последнего. Пустыми надеждами свою душу Авдотий больше не бередил, однако когда случалось ему увидеть в щели забора проходящую мимо с коромыслом соседку, то внутри разгорался огонь, потом долго не дававший ему сидеть на месте.

– Пригуби с нами чарочку, – предложила Ирина Авдотию, сверкнув пьяными глазами. -Когда еще вот так выберешься? – чья-то рука уже настойчиво протягивала хмельное, от запаха которого его замутило.

– Я не… – попытался отодвинуть было чашу Авдотий, только тут заметив, что окружен темными фигурами, на лицах которых отблески огня выхватывали хищные улыбки, вот-вот готовые превратиться в звериный оскал.

Авдотия охватил суеверный страх: ночное сборище возле костра вдруг представилось шабашом нечисти, так и норовящей погубить христианскую душу, не посчастливься ей оказаться поблизости. Будь его воля, он бы стремглав понесся прочь, но ноги будто вросли в землю, да и «бесы» обступили так, что и шагу не сделаешь. На глаза выступили слезы, тело забила дрожь, захотелось завыть от страха, да только пошевелиться было боязно – не говоря уже о том, чтобы открыть рот, через который, вспомнил Авдотий из рассказов матери, бесы могут вынуть душу.

– Да пей, не бойся, – спокойным голосом произнес Зарка откуда-то снизу.

Опустив помутневший от страха взгляд, Авдотий увидел мальчугана, невозмутимо пробиравшегося мимо участников шабаша, совершенно не замечавших его. Несмотря на то, что фигуры вокруг так и оставались, по большей части, неразличимы в деталях, его товарищ был отлично виден – словно лунный свет не желал касаться дьявольских прихвостней, сосредоточившись, вместо этого, на Светозаре.

– Но это же хмель! – возразил ему Козелков, к которому вернулась некоторая доля самообладания.

– Еще пригубить не успел, а уже говорит с кем-то! – загоготал один из «бесов», стоящий рядом.

– Шалый он! – воскликнул другой.

– Пей давай, – не обращая внимания на выкрики, повторил Светозар. -И со мной поменьше разговаривай…

Как-то сразу буря в душе Авдотия, при виде товарища, улеглась; сердце перестало ходить ходуном. Морок рассеялся: алкавшие христианской души ведьмы и бесы превратились в озорных соседей, желающих растормошить нелюдимого односельчанина.

«Он больше моего знает и, действительно, никогда плохого не советовал» – рассудил «Жердяй», протягивая еще дрожавшую руку за чарой. Зажмурившись, залпом опрокинул чашу с вином, зажав нос – горло обожгло так, что зашелся кашлем. Довольно быстро кашель сменился приятным теплом, исходящим из живота и разливающимся по всему телу; настроение улучшилось; тревога быть пойманным матерью ослабела.

– Давай еще одну! – под одобрительные выкрики хмельной неофит выпил и вторую чару.

Вскоре ночь закружилась, завертелась, словно и сам Авдотий стал бесом, присоединившимся к шабашу. Он то лихо отплясывал возле костра заплетающимися ногами, несколько раз чудом не упав в огонь; то, изумляя собравшихся, рассказывал о домашних уроках чтения; то вливал в себя хмельное как заправский пьяница, совершенно не чувствуя саднящего от непривычной крепости напитка горла. Веселившийся Авдотий не замечал, что его новые «друзья» потешались над ним, словно над танцующим вприсядку медведем, и крутили у виска, когда он заводил речь о Зарке.

Так прошло несколько часов. Небо на востоке заалело, освещенное лучами рано просыпающегося в летнюю пора солнца. Большая часть гуляющих ушла – многим нужно было утром идти на покос, маясь от бессонной ночи. Осталось лишь несколько человек, среди которых была и Ирина.

– Ладно, пошла я, – объявила она. -До встречи!

– Обожди, я тебя провожу, – хрипло произнес набравшийся с хмелем смелости Авдотий.

– Ну уж нет! – рассмеялась она. -Я лучше одна пойду, чем с тобой!

Авдотий тупо уставился на нее покрасневшими от усталости глазами, чуть не зарычав от обиды, разом вспыхнувшей в душе. Всю гулянку он лелеял надежду, что Ирина пойдет с ним вдвоем до дома, и у него будет возможность объясниться с ней. В конце концов, ведь она и позвала его присоединиться к веселью!