Несостоявшийся император Федор Алексеевич

Около десяти часов утра (по нашему времени) процессия иерархов и священнослужителей двинулась от Патриаршего двора к царскому Дворцу, где все было уже готово к похоронам раба Божия Алексея Михайловича. День был морозный и ясный. Мерные удары Большого колокола все плыли в голубом небе над огромной толпой народа, собравшегося проводить своего государя в последний путь. Цветные кафтаны и блестящие стальные каски стрельцов расчертили на Соборной площади дорожки, выстланные посредине черным сукном.

В одиннадцать часов траурная процессия медленно потекла по лестничным пролетам и украшенным золотыми львами площадкам Красного крыльца. Перед ней двигалась в воздухе завеса или сень из драгоценной материи, затканная золотыми и серебряными цветами, щедро усыпанная жемчугом и бриллиантами. Триста или четыреста священников в великолепном облачении шли со свечами. Специальные чиновники пучками разбрасывали в народ бесчисленное множество свечей, огоньки которых слегка колебались в тихом воздухе над коленопреклоненной толпой.

Золотые хоругви известили зрителей о приближении патриарха. Перед ним несли великие сокровища Российского царства: чудотворный образ пречистой Богородицы Владимирской и святой животворящий крест Господень с животворящим древом Христовым и частицами мощей великих чудотворцев. Патриарх Иоаким шел, поддерживаемый под руки двумя боярами, во главе освященного собора, сверкавшего сказочным убранством облачений. Следом на плечах одетых в траур вельмож плыла крытая парчою крышка гроба. Сама несомая на носилках домовина была почти не видна под грудами роскошных материй, за лесом высоких белых свечей и клубами воскуряемых кругом благовоний. Крупные слезы катились по щекам и бородам старых друзей и соратников Алексея Михайловича, бояр и воевод, несущих гроб. Впрочем, рыдала и горестно вопила уже вся площадь, весь Кремль и не вместившиеся в него толпы окрест.

Страдавший в эти дни от болезни ног молодой царь Федор Алексеевич, весь в черном, с обнаженной головой, двигался вслед гробу на черных носилках [8 - «А за телом несли сына его государева, великого государя царя и великого князя Феодора Алексеевича… в креслах стольники комнатные. А платье на нем, великом государе, было смирное, и кресло обито сукном черным». ДР. Т. III. Стлб. 1642–1643.]. Его сопровождала небольшая свита бояр, окольничих и ближних людей, надевших «смирное платье» в знак скорби. За новоиспеченным царем шла молодая вдова, царица Наталия Кирилловна, окруженная старыми боярынями своей свиты. Только ей, единственной из многочисленных женщин царской семьи, позволено было сопровождать тело Алексея Михайловича к месту его последнего упокоения в Архангельском соборе [9 - Все эти детали см.: Ловягин А.М. Голландец Кленк в Московии. С. 781 и сл.].

Лишь после того как процессия вошла в собор и гроб был установлен в каменной усыпальнице (из которой он будет извлечен для предания земле через шесть недель, когда окончится траур), после первой поминальной службы толпа стала расходиться из Кремля. Но суета и озабоченность при дворе не ослабевали. То и дело с Постельного крыльца выкликались царедворцы, с Конюшенного двора выводили лихих коней. Получив крестоцеловальные грамоты и казенные подорожные, дворяне отправлялись в далекий путь, чтобы привести к присяге население всех земель обширной державы.

