– Э-э, что это? – не понял эмир, и нубийцы, рыча, взмахнули мечами.
– Игра слов. Букварь. Первый класс, – виновато пояснил Оболенский, поднимая руки вверх. – Ничего личного, но на самом-то деле чего от нас надо? Какого… такого… эдакого нас с друганом оторвали от культурного отдыха за бутылкой?
– Позволь, я отрублю ему голову, о владыка мира? – нетерпеливо выставился Шехмет.
– И как я потом буду с ними общаться, с безголовыми?! – ровно уточнил эмир Сулейман аль-Маруф. – Не надо ничего рубить, я хочу просто поговорить с этими достойными людьми.
– Но они ужасные преступники!
– Что ужаснее, их преступления или мой гнев? С кем бы ты, о Шехмет, предпочёл встретиться на узкой горной тропе – с ними или со мной?
– Воистину, ты грозен и велик, мой господин…
– Рад, что ты признаёшь волю Аллаха, возвысившего меня над другими людьми, а теперь уйди. Подожди за дверью.
– Слушаю и повинуюсь. – Начальник стражи зыркнул глазами на Льва с Ходжой, но безропотно исполнил приказ.
– Вы тоже. – По кивку эмира оба нубийца, кланяясь и пятясь, покинули комнату. – А теперь я изволю говорить с вами, и от ваших ответов будет зависеть нить вашей жизни, которую в любой момент могут перерезать по одному мановению моих бровей.
– Эгоцентризм из мужика так и прёт, – тихо вздохнул Оболенский.
– Лёва-джан, не нарывайся, – прикрыл его Ходжа. – Мы и так находимся над пропастью, к чему пытаться ещё и встать на уши на самом краешке?
– Не уловил образности.
– О небо, я говорю, что мы и так в пасти тигра, зачем же ещё дёргать его за…
– За что ты собрался меня дёргать? – невольно заинтересовался эмир, и голубоглазый россиянин поспешил вмешаться, потому что добрый Насреддин тоже не всегда мог сдержать язык.
– Слушай, Сулейманка или как тебя там по батюшке, Маруфович? Давай ближе к делу. Мы всё понимаем и оцениваем факты адекватно, поздняк метаться, полы покрашены. Остаётся один нерешённый вопрос: почему именно мы?
Великий эмир поднял на Льва взгляд, не лишённый уважения.
– Мы хотим, чтобы вы избавили нас от Хайям-Кара. Молчи, предерзкий врун! – Прежде чем Насреддин успел раскрыть рот, владыка Бухары уже кинулся на него, как беркут. – А то мы не знаем, что ты хочешь сказать?! Нам отлично ведомо, кто вы оба! Тебя, Ходжа Насреддин, прославившегося в Хорезме, Самарканде, Багдаде, Басре и всех известных городах мусульманского мира, знает любой султан, эмир, падишах и даже мелкий бай, если у него есть мозги размером хотя бы с куриное яйцо. Ты возмутитель спокойствия, насмешник над верой, нарушитель законов шариата, смутьян и болтун, толкающий своими преступными речами истинных мусульман на недоверие к властям!
– Ну где-то как-то приблизительно… – виновато покраснел домулло.
– В самую точку, – похлопал его по плечу Лев, – и скажи спасибо, что не в пятую. А на меня какое досье собрали? Имейте в виду, я буду всё отрицать, и фиг вы что докажете без видеоматериалов.
– Ты… о, ты тот самый Багдадский вор, о котором нам писал наш брат Селим ибн Гарун аль-Рашид. Ты, укравший его гарем, победивший Далилу-хитрицу и её дочь, воровавший целые караваны, обманувший стражей трёх городов и неоднократно посрамлявший самого шайтана!
– Ну так себе информашка… – поморщился бывший помощник прокурора. – Как минимум, неполная. Я ещё успел отравить гуля, угнать колесницу святого Хызра, спасти Али-Бабу, подраться с бабкой-ведьмой, навтыкать дедушкам из приюта «слепых» чтецов Корана и…
– Твоё бахвальство так же повсеместно известно, – коротким жестом заткнул его эмир. – Когда нам доложили, что в нашу Бухару прибыл сам Насреддин, мы тотчас велели следить за ним, но не могли и предположить, что вместе с этим пересмешником в наши руки попадёт и легендарный Багдадский вор!
