Черный меч царя Кощея

– Чего с тобой говорить-то? Изменщик ты и есть, – прокурорским тоном тихо пробормотала Яга.

– Да вы же сами хотели, чтоб я женился!

– Ну и брось меня, старую, одну-одинёшеньку. Собирай вон вещички да вали отсель с молодой женой в новый терем! Я-то вам на кой шиш сдалась?

Если женская логика просто ставила меня в тупик, то старушечья подразумевала ещё и кучу столь же безысходных ответвлений. В круглых глазах вернувшегося Васьки плескалась такая обида за любимую хозяйку, что было ясно – обгаженными тапками я не отделаюсь, он мне когти в нос запустит, как только усну. Коты… они на всё способны…

Из-под печки, там, где у нас живёт азербайджанский домовой Назим, вообще доносился ритмичный скрежет кавказского кинжала о точильный брусок. Зарежет, сегодня же зарежет и с чувством исполненного долга скроется где-нибудь в горах под Карабахом. Хренушки его потом с этой спорной территории Интерполом выкуришь…

– Бабуль, – я осторожно обошёл печку, вновь пытаясь приобнять за плечи надутую старушку, – да что вы такое себе навыдумывали? Отделение никуда не переезжает, я по-прежнему здесь целый день, а к Олёне только ночевать возвращаться буду.

– Врёшь, поди…

– Век воли не видать! – не хуже заправского уголовника поклялся я, цыкнув зубом и проведя ладонью по шее.

– Охти ж мне, доверчивой, – ворчливо сдалась бабка и по одному мановению её мизинца на столе мгновенно появились пироги, ватрушки, варенье трёх видов, забухтел самовар и даже открылась берестяная коробочка с подаренным немцами кофе.

– Сначала работа, – сглотнув слюну, решил я.

– Жену свою будешь учить, чё сперва, а чё потом, – пристукнула костяной ногой Баба-яга. – А в моём доме меня слушай! Покуда не поешь, никаких тебе дел служебных вершить не позволю. Глянь-кось, за три дня-то исхудал как, соколик…

Я махнул рукой, мою домохозяйку не переспоришь, но бабка пошла дальше:

– Ладно, участковый, я ить тоже совесть имею и не без сочувствия. Ты вона ешь давай, радуй старую женщину, а я те за то все заявления вслух почитаю.

– Компромисс, – согласился я, хватая ближайший пирожок с визигою.

Вкуснота нереальная! Если бы американцы Макдональдсы были знакомы с русской кухней, они бы навек прокляли свои гамбургеры, за которые горят в аду, и сделали ставку на бабулины пироги.

– «Челом бью, сыскной воевода, а тока нет у меня управы на соседку мою Ксению Собакину, что бельё моё с верёвки тырит бесстыже, а сама глазки мужику моему строит, хучь внешне – кобыла кобылой! – с выражением читала Яга, сдвинув очки на кончик кривого носа. – А вам скажу, что муж мой Макар как напьётся в хлам, так песни под балалайку орёт и самого царя хулит за внешнюю политику! Народ ему про те дела два раза морду бил, ужо и голосок-то стал гнусавый, дак не будет ли ему за то от того же царя какой ни есть компенсации? А то у нас денюжки кончились…»

Я перешел на расстегаи с осетриной и на зачитываемые куски реагировал разве что поднятием брови или невнятным хмыканьем. Подобных заявлений от «законопослушных граждан» мы получаем до полусотни в день. Реального вмешательства милиции, как правило, они и не требуют, людям просто как-то надо высказаться.

– «Ты уж прости, сыскной воевода, а тока ежели война будет, так та Немецкая слобода за нас пойдёт али за берлинцев? Мы тут, стало быть, их поим-кормим, а они нам, может, нож в спину? Дык я к чему веду-то, пострелять бы их от греха подальше, а уж на той землице я бы ещё пять лавок открыл. Надо ж своих купцов поддерживать, верно? А ежели что, дык мы с холопами и сами управимся, ты тока с милицией своей не лезь, куды не просят…»

– А вот это заявление отложите, – прокашлявшись, попросил я. – Пусть к этому умнику Еремеев с ребятами заглянет, проведёт разъяснительную беседу.

– С рукоприкладством али как? – уточнила Баба-яга.

– По ситуации.

– Стало быть, с рукоприкладством, – пометила бабка. – Оно и правильно, Никитушка, профилактика преступлений наше наипервейшее дело. Ох! Ты глянь в окошко, никак гонцы царские пожаловали?