Каждый уездный город, каждый воевода должен был получить крестоцеловальную грамоту, будь то на Дону или на Тереке, в Сибири или на берегах Ледовитого океана [10 - См., например, Грамоту о воцарении Федора Алексеевича и приведении всяких чинов людей к присяге новому государю и его семье от 30 января 1676 г., посланную стольнику князю Хованскому, проводившему в момент смерти Алексея и воцарения Федора смотр и верстание (запись в чины) служилых людей Владимирского разряда: городовых дворян и детей боярских Центральной России: Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. Серия I (далее – ПСЗ-I). – СПб., 1830. Т. II. № 619. С. 1–3.]. На месте грамота незамедлительно переписывалась в необходимом числе экземпляров и рассылалась во все приходские церкви, всем полковым священникам, в самые отдаленные поселения и отряды землепроходцев. Московские гонцы спешили. Они лично должны были привести к присяге местное военное и гражданское начальство. Князь Тимофей Афанасьевич Козловский, к примеру, одолел две с половиной тысячи верст до Тобольска за 22 дня [11 - Так сообщает В.Н. Берх (Берх В.Н. Царствование Федора Алексеевича и история первого стрелецкого бунта. – СПб., 1834. Ч. I–II.), опираясь на пометы в экземпляре грамоты Тимофея Афанасьевича Козловского. Согласно Сибирскому летописному своду, князь действительно прибыл в Тобольск 28 (по сокращенным редакциям свода – 29) февраля 1676 г. с крестоцеловальной грамотой, написанной в Москве после 3 февраля: под этим числом известна грамота на Дон, куда обычно писали раньше, чем в Сибирь (ПСЗ-I. Т. II. № 622), – но до 10 февраля, когдя дядя Тимофея, стольник Иван Петрович Козловский, получил крестоцеловальную грамоту в Туринск, куда писали позже (там же. № 624). Дядя объявился в Тобольске 3 марта, потратив на дорогу также около 22 дней, осчастливил племянника царским указом приводить к кресту Томск, Сургут, Нарым, Кетск, Енисейск, Красноярск и Кузнецк, а сам 12 марта выехал на Тюмень, Туринск, Пелым и Верхотурье (Полное собрание русских летописей. Т. 36. – М., 1987. Сибирские летописи. Ч. 1. С. 167–168 и др.).].

Пока знатные гонцы летели по стране, меняя коней на ямских дворах, в Москве тщательно следили, чтобы никто не уклонился от присяги новому государю. Первым своим распоряжением Федор Алексеевич «указал: которые стольники, и стряпчие, и дворяне московские, и жильцы станут ему, великому государю, бить челом, что они больны и из-за болезни у крестного целования быть не могут, – и тех, осматривая в домах их, приводить к присяге разрядным дьякам у приходских церквей по месту жительства» [12 - Именной указ от 31 января 1676 г. см.: ПСЗ-I. Т.II. № 620.].

И этот указ, и нервозная поспешность присяги новому царю, и недостойная скоропалительность прощания с почившим государем были не случайны. Наученные опытом Смутного времени, россияне как огня боялись замешательства, которое мог вызвать в умах незанятый трон. Недаром Алексей Михайлович постарался утвердить на своей голове унаследованную от отца корону решением Земского собора [13 - Широта сословного представительства на этом мероприятии под вопросом (Смирнов П.П. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в. – М., 1948. Т. 2. С. 10–11). Но стремление Алексея Михайловича утвердить свою власть соборным избранием сомнений не вызывает (Беляев И.Д. Земские соборы на Руси. Изд. 2. – М., 1902. С. 54; Латкин В.Н. Земские соборы древней Руси, их история и организация сравнительно с западноевропейскими представительными учреждениями. – СПб., 1885. С. 208; Черепнин Л.В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. – М., 1978. С. 272–274; и др.). Более широко политическая ситуация представлена: Кошелева О.Е. Лето 1645 года: смена лиц на русском престоле // Казус: индивидуальное и уникальное в истории. Альманах. – М., 1997. С. 148–170.]. Недаром и Федора Алексеевича он еще в 1673 г. представил подданным в церкви Спаса Нерукотворного как своего законного наследника [14 - См. Чин объявления царем Алексеем Михайловичем своего наследника царевича Федора Алексеевича 1 сентября 1674 г. и Образец окружной грамоты об объявлении царевича Федора Алексеевича и пожалованиях по сему случаю 5 сентября 1674 г.: Собрание государственных грамот и договоров Российской империи (далее – СГГиД). – М., 1826. Т. 4. № 97, 98. С. 316–322.]. Романовы опасались выпустить из рук скипетр власти. В 1676 г. дело осложнялось тем, что раскол противоборствующих «в верхах» партий проходил через царскую семью.

