Операция «Пальма-два», или Большое плавание рыбаков

– И у меня слишком! – засмеялся Власин. – Все наперед знают, черти!

– В отцов не верят! В будущее наше светлое не верят! В «Кока-Колу» верят…

– Мои в «Пепси».

– Один черт! Я им говорю, партия… она ведь что… она ведь все! А они ухмыляются, скалятся. Иди ты, мол, папаша, со своей партией к едрене-фене…

– Ладно тебе! Это все детские болезни, как свинка или там скарлатина. Твои-то болели свинкой?

– Болели. Так и не вылечились. Хлев прямо какой-то, а не дом!

– Не переживай, брат! Все образуется.

– И этот, – продолжал пьяненький Егорыч, – лысый, с отметиной… И с бабой его… Перестройка, гласность! А чего перестраивать-то? Нет, ты мне скажи, перестраивать-то чего?

– Да по большому счету… по гамбургскому, так сказать, есть, есть что перестраивать…

– И это говорит чекист? Рыцарь революции?

– Именно так, дорогой товарищ. Мы ведь, браток, все видим, все знаем!

– И что вы такого видите, чего мы не видим?!

– Все! Развал полный. Экономики нет, все продано и перепродано. Земля не родит, заводы работают только на жалкую зарплату спивающимся рабочим, крестьянства нет, наука еле трепыхается. Культуры никакой! Вот погляди вокруг…

Егорыч злобным взглядом обвел бульвар, деревья, людей, поток машин и уставился на бутылку водки.

– Видал?

– Водка, – констатировал Егорыч.

– Именно что водка. И больше ничего. А здесь – жизнь! Бьет ключом. Бойко так бьет! Красиво! А мы все там… в средневековье.

– Да как же ты можешь! Какое такое средневековье! Коммунизм – это строй будущего, а социализм – настоящего.

– Где ж ты его видел-то, социализм-то свой? В учебниках?

– Да я, да я… Институт окончил, в Москву поехал, за границами жил. Вот – социализм…

– Глупости это, Егорыч. Ничего ты не понял! И как в Москву поехал, и какой институт окончил, ничего ты не понял! А за границей ты, небось, жил на всем готовеньком, как я. Попробуй тебя обратно, в твой социализм верни! Глотку порвешь!

– Так ведь в ГДР, большей частью, в нашей, так сказать, зоне…

– Именно что в зоне. Ладно, давай лучше выпьем!

Егорыч недоверчиво покосился на друга: не провокатор ли? Но глаза у Власина мерцали печалью и искренностью. Егорыч выпил и отхлебнул остывший чай.

– Значит, Сашок, ты тоже, кроме «Кока-Колы», ничего не признаешь! Я так понял.

– Почему же, квас люблю. Но только его здесь не продают. Селедочку, вот… водочку.

– А родину?

– И родину. Только она у меня никак с селедочкой и с водочкой не ассоциируется. Она у меня с… тобой ассоциируется.

– Плохо, значит?

– Почему же плохо? Очень даже хорошо. Вот сидим, говорим. Вспоминаем, понимаешь…

– Эх, брат, развратил вас Париж! Врага не видите.

– Да где ж он, враг-то? Сколько ищу, не нахожу. Противник есть, это верно! А врага нет. Он у нас тут! – Власин постучал себя по лбу.

– А противник, он что, не враг?

– Противник – это тот, кто сидит по другую сторону границы – против тебя, значит. Он может быть врагом, а может и не быть.

– Чудно?, товарищ полковник!

– Поживи здесь с мое, не такое запоешь.

– Так жил же! Жил, Сашок! – в отчаянии закричал Егорыч, обратив на себя внимание с других столиков. Но тут же понизил голос до шепота: – Жил!

– Слепой ты, что ли? Вот ведь, с Горбачевым катаешься. А ничего не понимаешь.

– Понимаю! Вижу и понимаю! Лучше у них, конечно. Но они же… рабочих эксплуатируют, крестьян… Потому и лучше.

– Дурак ты совсем. Несешь околесицу какую-то! Кого они тут эксплуатируют! Пойдем-ка лучше погуляем. Хочешь, я тебе зоопарк покажу?

– А чего мне его смотреть? Шмотки надо купить жене, детям…

– Успеешь шмотки! Зоопарк у них тут славный. Парк, тишина. Зверушки разные. Я сюда… хожу иногда… от эксплуататоров скрываюсь.

Власин умолчал, что в зоопарке он встречался с некоторыми из своих агентов. Сюда же приводил жену, чтобы поговорить с ней о сокровенном, о том, что не должно попасть на советскую и «несоветскую» звукозаписывающую аппаратуру в их служебной парижской квартире. Теперь он сердился на себя за то, что разболтался с Егорычем, человеком явно ограниченным, пугливым и неумным.

Недопитую бутылку водки Егорыч сунул в карман пиджака. Мужчины встали и вышли на бульвар. Власин взмахнул рукой, и рядом остановился автомобиль с горящей трафареткой на крыше: «такси». Власин и Петров сели на заднее сиденье, и машина сорвалась с места, влипнув в поток других автомобилей.

Глава 5

Голова гудела, конечности подчинялись только рефлексу движения. Егорыч перебирал ногами чуть быстрее, чем следовало, чтобы удержать наклоняющееся вперед тело. Главное, вовремя подставлять ноги под нависший вперед центр тяжести. Артур Егорович сердился на Власина за то, что тот потащил его в этот чертов зоопарк с его вонючими клетками, полупустыми загонами и стеклянными террариумами. Егорыч слегка оживился лишь около бассейна с дельфинами и морскими львами. Он лег грудью на перила и смотрел вниз, где лениво поблескивали спинами морские чудища, претендовавшие на его, Егорыча, место в интеллектуальном рейтинге земной фауны.

«Но как же, – думал он, – вот ведь я, человек, прикрываю одеждой срам, а они – голые. Разве они умнее? Разве они звонят в Москву, начитывают текст политических сенсаций, торчат подмышкой у президентских телохранителей, строчат по газетным вырезкам секретные информационные сообщения в посольствах? Нет, они просто режут воду своими сигарообразными телами и веселят публику. Ну, может быть, иной раз сам Егорыч в чем-то ненароком выглядит смешнее, забавнее их, но не по его же вине! И в этом не их заслуга! Просто так получается! Так складывается жизнь… Нет! Определенно, и я, и Саша Власин, и Горбачев умнее дельфинов. Намного умнее! И срам, опять же, прикрыт»…

Власин исподтишка поглядывал на Егорыча и улыбался чему-то своему, затаенному, не высказанному до сих пор. Егорыч повернулся к нему.

– Чего лыбишься, Сашок?

– Да так, настроение хорошее.