Ага, действительно. Митя как раз пропускал их в ворота, и если вы помните, как у нас всё начиналось, то сейчас ситуация была прямо противоположная.

– Здрав буди, младший сотрудник милиции Лобов Дмитрий Васильевич, – в пояс поклонились двое молодых бояр нашему бугаю с метлой наперевес. – А не угодно ли будет тебе сыскного воеводу побеспокоить, ибо дело у нас важное, царское? Но ежели настроения нет, так мы не в претензиях, перетопчется государь, не впервой…

– Заявлений много, работы выше головы, штат маленький, зарплаты кот наплакал, – в тон отвечал Митяй, но, разумеется, не перегибая палку. – Ждите здесь, тунеядцы, лихоимцы, кровопийцы народные! Небось упрошу Никиту Ивановича принять вас, сирых, без очереди.

– На том и в ножки поклонимся, храни господь нашу милицию! – радостно перекрестились гонцы.

Вообще-то со старыми, упертыми думцами такие финты не прокатывали, но молодёжь Митя выдрессировал. У парня оказались неплохие педагогические задатки, был бы украинцем, я б его в прапорщики произвёл! Умеет найти общий язык с гражданским населением.

– Никита Иванович, там энти…

– В курсе, видел. Зови. Что у них там?

– Говорят, по царскому делу государственной важности. Брешут, поди? Может, их взашей, а?

– Дык зови уже, балабол, – вмешалась Яга. – Совсем застращал мальчонок!

– Никита Иванович, у нас кто глава отделения: вы или Бабуленька-ягуленька?

Ответить я не успел, да и не собирался, честно говоря. Со стола сам собой соскочил круглый пирог с капустой и торпедой полетел Митьке в физиономию!

– Благодарствуем. – Наш младший сотрудник успешно поймал кулинарное изделие и мигом скрылся с добычей за дверями.

– Поди, у Васеньки моего наловчился, – притворно вздохнула бабка, а чёрный кот под лавкой сделал вид, что спит и ничему подобному Митю не учил. Хотя кто бы ему поверил…

– Здравия желаем, батюшка сыскной воевода, – гаркнули двое молодых безбородых бояр, дружно шагнув в горницу. – Дозвольте приказ царский передать?

– Присаживайтесь, граждане, – вежливо предложил я.

Боярские сынки садиться отказались, молча положив передо мной на стол царскую грамоту. Судя по почерку и стилю письма, Горох писал сам, не диктуя писцам или тому же непотопляемому дьяку Филимону Груздеву.

«Никита Иванович, друг сердечный, бросай всё и дуй ко мне! Тема есть. Не придёшь через час, я те башку велю срубить. Ничего личного. Просто настроение такое…»

– Передайте государю, что я скоро буду. – Когда начальство вызывает на ковёр, лучше пойти.

Не то чтобы Горох у нас был так уж педантичен или кровожаден, нет, он скорее вспыльчивый, но отходчивый. Но, с другой стороны, совсем без дел не тормошит, а тут, видите ли, «тема есть». Это он у меня подхватил. Мы тут вообще друг дружку учим, и они современные словечки запоминают, и я скоро старые церковные архивы без переводчика читать смогу.

– Бабуль, у нас там в порубе отец Кондрат сидит. Ну, за драку на базаре.

– Выпустить, что ль?

– Выпустите. Внушение сделайте, и пусть себе идёт. Чем там ему заниматься положено – крещением, венчанием, отпеванием, церковными службами? Вот и пусть неустанным трудом искупает грех перед правоохранительными органами.

– Ладно уж, выпущу, – чуть капризно поджала губки Яга. – А ты тока к царю и назад?

– Да.

– К Олёнке своей не забежишь, что ль?

– Не забегу. До вечера времени нет. – Ложь наша «бабка-экспертиза» видит на раз, а вот полуправду может и пропустить. – О, чуть не забыл! Еремеев к отцу Кондрату дьяка отправил. Так вот, его не выпускать. Опять лается, как собака…

– Охти ж мне, ничему его жизнь не учит, – завздыхала моя домохозяйка, и мне удалось быстренько сбежать.

Телегу готовить долго, верхом на Сивке-Бурке тоже чревато, она у нас скотина с настроением, так что лучше пешком. Погодка хорошая, пройдусь с удовольствием.