Пастух медведей (сборник)

И синие уланы, и красные драгуны,
Малиново-златые гусарские ряды,
Один другого ярче!
И царь кивнул: «Похвально…»
А после государя чуть не хватил удар:
Со свистом, гамом, громом,
Проносится нахально
Крылатая колонна…
Коричневых гусар!

Коричневых?! О, боже!
Какая-то ошибка:
Подобный цвет мундиров
Не носят на Руси!

И с царских губ слетело
Подобие улыбки.
«Вернуть сюда тотчас же!
Вернуть и – допросить!»

Вернулись.
Доложились.
И честно рассказали,
Что были в партизанах,
Громя тылы врагов.

И в этой бурной жизни
Мундиры истрепались, –
Не уберечь костюма
Средь леса и снегов.

Искали матерьяла,
Чтобы пошить другие:
Ведь старые, ей-богу! –
Изорваны до дыр…

Все лавки до Парижа
Давно стоят пустые,
А тут попался как-то
Девичий монастырь.

Мундиры-то ни к черту,
А так хотелось новых!
Монашенки брыкались…
Но всё ж в конце концов

Всё то, что шло на рясы
Пятьсот невест Христовых,
Пошло на вицмундиры
Ахтырских молодцов!

И царь расхохотался:
«Потешили, мерзавцы!
Коричневые… чтоб вас!
С монашенками… ах!»

А снизу улыбался
На вороном красавце
Кудрявый подполковник
С чертятами в глазах.

«Врубель»

Подлунный мир, похожий на мираж…
Душа, как створки окон, – нараспашку.
Мне обжигает пальцы карандаш,
Закованный в кленовую рубашку.
Как бесконечно тянутся часы!
И как неясен тусклый смысл созвездий,
Как долог путь от млечной полосы
До лестницы в заплеванном подъезде…
И оттиски далеких черных дней
Стучат в висках холодной звонкой болью.
И в сердце кровь шалеющих коней,
Насыщенная порохом и солью…
Я больше не могу в таком огне
И пустоты, и недопониманья.
Но где-то там, в душе, на самом дне
Весь первобытный ужас мирозданья!
И вот тогда бессильны образа,
И каждый миг, словно столетье, длится.
И Демона хрустальная слеза,
Как жизнь моя, скользит, боясь разбиться.
Который век? Которое число?
Кто выдумал, что красота бессмертна?
Холодный воздух утра… Рассвело.
Короткий путь от вечности к мольберту…

Памяти Николая Гумилева

Господин офицер, вы еще не одеты?
Небо смотрит нахмуренно и свысока.
А вдали, в розоватых брабантских манжетах,
Облака, облака, облака, облака…

Господин офицер, что же вы загрустили?
Умирают не только герои в стихах.
Видно, Бог и судьба всё же вам отпустили
Три высоких креста на граненых штыках.