Вишена прекрасно умел трубить, он скорее играл на роге, и его слушать было очень приятно.
Когда через некоторое время подул северо-западный Шелоник, Верник с уважением посмотрел на Эйнара, на рог и, поправив хлопавший, раздувшийся парус, присел рядом с Вишеной, который в это время пытался вовлечь чудина в древнюю игру в загадки.
Искусеви отмалчивался и задумчиво глядел на волны.
Рагдай спал в шалаше, беспокойно и трудно, как человек, прободрствовавший всю прошлую ночь.
– Ладно, поглядим, насколько ты сообразительный, Верник. Сыграем в загадки или боишься? – продолжал своё Вишена.
– Почему? Я люблю игру в загадки. На что играем? – наконец отозвался Верник.
– От тебя твоя кольчуга, а от меня вот этот нож с рукоятью из моржовой кости.
– Кон не равен, – замотал головой Верник.
– Ладно, скряга, добавляю побрякушки с Эйнара и ладонь молотой гвоздики с перцем и чабрецом, – вздохнул Вишена, не обращая внимания на Эйнара, грозящего ему раззолоченным кулаком. – Только, чур, загадывать о реальном. За три раза, идёт?
– Идёт. – Верник вытянул из кулака Вишены короткую хворостинку и начал первым: – Мать толста, дочь красна, сын храбёр, под небеса ушёл?
– Ну, это легко, – оскалился варяг. – Очаг, пламя и дым. Теперь я: кругло, мало, всякому мило?
Верник вскинул глаза в небо, пошарил ими вокруг и погрузился в раздумье.
Вишена начал медленно загибать пальцы на руке.
Он даже и ожидать не мог, что столь лёгкая загадка повергнет Крепа в замешательство:
– Всё, время ушло. Говори отгадку.
– Это… Это серебряные дирхемы! – выпалил Верник и облегчённо вздохнул. – Не грешна, а повешена?
На этот раз всерьёз задумался Вишена.
Он вертелся на своём месте, полоскал ладонь в воде, прикладывал её ко лбу, щупал ладанку и обереги и наконец сказал:
– Льняное полотно паруса!
– Неверно.
– Тогда разбойник, ещё ничего не укравший, – наобум сказал Вишена, глядя, как за спиной Верника Эйнар, отпустив кормило, делает отчаянные жесты, словно пытаясь взлететь.
– А, понял, это птица в клетке, – дошёл наконец до варяга смысл подсказки. – Уфф…
– Верно, – огорчился Верник, подозрительно оглянулся на Эйнара, уже совсем невозмутимо глядящего вдаль.
Настала теперь очередь Вишены.
– Сидит птица Салоса, без крыльев и хвоста, и космата, и горбата, куда ни взглянет, правду скажет.
– Глаза, – сразу ответил Верник. – Только это неправильная загадка.
– Почему?
– Потому что глаза не всегда говорят правду. Они видят, что земля плоская, а она на самом деле не плоская.
– Конечно, не плоская, клянусь Фрейром, она вся в реках, горах и фиордах! – охотно согласился Вишена.
– Я говорю обо всей земле. Она круглая, как яблоко.
– Нет, это не так. Если бы она была круглая, то вся вода бы с неё стекла и все люди и звери упали… Ерунда… – замахал руками Вишена. – Земля как блюдце, а океан, который льётся через край, подхватывают в золотые ведра дочери Одина, Нори и Глойн, и выливают её обратно. От этого дожди. А когда они случайно сталкиваются вёдрами, бывает гром и молнии, если, конечно, это не Один пускает в неугодного огненные стрелы. Как может быть по-другому… Так ведь, Эйнар?
– Правильно, клянусь всеми богами!
– Ладно, вот Рагдай проснётся, спросим у него. Я тоже не совсем понимаю, почему вся вода не сливается вниз и где в неё упираются спины титанов, которые её держат. Хорошо. Пусть… Вот моя следующая загадка, – тряхнул головой Верник. – Летит птица, не крылата, не горбата, носик долгий, голос тонкий, кто её убьёт, человеческую кровь прольёт? – Верник развернулся к Вишене полуоборотом, чтобы видеть Эйнара.
– Птица-оборотень… Нет, нет, погоди, не считается! Птица Сирин! – занервничал Вишена и, убив на щеке комара, совершенно счастливый, сказал: – Смотри… Комар! Конечно комар, клянусь бородой Одина. Ну а теперь придётся тебе туго: а всё я разлеглася, кабы встала – небо достала, кабы руки да ноги, я б вора связала, кабы рот и язык, я бы всё рассказала?
– Тролль, окаменевший утром. Очень похоже… – рассеянно сказал Искусеви, печально глядя на воду. – Но… Это не ответ… Погоди…
– Испортил попытку. Неверно, не тролль. – Вишена вопросительно уставился на собеседника.
– Молодец, Вишена, какая хорошая загадка. Я помню! – закивал Эйнар и вдруг умолк, а через мгновение тревожно крикнул: – Ладья! Клянусь Одином, смотрите, ладья!
– Ладья? Здесь, на Стоходе? – изумился Верник.
Они вскочили.
Самой ладьи ещё не было видно, но над излучиной реки, поросшей камышом и осокой, возвышалась крестовина мачты с подвязанным парусом и обвислым флажком.
Когда плот начал огибать камышовые заросли, в них послышался осторожный шорох, стебли раздвинулись, и из-за них показались двое стреблян, стоящих по колено в воде и с луками на изготовку:
– Приветствуем тебя, Рагдай!
Рагдай, которого уже разбудил Искусеви, сделал знак Эйнару, чтобы тот приблизился к берегу.
Верник упёрся шестом в илистое дно, остановил движение плота, и Рагдай обратился к охотникам:
– Приветствую тебя, Тереша. Что, Оря Стреблянин до сих пор охраняет брод у Трёх Дубов?
– Нет, Оря ушёл вслед за Стововом, который идёт с дружиной на Дорогобуж, – ответил ему Тереша, пожилой стреблянин с сухим, морщинистым лицом. – Я и ещё десяток охотников остались защищать брод. Не знаю, как это получится. Мы знаем, что к Стовову на подмогу из Ладоги идёт его младшая дружина и что она вот-вот будет здесь. Клянусь клыками Матери-Рыси, мы её потреплем, как старшую, но вряд ли сможем одолеть воинов в железной броне. – Тереша указал на сосны позади себя, на которых висело несколько обезглавленных тел с привязанными к груди княжескими щитами. – Мы будем жестоко защищаться… А ты, кудесник, неужели покидаешь наши земли? Неужели горстка родичей Претича смогла так напугать тебя, что ты убегаешь?