Мать

Царь Алексей Михайлович был женат дважды. 16 января 1648 г. он сыграл свадьбу с Марией Ильиничной, девицей старинного дворянского рода Милославских, как-то раз приглянувшейся ему в Успенском соборе на молитве. Впрочем, наивно полагать, что встреча государя с будущей женой произошла случайно. Узы брака в России XVII в. были слишком прочны, жена оказывала слишком большое влияние на государя, чтобы царедворцы пустили выбор невесты «на самотек» [15 - Документальный рассказ о драматической истории невест Михаила и Алексея Романовых см.: Забелин И.Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. – М., 1869 (и др. изд.). С. 225–266.].

Вокруг кандидатуры будущей царицы шла жестокая борьбы, лишь слегка замаскированная соблюдением традиций. Алексей Михайлович надумал жениться еще зимой 1647 г. По случаю выбора царских невест со всей Руси собраны были двести благородных, благонравных и пригожих девиц, из которых хитроумные придворные быстро «отсеяли» 194. Выборщики угодили царю. Алексей Михайлович влюбился в одну из шестерых представленных ему девиц.

Счастливый молодой царь вручил в знак обручения ширинку и кольцо дочери касимовского помещика Евфимии Федоровне Всеволожской. 4 февраля невесту должны были ввести в царские хоромы, облечь в царскую одежду, возложить на нее венец и наречь царевной. Вскоре потом была бы сыграна свадьба. Группировка, незримо стоявшая за этой кандидатурой, уже готовилась к захвату власти во дворце.

Богатейший после царя человек, боярин Борис Иванович Морозов, к этой группировке не принадлежал. Напротив, он старался всеми силами сохранить свое шатающееся влияние. Старый друг царя Михаила, дядька и ближний боярин Алексея Михайловича, Морозов постепенно утрачивал влияние на государя, вступившего на престол на семнадцатом году жизни, но быстро обретавшего самостоятельность. Объединившись с другим влиятельным и властолюбивым человеком, знаменитым царским духовником Стефаном Вонифатьевым, Морозов разработал тонкую операцию по ликвидации царской нареченной.

От примитивных действий предостерегал печальный опыт его друзей Салтыковых, которые не только утратили власть, но и угодили в ссылку, пытаясь избавиться от возлюбленной невесты царя Михаила Марьи Хлоповой. Тогда, в 1616 г., невесту уже нарекли царицей, дали ей новое имя Настасья, дворовые чины целовали ей крест, а по всей Руси люди Бога за нее молили. Салтыковы пытались воспользоваться легким недомоганием невесты, чтобы объявить ее негодной, но не нашли поддержки у докторов и сами «обнесли» ее перед государем, своим двоюродным братом.

Этого оказалось мало – пришлось подключить против влюбленного Михаила Федоровича его мать и Земский собор. Невеста была сослана, но двадцатилетний государь получил такую душевную рану, что восемь лет отказывался жениться. Скорбь сына смягчила даже его властного отца Филарета Никитича: врачебная экспертиза подтвердила полное здоровье Марьи Хлоповой и вину Салтыковых… В сентябре 1623 г. заинтересованные лица при дворе лишь чудом смогли предотвратить соединение государя с его возлюбленной. Для этого потребовалось заклятие царской матери, великой старицы Марфы Ивановны, заявившей, что «не быть ей в царстве перед сыном, если Хлопова будет у царя царицею».

Из-за придворных распрей была поставлена под вопрос судьба династии, Россия рисковала вновь погрузиться в пучину гражданской войны, если Михаил умрет бездетным. Он отказался от любимой, но прошел еще год, прежде чем согласился на брак. Избранная для Михаила Федоровича супруга из знатнейшего рода Долгоруковых угрожала балансу сил при дворе. Удивительно ли, что тщательно отобранная невеста не прожила и года, если ненависть к ее счастливым родичам, по свидетельству документов, проявилась со стороны обойденной знати уже у постели новобрачных?! [16 - ДР. Т. I. – СПб., 1852. Стлб. 634, 1221.]

