Самец, уже давший семя, бык-производитель, может быть полезен только для двух вещей. На – вот именно – ещё семя! И – на мясо.
Он – пушечное мясо. Вернее – лабораторная крыса. На которой проверяют возможность остаться в живых на заражённой и промёрзшей планете. (А, получается, хорошо, что он не стал никого там, на Станции, да и тут, внизу, убивать! Не нарушил никакого «природного» равновесия. И не подорвал «доверия» к себе. У контингента. У женщин.)
На Станции он, конечно, просмотрит материалы остальных двенадцати миссий.
Сможет дать несколько дельных советов руководительницам Станции. И с точки зрения заселения, и с точки зрения текущего ремонта самой Станции… И комплектации бота для следующего раза. Сможет удовлетворить своё любопытство, узнав у Матери, как погибли мужчины. Осеменить несколько десятков, или сотен – не суть! – отобранных для этого самок. Тьфу ты – женщин, если называть этих «носительниц-инкубаторов» столь высокопарным термином.
Однако никаких сомнений в том, что изменить принципиальный подход к себе, и мужской половине человечества в целом, он не сможет. Ему этого просто не позволят.
А всё – из-за прецедентов. С бунтами предыдущих «осеменителей». С другой стороны он не мог не признать, что чёртовы амазонки, похоже, научились неплохо выживать, и до сих пор свято верят, что все беды человечества проистекали от них, от мужчин!
Наивно, да. Но пока не нужно им указывать, что от кое-каких пороков любого Социума и им не удалось отделаться.
Карьеризм. Амбиции. Зависть. Подсиживания, сплетни, закулисные интриги.
Роджер был уверен, что ещё столкнётся со всем этим там, на Станции.
А ведь всё это рано или поздно приводит к разборкам. Жертвам.
Или, когда уж градус противостояния зашкаливает – гражданским войнам.
Так что его задача на предстоящем этапе – просто…
В очередной раз выжить.
Утром он обнаружил, что Пенелопа снова проснулась первой. Но с его «могучей и тёплой» груди слезать не спешит. Он потянулся всем телом, похрустев лопатками:
– Знаешь, на Станции наверное, будет тепло. Нужно освоить для разнообразия и сон на боку. Слезь. А теперь повернись-ка спиной. Ага, вот так.
Роджер уложил тело, сейчас не оказывающее никакого сопротивления, в привычную позу. Одну её ногу продвинул вперёд, согнул в колене. На другую её ногу закинул свою. Поёрзал.
– Нормально?
– Угу. Где ты раньше был? Я об тебя, скотина костлявая, всю грудь намяла.
– Ну-ка, дай-ка я посмотрю… – он нежно облапил, поглаживая, а потом и целуя, означенные предметы, замычал – ему и правда, её миниатюрные груди нравились. Соски затвердели. Он перебрался губами ниже – на животик, а затем и ещё ниже. Она откинула голову назад, тяжело задышала…
И скоро всё у них завершилось так, как завершалось после таких «прелюдий».
Пенелопа, закончив содрогаться, вдруг застонала и разрыдалась:
– Скотина! Кобель! Теперь ты уже не будешь только мой!
Роджера покоробило. Но он нашёл в себе мужество ответить весело:
– Не парься. Не твоим я буду только во время работы. А по ночам-то, на отдыхе – я безраздельно твой! Нас же так и так поселят – в твоей каюте?
– Нет. Ты будешь жить в люксе, с огромной кроватью. И прислуживать тебе будут самые симпатичные горничные. В эффектном и сексапильном кружевном белье, и в туфельках на шпильках.
– Серьёзно?
– Нет, конечно… – она сморщила носик, – Шучу. Читала и смотрела порно. Откуда у нас на Станции кружевные чулочки и трусики?
Он засмеялся. Пенелопа пару раз подхихикнула. Потом посерьёзнела:
– Ладно, давай вставать. Пора завтракать, да убираться отсюда к такой-то матери.
– Насчёт позавтракать – с моим большим удовольствием. А вот насчёт убираться… Мы же не всё тут осмотрели, если уж честно. Если ещё с денёк посвятим разведке – горячо любимой радиации особо много не нахватаем.
– Хм. И чего это столь важного ты собираешься тут найти?
– Если честно – не знаю. Но вот чует моя задница, что кое-каких звеньев местной пищевой цепи мы-таки ещё не увидели! Не люблю, когда работа недоделана.
– Зануда. Педант. Ну, это я уже говорила. С другой стороны, я рада, что ты – такой.
– Это ты просто привыкла.
– Точно. Ну, подъём!
Вышли из бота ближе к одиннадцати. Туч для разнообразия не было. Солнце уже вылезло над кромкой их ямы, и сейчас слепило глаза: они двигались прямо на восток. Роджер вдруг остановился, остановил и развернул к себе напарницу. Подмигнул, и сделал жест Пенелопе – молчать.
Она кивнула.
Роджер вынул из набедренного кармана клочок бумажки и карандаш – вот хорошо, что не поленился обследовать все шкафы трюма заранее. Написал:
«На, или в твоём теле – есть микрофоны?»
Пенелопа, хмурившая брови, это дело прекратила, и закивала головой, взяв у него карандаш, и быстро написав:
«Есть!»
«А видеокамеры?»
«Нет!»
«А где-нибудь на мне?»
«Нет! Иначе ты бы почуял и нашёл их!»
– Ну что, попробуем идти помедленней, а то шумим и запыхались?
– Ладно. Только не слишком медленно. А то ты задолбал со своим «недостающим звеном» – ищи уж побыстрее. Я всё же рассчитываю убраться отсюда к обеду. – она отлично поняла, что их слишком долгое молчание может насторожить прослушку.
– Угу. – он за это время написал:
«Какое сегодня число и месяц?»
«Двадцать второе сентября».