Биологическая опасность

Через пятнадцать минут на борт поднялось несколько грузчиков, которые пронесли в салон несколько ящиков. Три из них точно отличались от армейских, а последний – вылитый цинк.

Из него Лёша вытащил мачете.

– То, что нужно. Слушай, немец, я официально тебя не вооружал, но… вот, держи. – он передал мне старый пистолет Макарова. Но старый не значит изношенный. Ощущение, что его, конечно, поносили, но стреляли не особо.

– А Мирославский?

– Этот ствол официально списали, как и все ПМы, когда нам “Грачей” подсунули. Так что, держи, пользуйся… Хотя погоди, щас…

Алексей минуты две копался в разгрузках и в своём рюкзаке, пока не вытащил оттуда несколько коробочек из-под охотничьих патронов.

– Там патроны к твоей “волынке” и магазины. Часть набита, часть… уж извини, сам.

– Спасибо.

– Да незачто.

В этот момент раздалась тональная мелодия, означающая обращение пилотов к пассажирам.

– Внимание всем. Готовимся ко взлёту. Убрать трап от самолёта, закрыть двери и приготовиться к герметизации салона.

Я посмотрел на Лёху и сказал.

– Только пристегнитесь, ладно?

Я спешно вернулся в кабину, но дверь запирать не стал, да и зачем. Дверь нам нужна только для защиты от террористов. А до 11 сентября такие двери были не толще обычной входной двери. То есть, её можно было бы вынести так же, как и любую другую дверь. А если с тобой на борту только твой экипаж и десяток военных-коммандос, которые прошил всевозможные психологические проверки и готовы служить своей стране до конца, то… я не знаю, тут нужна дверь.

– Не станешь закрывать? – удивлённо спросил Сельчук

– А зачем? Террористов среди пассажиров точно нет. Я уверен.

– Ствол откуда? – сморил меня Сельчук таким тоном, что я должен сдаться по обвинению в измене Родине.

– Лёха дал. Говорит, списанный.

– Понимаю. Такие только у полиции остались… Немного помучаешься, пока патроны не раздобудешь, а там может и что-нибудь другое достанешь.

– А вот и патроны. Сколько – не считал, но думаю, штук сто наберётся.

– Вопрос снят. Хорошо, управление справа, контроль слева.

– Вас понял. Запрашивайте запуск двигателей.

– Понял. – ответил мне Сельчук и нажал на кнопку радио. – Победилово-старт, Аэрофлот два четыре один семь. Запрашиваю запуск двигателей.

– Аэрофлот два четыре один семь, запуск разрешаю. Работайте с Победилово-руление на сто двадцать четыре запятая четыре семь пять.

– Вас понял. Запуск разрешён, работать с рулением на сто двадцать четыре запятая четыре семь пять. – он повернулся ко мне. – Запускай двигатели.

– Есть!

Я передал Сельчуку толстую книгу с инструкциями. Это наши контрольные карты. Ими регулируется вся жизнь пилотов внутри кабины пилотов. Если угодно, то это наша Библия, отступление от которой – смерть. Ну… Если не смерть, то в как минимум строгий выговор, а если совсем не повезёт – увольнение.

– Так, Двигатель один зажигание.

– Есть!

– Двигатель два зажигание.

– Есть!

Раздался звук запускающихся двигателей.

– Так, связываюсь с рулением. – сказал Сельчук. – Аэрофлот два четыре один семь, Победилово-руление. Запрашиваю руление на свободную полосу.

– Руление разрешаю. Рулите на полосу ноль три.

– Хорошо, вас понял.

Мы довольно быстро выполнили оставшиеся контрольные карты и вырулили на полосу через единственную действующую в этом аэропорте рулёжку.

– Запрашиваю вылет. Аэрофлот два четыре один семь на полосе ноль три.

– Вылет разрешаю. Удачи, ребята.

– Победилово, спасибо! – сказал я на прощание.

Сельчук решил взять управление на себя, и начал взлёт. Мы взлетали не на максимальном режиме двигателей, а всего на половине тяги. Из-за этого мы смогли оторваться от земли только в конце полосы.

Конечно, топливные баки в нашем самолёте были заправлены до краёв, но мы случайно сделали небольшую ошибку: самолёт тратит больше топлива при большой массе. А в нашем случае основная масса – топливо. Короче, мы сжигаем кучу топлива чисто из-за топлива.

Мы не стали занимать обычную высоту полёта в тридцать пять тысяч футов, а пошли всего на десяти тысячах… так, если кто не понял, то это высоты в 10,5 и 3,3 километра соответственно.

– Смотри, что творится. – показал мне Сельчук.

Правда, я не увидел того, на что он мне показывает, так что я просто взял трубку бортового телефона.

– Лёха, там по левому борту что-то есть, сфотайте. – убрал я трубку на место и обратился к Сельчуку. – Харитон Владимирович, вы можете взять управление на себя?

– Да, конечно.

Сельчук взял на себя управление,а я начал рассматривать снимки, которые нам подкинул Миролюбов. Да, как я уже сказал, как профессионал, ему нет равных, а вот как человек – сволочь он конечно, редкостная. Но за снимки спасибо. Я быстро сфотографировал их на свой телефон и через несколько минут уже рассматривал каждый снимок на развёрнутом экране[14]. На нём я сразу присмотрел пару небольших легковушек, явно из парка аэропорта. Но где гарантия, что машины не пропали. Главное, что там есть несколько автобусов, от примитивных "Газелей" до междугородных автобусов… но такие я бы не стал использовать. Город, скорее всего, забит напрочь, да и если бы Москва вдруг лишилась всех автомобилей, то эти автобусы не смогли бы пробраться сквозь улочки спальных кварталов.

Пока самолёт летел на высоте, я, в приступе жёсткой ностальгии, рассматривал наши общие с Леной фотографии и видео. Ради видео я даже нацепил “костянки”, как я обзываю свои наушники. Сельчук, конечно же, офигел от такой картины, но промолчал.

С телефона на меня смотрело где два, где три беспечных лица: моё, Ленкино и Олино. Она кстати и сделала большую часть тех фотографий, что у меня на телефоне.

Я продолжил смотреть фотки, пока Сельчук вёл самолёт, и в какой-то момент я задал вопрос.