Лишь третья избранница Михаила, Евдокия Лукьяновна Стрешнева, стала матерью его детей. Царь женился на ней только через тринадцать лет после своего восхождения на престол. Наученный горьким опытом, он установил при дворе чрезвычайные меры охраны царицы (которые в полной мере воспринял затем Алексей Михайлович). Один взгляд на царицу человека, не принадлежавшего к узкому кругу допущенных к ней лиц, грозил тяжелой опалой представителю любого рода, независимо от знатности и заслуг.

Морозов и Вонифатьев не желали рисковать, но они прекрасно знали систему предохранительных мер и нашли в ней лазейку. Даже хорошо осведомленные лица не поняли, что произошло 14 февраля 1647 г. во дворце. Максимум, что могли предположить – будто Евфимио Федоровну Всеволожскую «упоили отравами». Только известный ученый Самуил Коллинс, доктор медицины и царский врач, поведал потомкам, как все обстояло в действительности [17 - См.: Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне. Соч. Самуила Коллинса, который девять лет провел при дворе московском и был врачом царя Алексея Михайловича / П.В. Киреевский // ЧОИДР. 1846. № 1. Отд. 3. С. 1–47.].

Наряжая невесту в царский наряд, прислуживавшие ей женщины елико возможно крепче стянули волосы прически, а затем крепко затянули сверху драгоценный венец (головную повязку царевен). Едва сделав несколько шагов к царю, Евфимия Федоровна упала в обморок. Морозову оставалось (разумеется, через других) объявить, что у невесты падучая болезнь и «к государевой радости она не прочна». Семья, представившая царю порченую девицу, была обвинена в государственной измене и сослана в Сибирь [18 - Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). – М., 1987. Т. 36. Ч. 1. С. 156.].

Морозов справедливо полагал, что царь постарается облегчить участь полюбившейся ему девушки. И действительно, 17 июля 1653 г. Алексей Михайлович повелел перевести всю семью Евфимии Федоровны из Тюмени в их поместье в Касимовском уезде [19 - СГГиД. – М., 1822. Т. 3. № 155.]. Там развенчанная царская невеста жила еще в 1660 г., сохраняя, как говорили, необыкновенную красоту и отказывая всем знатным женихам. Она была совершенно здорова. Это могло навести царя на размышления. Но все было предусмотрено заранее.

Как только Всеволожские отбыли в Сибирь, в Москве началось энергичное расследование. 10 апреля 1647 г. виновник был найден. Им оказался… крестьянин боярина Никиты Ивановича Романова Мишка Иванов. Он якобы напустил порчу на царскую невесту. Таким образом, девушка могла оказаться и здоровой, но те, кто объявил у нее падучую болезнь, оказывались невиновными. Иванова «велели держать под крепким началом с великим береженном» в отдаленном и дружественном Морозову Кирило-Белозерском монастыре.

Не поздоровилось и придворным противникам Морозова. По крайней мере, один из них поплатился ссылкой в Вологду. Дядя Алексея Михайловича по матери, кравчий (виночерпий) Семен Лукьянович Стрешнев был обвинен в колдовстве. Концы были спрятаны в воду. Позаботился Морозов и о личном алиби. Он не выступал прямо против царской невесты. Старый дядька выразил сочувствие воспитаннику, пострадавшему «от ненависти и зависти» высокородных людей.

Много дней Алексей Михайлович от горя не мог принимать пищу. Морозов старался его развлечь опасными играми. 15 февраля «ходил государь на медведя» с рогатиной, 21 февраля опять была облава на медведя-шатуна. На следующий день, в понедельник на Масленице государь тешился дикими медведями в столице, на своей псарне [20 - ДР. Т. III. Стлб. 56.]. Однако прошел целый год, прежде чем Алексей Михайлович пришел в себя достаточно, чтобы обращать внимание на девиц.

Тут-то и увидал он в Успенском соборе заранее подобранных Морозовым девушек из фамилии облагодетельствованных временщиком Милославских. Царский дядька, конечно, знал, кто может понравиться воспитаннику, и не ошибся. По другой версии, дело обстояло еще проще. Избрав кандидатку в царицы, Морозов стал расхваливать царю красоту дочерей Милославского, а затем обратился к помощи государевых сестер.