– Типа мы уже были под колпаком?! Ах ты, лошара косоглазая, и сам спалился, и меня сдал! – Лев отодвинул в сторону великого Сулеймана, потянувшись к Ходже с явным намерением отвесить другу леща, но тот без напряжения увернулся.
– Держи себя в руках, почтеннейший. Не можешь всего, так хотя бы какую-то часть…
– Нет, вы слышали, он намекает! Причём непрозрачно намекает, а?!
– Хватит ссориться! – рявкнул владыка, отважно вставая между двумя набычившимися друзьями. – Докажите нам, что вы те, за кого себя выдаёте, и мы даруем вам службу. Но если вы лишь прикрываетесь чужими именами, да падёт на ваши пустые головы наш гнев! А это страшно, клянусь Аллахом…
– Да как не фиг делать, – фыркнул гроза всех честных граждан, возвращая эмиру три его же перстня, дамасский кинжал в золотых ножнах, два жемчужных ожерелья, табакерку из слоновой кости и большой алмаз из серьги, которую Сулейман аль-Маруф носил в левом ухе.
На пару минут властитель Бухары потерял дар речи, лихорадочно запихивая за пазуху собственное имущество.
– О, да ты воистину великий Багдадский вор!
Глава седьмая
Гарфилду, в отличие от других котов, кроме ума, блестеть нечем…
Запись в ветеринарной карте
Ходжа уже приготовился рассказать какой-нибудь пошлый народный анекдот в доказательство своей подлинности, но в этот момент в двери настырно постучали.
– Какого иблиса? – конкретно вопросил эмир.
– Прости ради аллаха, о владыка мира. – В дверной проём сунулась высокая чалма визиря. – В городе совершено страшное преступление, и этот человек умоляет тебя о правосудии.
– Мы заняты!
– Я так ему и сказал, о гроза Вселенной, но он из общины иудеев, – с нажимом напомнил толстенький Шариях. – А наша казна сейчас… ожидает лучших времён. Те две войны, что мы почти выиграли…
– Мы победили! – взревел владыка Бухары, изо всех сил стараясь выглядеть грозным, как тигр в зоопарке. – Мы вернём им долги! Но пусть в мыслях не держат торопить нашу милость! Так и передай им!
– Слушаю и повинуюсь, мой господин. – Визирь, послушно пятясь, исчез за дверью.
– Шайтан раздери этих иноверцев-ростовщиков!!!
– Взяли кредит под нужды армии, а теперь накапали проценты? – понимающе кивнул Оболенский.
Эмир ребром ладони выразительно полоснул себя по горлу, поясняя, как его достали проклятые кредиторы, и пнул дверь. Чалма подслушивающего визиря отлетела шагов на пять, обнажив розовую плешь с жёлтыми веснушками.
– Аллах да не прощает греющих уши на чужих разговорах, – наставительно отметил домулло, тем не менее помогая подняться второму лицу в эмирате.
Лев тоже проявил посильное участие, вернув ему на голову скособоченную чалму. А сам Сулейман аль-Маруф равнодушно растолкал их в стороны и быстрым шагом направился к стройному еврейскому юноше, стоящему в конце коридора под бдительным оком стражи и самого Шехмета.
– О великий эмир, припадаю к стопам твоим в поиске милости и правосудия! Ибо если не получу его, то свершу должное сам, как учит нас закон Моисеев…
– Ты угрожаешь нам? – Грозный властитель вопросительно изогнул бровь.
– Позволь мне отрубить ему голову!
– Не спеши, о наш благородный Шехмет. Мы выслушаем слова этого горячего юноши, а затем посадим его на кол.
– Надеюсь, это фигуральное выражение? – шёпотом спросил Оболенский, но Ходжа отрицательно покачал головой, типа увы, всё всерьёз…