Жонглёр

– Не бойся, пригубим по бокалу и спать, завтра встреча с дядей. Он хоть и весёлый, но въедливый. Надо произвести на него должное впечатление с первого раза. Моя протекция – это всего лишь повод для беседы. Готов?

– Конечно. Съезжу домой за сорочкой, побреюсь и вперёд к любым испытаниям!

– Свежую сорочку и бритвенный прибор, так уж и быть, я тебе выдам, – показно проворчал Краснов, – а вот ума и обаяния, чтобы произвести впечатление на дядю, – увы. У самого в дефиците. Второго шанса на первое впечатление у тебя не будет.

– Ну, не скромничай! Ложная скромность тебе не к лицу.

– По-твоему я выскочка? – Напружинился Краснов.

– По-моему, ты отличный приятель и друг. И мне повезло, что наши пути пересеклись. Я даже больше скажу, я просто горд и рад этому обстоятельству.

– Балуете вы меня, батенька, балуете! – Польщённый Краснов смущённо зарделся.

– Это прерогатива друзей. Врагам некогда – ножи или зубы точат.

Несмотря на то что план завтрашних действий был расписан друзьями, можно сказать, поминутно, легли они перед рассветом.

Сны Леонида были сумбурны и беспокойны, оставляя после себя тревожную недосказанность. Он разом открыл глаза и вскочил с кожаного дивана с валиками и зеркалом в спинке, на котором его расположил Краснов. Остатки сна изгонялись комплексом упражнений, частично разработанным им самим, в понимание богатейшего арсенала задач, поставленных перед собственным телом, а частично заимствованным из книги о Гудини. Теперь, помимо привычного развития гибкости рук и эластичности кистей и пальцев, он ввёл в свой арсенал занятия, позволяющие мышцам выдерживать длительные монотонные нагрузки на растяжение и скручивание.

Через сорок минут занятий он облился в ванной комнате холодной водой из-под брызгающего крана и, довольно отфыркиваясь, растёр кожу полотенцем. Но с бритьём вышло не всё гладко. То ли мысли его были где-то среди жирафов и слонов, то ли сказалось напряжение предыдущего дня, а может быть, плохо распарил кожу, но, подправляя бакенбарды, он порезался. Кровь залила скулу. Повертев головой и рассмотрев себя в зеркале со всех сторон и ракурсов, Леонид решил, что выглядит брутально для свидания с роковой красоткой где-нибудь в вечернем Париже или сумеречной Андалузии, но не для встречи с издателем из Санкт-Петербурга. Старый отцовский трюк с приклеенным куском газеты остановил кровотечение и спас внешний вид. Так, небольшая и тонкая царапина, а ведь могло быть и гораздо хуже. Теперь он точно был готов к новому дню и к новым свершениям!

Голова Краснова, после десятиминутной вибрации, была готова отделиться от тела, но сам хозяин никак не желал вырываться из объятий Морфея. Леонид тряс Александра за плечи, сажал его на кровать, даже опускал ноги на пол, но тот с упорством и настойчивостью гуттаперчевой куклы возвращался в исходное состояние.

В ярости Фирсанов выскочил на балкон, надеясь, что свежий ветер хоть как-то умерит злость. Он был готов убить этого соню Краснова! У них встреча с дядей, а он спит! Он даже весьма рельефно представил себе, как выдёргивает одну руку, потом вторую, откручивает по часовой стрелке голову, вырывает сердце и бросает его кровавой рукой в канал. И быть бы Александру Краснову разодранному в мелкие клочки, если бы в этот момент под ногами не хрупнула корочка первого осеннего льда в небольшой лужице.

Фирсанов одной рукой снова усадил Краснова, но тот по-прежнему не собирался реагировать. Тогда Леонид с змееподобной улыбкой Игнасия де Лойолы[11 - Игнасий де Лойола – католический святой, основатель ордена Иезуитов.] из ладони, сложенной лодочкой, спустил за шиворот ночной рубашки Александра лёд, собранный на балконе. Выражение блаженства на лице Александра жило секунду с небольшим. Вот эти крошечные отрезки времени древние вавилонские мудрецы называли «регаим» – мгновения и «хелаким» – доли. Именно через эти доли и мгновения глаза Краснова разом открылись во всю анатомическую возможность. А рот раскрылся ещё шире и издал шикарное и устойчивое басовитое: «А-а-а!», которому бы позавидовали любой брандмайор или пожарная машина города.

Через полчаса, постоянно понукаемый Фирсановым, Краснов был готов. Ему даже удалость смыть с лица не только остатки сна, но и выражение вчерашней помятости. Пока Краснов плескался, Фирсанов сварил им кофе по-варшавски для придания тонуса и общей бодрости.

– И кто дёрнул меня за язык, – тихо скулил Саша, – молчал бы в тряпочку, спал бы как сурок. Так нет же, ляпнул на свою голову!

– А сделать благое дело во имя институтской дружбы? – допив кофе, несколько удивился Леонид.

– Ага, а потом ты мне за это «благое дело», как сарацин иноверцу, язык-то и вырвал бы. С корнем. Как шестикрылый Серафим на перепутье. Я-то тебя знаю.

– Да ну! Когда же ты успел разобраться? – сузил глаза Фирсанов.

– Знаю, знаю. Было время, – неопределённо сказал Краснов. – И вообще я гений интуиции, поэтому и пишу стихи.