Царевны давно хотели, чтобы их царственный брат обзавелся семьей и тем самым избежал искушений. Им было особенно приятно оказать услугу будущей царице и заручиться ее расположением. Девицы Милославские были приглашены во дворец и в покоях царевен как бы случайно представлены Алексею Михайловичу. Он влюбился в младшую, Марию. Посаженным отцом на свадьбе был Борис Иванович Морозов. А 27 января 1647 г., через 11 дней после царского брака, старый боярин объявил государю, что женился на младшей сестре царицы, Анне [21 - Запись о богатом пожаловании Б.М. Морозову за традиционный приезд к государю «на завтрея своей свадьбы» опубл. среди подобных: Забелин И.Е. Домашний быт русских цариц. Приложения. № 2. С. 8–9.]. (В первый раз Б.И. Морозов женился на тридцать лет ранее, 5 июля 1617 г.)

Операция по укреплению положения Морозова при дворе прошла блестяще. Борис Иванович стал не только приближенным, но и свойственником Алексея Михайловича. Правда, пришлось поделиться влиянием с Милославскими, но они пока не вызывали опасений как соперники. Власть Морозова и его прихлебателей была подорвана не просчетами в придворных интригах, а мощными народными восстаниями, потрясшими в 1648 г. столицу и многие другие города Российского государства. Временщику пришлось бежать от народного гнева в Кирило-Белозерский монастырь [22 - О боярине Б.И. Морозове, его богатстве и роли в политической истории см.: Забелин И.Е. Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве // «Вестник Европы», 1871. Т. 1; Новосельский А.А. Вотчинник и его хозяйство в XVII веке. – М.-Л., 1929; Смирнов П. Правительство Б.И. Морозова и восстание в Москве 1648 г. – Ташкент, 1929; Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII в. – Л., 1933. Ч. 1–2; Акты хозяйства боярина Б.И. Морозова. – М., 1940–1945. Т. 1–2; Петрикеев Д.И. Крупное крепостное хозяйство XVII в. – Л., 1967; Crummey R.O. Aristocrats and Servitors: The boyar elite in Russia, 1613–1689. Princeton, 1983. P. 39, 78–79, 85–88, 124–134 etc.; Белоброва О.А. Морозов Борис (Илья) Иванович // Словарь книжности и книжников Древней Руси (далее – СККДР). – СПб., 1993. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 2. С. 362–363; и др.]; при Алексее Михайловиче выдвинулись новые государственные деятели…

Как бы то ни было, между царем и царицей установилась искренняя и нежная симпатия, а Морозов, надо полагать, не раз проклял свою хитроумную женитьбу. Всезнающий доктор Коллинс, пользовавший своим искусством верхушку Государева двора, не без иронии вспоминал, что, женившись на Анне Ильиничне, Морозов «думал, что таким образом прочно основал свое счастье. Однако ж Анна была им не совсем довольна, потому что он был старый вдовец (как и его брат, Глеб, женившись на Соковниной), а она здоровая молодая смуглянка; и вместо детей у них родилась ревность, которая произвела кожаную плеть в палец толщины. Это в России случается часто между вельможными супругами, когда их любовь безрассудна или водка слишком шумит в голове» (ЧОИДР, 1846. № 1). Дело усугублялось тем, что старый ревнивец, выставивший себя на посмешище в высокопоставленном женском обществе тем, что мог предложить молодой супруге только толстую плеть, бессилен был запретить Анне встречаться с ее сестрой-царицей и лично жаловаться государю на превратности их брака. Уважаемый дядька царя превращался в шута.

А тщательно охраняемая от контактов с внешним миром Мария Ильинична создала дом, в котором государь мог укрыться от забот и треволнений. Любящие супруги произвели на свет чертову дюжину детей. Так же, как у царя Михаила и царицы Евдокии Лукьяновны, у них рождались в основном дочери, причем завидного здоровья: Евдокия (1650–1702), Марфа (1652–1707), София (1657–1704), Екатерина (1658–1718), Мария (1660–1723), Феодосия (1662–1713). Не прожила долго Анна (1655–1659), умершая при родах Евдокия (1669) – последний ребенок царицы, скончавшейся вскоре после дочери. Менее жизнеспособными были сыновья. Двое – Дмитрий и Симеон – умерли во младенчестве (1649–1651, 1665–1669) [23 - Подробно: Пчелов Е.В. Монархи России. – М., 2003. С. 402–411.].

