Серебряный дракон

Провинциал, выходец из богомольной семьи, – Джон Шепард всегда пытался сохранять хотя бы остатки христианских добродетелей. Конечно, этому мешала жизнь совладельца торгового судна: когда заключаешь сделки, зачастую не до библейских заповедей. Однако сейчас капитан изо всех сил пытался вызвать в себе сострадание к ближним. В данном случае, ближними были – известный на морях капитан «Сирены» Хесус Диего Хосе Франциско де Соледад Хуан Криспин де ла Сантиссима Тринидад Руис и Вальехо, или попросту Хосе-Дьявол, и вся его команда, давно обагрявшая купеческой кровью воды Атлантики от Капстада до Азор. Но, несмотря на все усилия, Шепарду никак не удавалось проникнуться жалостью к беспомощно вертящемуся на волнах бригу, чей экипаж, надо полагать, был, по меньшей мере, парализован роем адских шмелей, а может быть, и расставался с жизнью. Самих насекомых уже не было видно, – однако жуткий танец корабля становился всё более беспорядочным… и это рождало в грешной душе Джона отнюдь не сочувствие, а, напротив, злорадное торжество.

Опомнившись и увидев, что «Клементина» также более не управляема, и несёт её по волнам, будто пустую бочку, Шепард заорал неистово:

– К повороту, сукины дети!.. Два румба под ветер, увались! Руль на ветер! Пошёл поворот! Фока- и кливер-шкоты раздёрнуть!..

Когда поворот оверштаг был, наконец, закончен и судно резво побежало в бейдевинд, – капитан понял, что ему надо делать. Вдоль штирборта он направился к люку парусной. Проходя мимо ведра, уже едва чадившего, поморщился от запаха: такой аромат не то, что шмелей, орлов бы отпугнул!..

Люк был затворён; Шепард вежливо постучал костяшками пальцев. Открыл сам «служитель»; в полутьме каюты огромные круглые глаза светились по-совиному. Капитану захотелось перекреститься, но он сдержался и вежливо спросил:

– Сэр, нельзя ли вёдрышко ваше спихнуть за борт? Своё дело оно сделало, спасибо вам, – а теперь, извините, пованивает…

– Конечно, – глуховато донеслось снизу: Шепард тут же распорядился, ведро полетело в волны. Он хотел уже попрощаться и закрыть люк, но с неожиданной любезностью «святой отец» добавил:

– Заходите, капитан. Спускайтесь, милости просим!..

Вот это был действительно сюрприз. Понятное дело, когда вблизи от устья Конго брали на борт всю компанию, – Шепард с Престоном осмотрели багаж «служителя» и его спутников; сомнения были серьёзные, но отступили перед звоном дублонов… (Между прочим, никаких шмелей там не было.) Однако до сегодняшнего дня никому на судне не удавалось даже одним глазком глянуть, как именно обустроились пассажиры в бывшей парусной. И вот, наконец, капитана пригласили.

Не без суеверного трепета он спускался по лесенке… Горели свечи. Второй, за сегодняшний день, сильный и неприятный запах ударил в ноздри. Вернее, здесь это была смесь запахов: гари, спирта, аммиака и Бог весть ещё чего. Всё, что ранее было скрыто в сундуках с железными углами, обитых потёртой кожей, теперь нашло себе место на полках, предназначенных для парусов, на грубо сколоченном столе, даже на полу. Приборы, обросшие витыми стеклянными трубками; каменные и фарфоровые тигли; пробирки в штативах, полные разноцветными жидкостями или странной лохматой плесенью; несколько особенно пугающих банок с заспиртованными внутренностями, звериными и человеческими зародышами…

Широким жестом сдвинув несколько ступок и мисок, старший освободил угол стола:

– Прошу садиться! Рекомендую…

Анри вместе с Ниссой, скромно улыбаясь, подавали угощение: графин с тёмно-рубиновой жидкостью, хрустальные бокалы, на блюдах – нарезанный сыр и яблоки. Троица пользовалась, в основном, своими запасами, почти никогда не обращаясь к судовым, разве что за какой-нибудь мелочью. Всё ещё внутренне ёжась, капитан принял наполненный бокал; поколебался, не снимая с лица улыбки… Жутковато усмехаясь, «служитель» тянулся чокаться. Дзинь! «А, не такие уж они дураки, чтобы отравить капитана посреди рейса… да и к чему бы, что я им сделал плохого?..»

– За благополучное завершение плавания, капитан!

– За это с удовольствием, сэр!..

Пригубили. Вино было густым и сладким, будто ягодный сироп, но пахло не ягодами, а восточными благовониями. Когда Шепард взялся за сыр, он почувствовал настойчивые прикосновения к своей ноге. На сапог капитана взобрался передними лапами и молча смотрел снизу очень крупный щенок странного окраса – рыжий с чёрными разводами. Его подчас выводил на палубу Анри, но корабельный порядок при этом не нарушался: помощник «служителя» мигом убирал за щенком… Собственно, и морда-то была не совсем собачья, лобастая, с прижатыми ушами и широко расставленными глазами без белков, напоминавшими голыши гагата. «Ух ты, пострел», сказал Шепард, опуская руку с куском галеты; щенок ухватил печенье, лязгнув при этом такими серпами-клыками, что Джона опять пронизала волна безотчётного страха.