Персональный ад

Собравшиеся проводить Марину в последний путь малознакомые люди сочувствовали мужчине. Жали ему руку, хлопали по плечу. Кто-то предлагал быть сильным и держаться, другие – не стесняться и поплакать. Якобы слезы помогут, смягчат горечь утраты. И никто не замечал, что Эдгард готов сорваться и закричать, чтобы его оставили в покое и не лезли со своими дурацкими советами. Потому, как уверял себя мужчина, горе не станет легче, а слезы не вернут Марину. Из царства мертвых не возвращаются…

И вовсе не плакать хотелось Эдгарду, а выть. Вопить во всю силу легких. До хрипоты, до надрыва голосовых связок. Броситься на могильный холм и голыми руками выкопать гроб обратно. Затем, срывая ногти и сдирая кожу с пальцев, выцарапать из-под деревянной преграды тело любимой женщины… Да только из цепких объятий Костлявой Марину этим не вернешь…

Эдгард не считал себя ни религиозным, ни особо верующим. Ровным счетом, как и не был атеистом. Он не часто задумывался о боге, но считал смерть его худшим творением, ибо она отнимает жизни и разлучает людей. А все эти суждения о вечной и счастливой загробной жизни для избранных воспринимались им как красивые сказки, не более.

Погребение закончилось. Люди уже давно разошлись. А Эдгард продолжал стоять возле могилы, устремив на нее неподвижный взгляд. Мысль о том, что прекрасное и совершенное тело его Марины начнет гнить и разлагаться, что его будут пожирать черви, выжигала напалмом сознание.

Терпеть и дальше душевные страдания стало невыносимо. И мужчина рухнул, как подкошенный, перед могилой на колени, пачкая дорогие брюки в липкой грязи.

Если бы он тогда не захотел прикупить сигарет, трагедии бы не случилось…

Стоило Эдгарду осознать этот факт, как самоконтроль рассыпался на мелкие осколки, как разбившееся каленое стекло. Барьер, что сдерживал эмоции и не выпускал их наружу, рухнул. И мужчина громко зарыдал, не стесняясь слез и не боясь быть увиденным и застигнутым врасплох. Только спазмы сдавили горло, и вместо воя вырывался стон. Пальцы в отчаянии месили землю с силой, до боли в суставах, сжимаясь в кулаки.

«Мариночка… Это… моя… вина-а-я… – причитал Эдгард, когда слез больше не осталось, и лишь судорожное подергивание плечами красноречиво говорило о том, что истерика еще продолжается. – Прости меня… Прости, милая… Умоляю… Прости-и-и!.. Как мне теперь жить без тебя?.. Как?».

У ворот городского кладбища он привычным движением на автомате достал из кармана сигареты. Его стеклянный взгляд прояснился, и в нем вспыхнуло пламя ненависти.

«Все из-за них!» – пронеслось вспышкой ярости в мозгу мужчины, и он судорожными движениями скомкал едва начатую пачку сигарет, а проходя мимо урны, выбросил ее.

Домой мужчина пришел поздно. Грязный, помятый. Постаревший лет на десять.

Организацию поминок по Марине он доверил другу и однокашнику Павлу Толокольникову. Он заведовал отделением терапии в той же больнице, где работал и Эдгард…

То, что само мероприятие прошло без него, мужчину не волновало. Что толку от них? Это для живых. А себя таковым он больше не ощущал. Его жизнь закончилась в тот миг, когда крышка гроба навсегда скрыла от него лицо жены.

Сбросив в прихожей на пол испачканную одежду, Эдгард прошел в гостиную. Сел на диван. Осмотрелся. Прислушался к внутренним ощущениям. Нет, родные стены не помогали. Наоборот, осиротевшая квартира, как и ее хозяин, скорбели вместе, ибо каждый предмет или утварь хранили память о погибшей хозяйке и невольно напоминали о ней....

Мысли одна отчаяннее другой лезли в голову. Душа выла от тоски. А сознание с трудом сохраняло ясность рассудка. Когда сил терпеть эти страдания больше не осталось, Эдгард усталой походкой подошел к бару. Открыл его и, не глядя, вытащил первую попавшуюся бутылку. Возвращаясь к дивану, мельком взглянул на «добычу». Оказалась водка.

Мужчина сел. Налил себе полный стакан и выпил залпом. Жидкость раскаленным железом обожгла горло. Дыхание сперло. Из глаз посыпались искры вперемешку со слезами. Откашлявшись и отдышавшись, мужчина налил еще. Вздохнул и в несколько больших глотков выпил все до дна. Стенки пустого желудка словно обожгло пламенем, но следом приятная волна тепла начала разливаться по телу. Опрокинув содержимое третьего стакана, Эдгард ощутил, как его сознание погружается в туман забвения. Очертания комнаты перед глазами потеряли четкость. После следующего, комната превратилась в одно цветное пятно и поплыла.

Алкоголь, принятый натощак, быстро ударил в голову, и с каждым глотком мысли замедлялись, а то и вовсе исчезали. Тело становилось все более вялым, аморфным. Именно этого состояния он и добивался. Хотелось обо всем забыть. Пусть на время, пусть до утра, но обязательно забыть, иначе он не выдержит и сойдет с ума…

«Не хватало еще вены вскрыть…» – пробормотал мужчина заплетающимся языком.

Не то, чтобы он этого боялся или не думал об этом. Как раз, наоборот, думал долго и много. Еще, выйдя с территории кладбища, он первым делом чуть не бросился под колеса проезжающего грузовика. Оставалось сделать последний шаг, и мучениям пришел бы конец, но в последний момент передумал. Вспомнил, что осталась дочь. И что в ней осталась жить частичка его погибшей Марины.

Допить в одиночку литр водки мужчина не смог. Не осилил. На дне бутылки еще плескалось ее содержимое, а мужчина уже отключился, скорчившись в позе эмбриона на том же самом диване…