Старший брат

Надеждой Алексея Михайловича был царевич Алексей, родившийся в 1654 г. [24 - Царь Федор Алексеевич чтил старшего брата, наряду с отцом, до конца жизни. Ежегодно он служил панихиды по Алексею Алексеевичу 16 января и Алексею Михайловичу 28 января «у себя, великого государя, в Верху», как всегда делал, скрывая свою скорбь. А бояре и народ приходили на панихиды в Архангельский собор. ДР. Т. IV. – СПб., 1855. Стлб. 138 и др.] Сам не слишком перегруженный «свободными мудростями», царь желал дать сыну серьезное образование. Воспитание царевича было поручено ученому царедворцу Алексею Тимофеевичу Лихачеву, которого даже политические неприятели считали «человеком доброй совести» [25 - См.: Корсаков В. Лихачев Алексей Тимофеевич // Русский биографический словарь. – СПб., 1914. Латзика-Ляшенко. С. 482–483; Понырко Н.В. Лихачев Алексей Тимофеевич // СККДР. Вып. 3. Ч. 2. С. 298–299.]. Учителем Алексея Алексеевича стал выдающийся просветитель, философ и поэт Симеон Полоцкий.

Некоторое представление о круге приобретенных царевичем знаний дает его библиотека, насчитывавшая около двухсот книг (к услугам Алексея Алексеевича была также вся царская библиотека и богатое книжное собрание его учителя). Воспитатель и учитель пользовались наиболее передовой педагогической теорией «учителя народов» Яна Амоса Коменского. Они считали, что формы обучения должны соответствовать этапам развития детской психики. Начинали с образного обучения по книгам, в которых изображение сочеталось с текстом [26 - См.: Богданов А.П. Учеба царских детей XVII в. и издания государевых типографий // Федоровские чтения. 2003. – М., 2003. С. 224–256. Подробнее о развитии образования в царском дворце см.: его же. Стих и образ изменяющейся России: Последняя четверть XVII века. – М., 2004. Ч. 2. Гл. 1. Материнская школа для царских детей. Гл. 2. Новая педагогика при московском Дворе. Ч. 3. Гл. 2. Поэтический триптих для Материнской школы.].

«Мир чувственных вещей в картинках» и другие пособия Коменского по содержанию не очень подходили для русских условий. Царевичу Алексею были предложены специально созданные «лицевые» книги, в том числе целая живописная энциклопедия [27 - Первоначально в 1663–1664 гг. лицевые книги заказывались живописцам для двухлетнего царевича Федора и «меньших царевен»: Феодосии двух лет, Марии четырех, Екатерины шести и Софьи семи лет. Однако опыт так понравился государю и государыне, что 8 декабря 1664 г. художникам велено было создать «потешную книгу, чтоб перед прежнею была болши вдвое, и писать на ней иным образцом, иныя прибылыя статьи». Сохранившиеся наброски тематики рисунков говорят о том, что Большая потешная книга была настоящей живописной энциклопедией. В книге раскрывалось современное военное дело, второй большой темой служил быт города с работой и развлечениями, в т. ч. охотой, от нее совершался переход к птицам и зверям средней полосы России, юга и севера. Затем ребенок видел корабли и труды человека на море, морскую войну, серию этнографических картинок жизни и внешнего вида людей разных народов (от немцев до арапов). Наконец – сцены из русского быта, вплоть до разных видов мельниц, изготовления хлеба и раздачи его нищим. Завершающей темой были дети: на картинках они учатся грамоте и мастерству, едят, гуляют в саду, путешествуют на корабле, в рыдване и телеге, на конях и т. п. В дальнейшем этот опыт был продолжен. См.: Забелин И.Е. Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетиях. Ч. II. – М., 1915. С. 89, 101, 136, 167, 171–172, 174–179, 228–229, 617–618; Богданов А.П. Стих и образ. С. 326–329.]. Впоследствии перешли к более сложным формам подачи материала, вплоть до ученой литературы и справочников, продолжая широко применять наглядные пособия.