– Не смотри на мир так пессимистически, – философствовал Фирсанов внутри пролётки, которую для ускорения процесса нанял сам. – А представь: лет через десять-пятнадцать, вращая в руках том с золотым обрезом, ты, раздуваемый от гордости, будешь рассказывать своим детям, что помог дяде Лене в его столь трудном начинании. Потом повторишь отрепетированный рассказ внукам.

– Так это что, ко всему прочему, чтобы соответствовать твоим фантазиям, мне необходимо будет и срочно жениться?

– Ну зачем срочно, но ведь в обозримом будущем тебе всё равно это придётся сделать. А так у тебя будет хороший стимул и мощное оправдание. Ну не век же ты бобылём будешь дни свои коротать?

– Конечно. Но в мои планы входило достичь положения, финансового благополучия и только потом заняться этой стороной жизни, без понуканий с внешней стороны.

– С таким подходом ты затянешь с этим на десятки лет, а так – покатишься, как по рельсам. И вся недолга!

– Я хотел по любви. Сумасшедшей страсти. Ну, в худшем случае, – из выгоды. Если уж ограничивать себя, то хотя бы за деньги. За хорошие деньги. Вкусные и жирные, – надув щеки и широко раскинув руки, изобразил Александр.

– А ты меркантилен, братец! – восхитился Фирсанов.

– Какой уж есть! Другим не стану. И пока мы не доехали до места, пообещай мне две вещи.

– Слушаю?

– В случае дядиного отказа ты оставишь попытки воплощения своей бредовой идеи, а если всё получится, то ты не полезешь там, – махнув рукой в сторону, потребовал Краснов, – под пули. Не важно, с чьей стороны они летят.

– Первое – пока не знаю, а вот второе – обещаю! Иначе, кто же напишет на зависть современникам и в назидание потомкам дневник англо-бурской войны?

– Иначе я себе свою болтливость не прощу. И останусь вечным холостяком.

– Серьёзная угроза, – протянул в задумчивости Леонид. Изобразив на лице титаническую работу мысли, неожиданно просветлел. – Только ради твоих будущих детей.

– Ну, Лёнечка, гран мерси тебе за такую заботу о моих чадах и домочадцах! Притормози, любезный, прибыли! – приказал кучеру Краснов.

Они вышли возле большого бежевого здания в романо-готическом стиле. Его обильно украшали стрельчатые арки и остроконечные башенки. Дом был облицован разноцветной керамической плиткой. Внешняя основательность сразу внушала посетителям полное доверие ко всему, что находилось за его дверьми.

Атмосфера в самом издательстве поразительно не соответствовала монументальности здания. Леониду и Александру показалось, что они попали на тонущий пароход в тот самый момент, когда закончились спасательные круги, жилеты и плотики. Беготня в разных направлениях, округлённые в отчаянье глаза, заломаные в немой мольбе руки. Естественное редакционное состояние неизбывной паники. Так, наверное, выглядел последний день Помпеи. Если бы рядом где-нибудь на этаже был замечен со своим мольбертом Карл Брюллов, Краснов и Фирсанов ни чуточки не удивились бы.

И только возле кабинета Силы Яковлевича Афанасьева царил покой. Такой редакционный омут спокойствия, где с сотрудников слетала вся шелуха повседневности и в их светлых головах рождался «Завтрашний Нумер»!

Их встретил молодой человек с заострённым личиком лисёнка, прямым пробором напомаженных волос и пустым взглядом прозрачных серых глаз.

– Что изволите, господа? – поинтересовался служащий.

– Мы к Силе Яковлевичу, – почему-то извиняющее промямлил Краснов.

– Это невозможно-с. Сегодня-с не приёмный день.

– Невозможно? – радостно переспросил Краснов. – Ну, тогда мы в другой день явимся.

– Может, что переда… – по инерции заучено затарахтел секретарь, но буквы, еле видным серым дымком, растаяли на тонких губах.

Схватив конторщика за грудки и приблизив его водянистые глаза к себе, Фирсанов зашипел, как кобра индийского факира.

– Запомни хорошенько, человече, иначе ты будешь жалеть об этом до конца своих ущербных дней. Передайте господину Афанасьеву, что прибыл его племянник Александр Краснов со сотоварищем с деловым предложением, касательно «Невского экспресса».

– Сей момент доложу, – сказал секретарь, оправился и исчез, будто и не было его сейчас здесь.

Молодые люди оглянулись. В рамочках – первый, сотый и тысячный экземпляр «Невского экспресса». Несколько дагерротипов с видами Парижа, Лондона и Амстердама. А вот и фотографии самого Силы Яковлевича с его роскошной седой бородой. Она была настолько величественна, что существовала отдельно от хозяина. Как некое знамя.

– Глазам своим не верю, племяш! – воскликнул Афанасьев, когда молодые люди оказались у него в кабинете, и стал усердно мять Александра в своих медвежьих объятиях. Он разве что не завязывал бедного Сашу в узел. Племянник не отставал от дяди, причём, оба делали это сосредоточенно и искренне.

– Разреши представить моего лучшего друга и однокурсника Леонида Александровича Фирсанова! – широко, по-театральному, открыв дяде своего спутника, торжественно объявил Краснов.

– Располагайтесь, молодые люди, – указал им на добротный кожаный диван с валиками и высокой спинкой с зеркальцем. – Я так понимаю, молодой человек, что Сашка объявился в этом месте только благодаря вашим стараниям.