В покоях царевича Алексея были развешены пятьдесят гравированных картин на разные познавательные сюжеты, четырнадцать листов географических карт, стояли два глобуса. Ученик имел иллюстрированные Библию, русскую летопись, учебник военного дела. Он старательно изучал – устно и письменно – славянские, латинский и греческий языки, располагая соответствующими грамматиками и лексиконами (словарями). Святоотеческую традицию, начатки философии, историю монархий, арифметику и геометрию царевич осваивал в основном на русском языке, хотя большую часть его библиотеки составляли иноязычные книги.

Судя по книгам, помимо математического цикла, грамматики, поэтики и риторики, Алексей Алексеевич приобрел немалые познания в географии и природоведении, истории, сравнительном народоведении, юриспруденции, получил представление о метафизике и богословии. Безусловно, он упражнялся в поэзии и музыке. В 13 лет подготовительное образование царевича было закончено [28 - Материалы о воспитании и образовании царевича Алексея Алексеевича см.: Забелин И.Е. Домашний быт русского народа. Ч. II. С. 80, 185–187, 508, 515, 552, 556, 563, 577, 586–590, 593, 596–599, 617, 682, 683, 727; Ч. I. – М., 1895. С. 219–223, 641, 643–644, 671–672, 696.].

7 сентября 1667 г. гордый успехами сына государь всенародно и торжественно объявил Алексея Алексеевича наследником Российского престола. «Учитель старец Симеон» был посажен за особый стол вблизи трона, «выше» многих бояр, и говорил на пиру стихотворную речь, за которую получил в награду шубу зеленого атласа на соболях [29 - Там же. Ч. II. С. 186–187.].

Вместе с наследником Алексей Михайлович принимал зимой того же года великих и полномочных послов Речи Посполитой, приехавших для ратификации долгожданного мирного договора [30 - Их прием в Москве документирован: РГАДА. Ф. 72. Сношения с Польшей. Оп. 1. Кн. 115–116.]. После долгой и жестокой войны москвичам трудно было ожидать симпатий со стороны поляков. Тем не менее царевич Алексей заслужил от них самые лестные отзывы. Особенно поразились послы просвещенности царевича в области «ученой словесности», ценимой потомками сарматов (каковыми считала себя шляхта). В рассказе, адресованном небезызвестному герцогу Козьме Медичи, знакомый с его семьей польский автор утверждал, что Алексей Алексеевич владеет латинской риторикой не хуже сына самого герцога.

Мы тоже (редкий случай!) можем оценить красноречив царевича, который начал речь по-польски, после чего, перейдя на латынь, сказал:

«Сколь великая слава, о послы, предстояла бы всем славянским народам, и какие бы великие предприятия увенчались успехом через соединение сих племен и через употребление единого наречия, распространенного в лучшей части Вселенной – вам самим о том известно. Ведомо мне, что между таковыми соседними меж собою народами, хотя связанными священными и гражданскими узами, существует злейшая вражда, как недавно еще существовала между вами и нами.

И поистине, – воскликнул царевич, – душескорбное представляется нам зрелище! Повсюду возникают раздоры от честолюбивых происков; верность ничем не охраняется; спокойство соседних стран не обеспечено; нигде не пекутся о народном благе, и даже дружба и терпимость между родными братьями сделались необыкновенным явлением!

Но ныне, – обнадежил оратор, – через возвращение благодати примирения нашим и вашим народам, ныне совершилось событие, клонящееся к соединению нас обоюдными братскими узами, так что должны мы возрадоваться и поздравить друг друга.

Не допускаю мысли, чтобы в излиянии искренних чувств почтения и преданности особе его светлейшего царского величества, государя и родителя моего, – заметил Алексей Алексеевич, – вы отставали бы от нас самих, от вельмож и от всех верноподданных его, сердца коих принадлежат ему всецело.

Вам же, – заявил царевич, имея в виду ратификацию мирного договора, – предстоит хранить сие событие в благодарной памяти вашей, и от вас будет отныне зависеть созидание общего нам Отечества. Что же касается нас, москвичей, вы всегда найдете нас таковыми, как ныне, и как надлежит нам быть не только по значению законности союза, но для общих нам выгод – не теряя из виду обоюдно нам грозящей опасности от варваров-татар, требующей неразрывного согласия, единомыслия и единодействия.

Собственно же о себе скажу, что если желания и старания мои будут с Божиею помощию приняты благосклонно народом вашим – никогда не дам вам повода раскаиваться в доброжелательстве вашем ко мне» [31 - Цит. по: Лубиенец Е. де. Исторический рассказ о торжественном въезде… посланных… польским королем… к светлейшему Алексею Михайловичу московскому… чрезвычайных послов… / Бутурлин М.Д. // Бумаги Флорентинского центрального архива, касающиеся до России. – М., 1871. Ч. 2. С. 388–431.].

Так Алексей Алексеевич завершил речь, имея в виду заманчивую идею объединения крупнейших славянских государств путем избрания наследника московского престола на польский королевский трон. Однако судьба была против такого объединения, хоте переговоры о нем шли и в XVI, и в XVII вв. В январе 1670 г. царевич и великий князь Алексей Алексеевич скончался [32 - ДР. Т. III. Стлб. 849.].

Семья

Горе Алексея Михайловича и Марии Ильиничны было велико, но у них оставались и другие сыновья: девятилетний Федор и четырехлетний Иоанн, воспитывавшиеся и учившиеся так же, как Алексей. Для них также изготовлялись детские книжки, состоявшие сперва почти из одних картинок, а затем наполнявшиеся все более и более значительными текстами. Славянской грамоте, Часовнику, Псалтири и церковной музыке Федор Алексеевич учился у Афанасия Федосеева. Затем он (а позже и Иоанн) изучали языки и «свободные мудрости» у Симеона Полоцкого. По отдельным документам можно судить, что на образование Федора Алексеевича государь тратил много больше, чем платил некогда учителям старшего сына. В обширной библиотеке Федора было значительно больше книг по русской и мировой истории, политическим обычаям, юриспруденции (светской и церковной), политической и экономической географии, военному делу. Он собирал специальную нотную библиотеку. Большой раздел составляла церковно-полемическая литература, особенно связанная с расколом. Собирал царевич описания церковной архитектуры и убранства, увлекался беллетристикой и поэзией.

Помимо русского, младшие сыновья Алексея Михайловича от Марии Ильиничны свободно владели церковнославянским, польским, латинским и греческим языками. Неслучайно ученые литераторы Киевских коллегий и не менее ученый архиепископ Лазарь Баранович посвящали Федору и Иоанну особые книжицы для узкого круга читателей, написанные с изысканными переходами с языка на язык.

Правда, Иоанн был слишком мал, чтобы составить компанию царевичу Федору. Зато вместе с ним училась у Симеона Полоцкого старшая сестра Федора царевна Софья – возможно, не в полном объеме программы, но с интересом и несомненным успехом. По крайней мере, во второй половине 1670-х гг. учитель настолько интересовался ее мнением о своих сочинениях, что давал читать черновики (случай исключительный в общении с царской семьей!).

Царская семья сторонилась общения с посторонними. Не только царевны и царевичи – даже царица не появлялась на пирах и других людных увеселениях. Лишь единожды, в особо торжественном случае выступления российской армии на Речь Посполитую в 1654 г., Мария Ильинична открыто стояла в Успенском соборе во главе боярских «и прочих честных жен». Но члены семьи Алексея Михайловича не чувствовали себя стесненными.

Всякое интересное зрелище было им доступно, начиная с приема послов и кончая народными гуляниями, ибо всюду были устроены места, откуда удобно было смотреть, оставаясь не на виду у людей. Несколько месяцев в году семья проводила вне столицы, отдыхая и путешествуя по дворцовым селам и монастырям. Останавливались не только в путевых дворцах, заезжали в усадьбы и «дачи» приближенных. Даже в зимнее время царская семья нередко совершала выезды по столице и за ее пределы.