Да здравствует Герберт Уэллс!
Второе переодевание – уже на станции прибытия.
На разборе «полётов» тренер много вокруг да около не ходит:
– От лица командования выражаю благодарность всем участвовавшим в сегодняшней операции. Особо хочу поблагодарить бойца Ривката. Он абсолютно чётко выполнил все указания, и операция прошла штатно. И без проблем.
Ну а теперь неофициальное сообщение.
Сегодня, спустя десять минут после инцидента с Грязевым-младшим, с Грязевым-старшим, его отцом и комендантом здания Белого дома, произошла ужасная трагедия. Он, обеспокоенный сообщением, поступившим от его сына, так торопился спуститься на лифте вниз, что не дождался, пока закроются двери кабины. И оказался зажат ими.
Поэтому при движении лифта вниз его буквально разорвало. На две части.
Пострадавший умер на месте, от потери крови.
Но поскольку именно он отвечал за технику безопасности, подбор персонала, надлежащий вид и функциональность здания, и нормальную работу всех его механизмов и устройств, всё случившееся срочно созванная чрезвычайная комиссия признала несчастным случаем, произошедшим по собственной вине пострадавшего. Проявившего беспечность, некомпетентность, и разгильдяйство. (И не только в работе, а и в воспитании сына.)
К сожалению, все видеокамеры, как та, что находилась в лифте, так и те, что располагались на этажах этого лестничного пролёта, в это время были отключены на профилактику. Приказом этого самого коменданта.
Но обстоятельства настолько однозначны, что никаких сомнений в отсутствии должной квалификации и преступной халатности со стороны самого пострадавшего, у комиссии не возникло. Протокол уже подписан. Семье выплатят компенсацию.
Из казённой квартиры в доме для чиновников из Администрации, разумеется, выселят. Льгот и правительственных пайков, естественно, лишат. Грязеву с работы в секретариате премьер-министра уже уволили.
Адвокаты, обслуживавшие эту семейку, уже отказались работать с ними.
Всё. Эта миссия успешно завершена.
А сейчас – все в зал.
В зале мне сегодня опять – и повезло, и не повезло.
Потому что снова в спарринг-партнёры достался мне тренер.
Ну, пытаюсь найти хорошее и в этой ситуации. Злости после встречи с подонком-мажором, которого мне даже не разрешили размазать по стенке, у меня в глубине души осталось предостаточно. Пытаюсь, как учит тот же тренер, «перенаправить эмоциональный выброс» в нужное и полезное русло. А именно – на адреналине и развившемся в последнее время коварстве и беспринципности, наносить удары… Не совсем, скажем так, по уставу. И простой порядочности.
Тренера, конечно, на все эти финты и заморочки не подловишь. (Да я и удивился бы!) Зато узнал и «прочувствовал» много такого, чем могли бы мне на мои финты и заморочки ответить не вырубившиеся бы сразу другие оппоненты. Более крепкие, и высокие, чем тренер. И тоже – беспринципные и бесчестные.
Это мне ещё повезло, что тренер не бил в полную силу!.. И не трогал мой нос.
После окончания всё как обычно: я весь в синяках, мокрый как мышь, и запыхавшийся, руки-ноги трясутся, дыхалка сбилась. Тренер же – как огурчик, бодр и спокоен. Хоть ещё пять раундов проводи. Но говорит он мне так:
– Боец Ривкат. То, что вы научились переводить злость в дополнительный импульс при ударах – хорошо. Но вот контроля вам пока не хватает. Скорость – да, большая. А вот с направлением удара – пока тоже плохо. Точнее нужно выцеливать, когда ведёте работу по нервным центрам. И даже – просто мышцам. Ну ничего. На следующем занятии займёмся.
Вот уж обрадовал он меня, так обрадовал! Значит, придётся после этого «следующего занятия» наверняка ходить в огромных синяках, и с полупарализованными мышцами. И «нервным центрам», ох, чую, достанется…
Но не в моих привычках отступать. Или искать себе поблажек. Говорю:
– Есть, заняться не следующем занятии отработкой точности ударов!
– Хорошо, боец Ривкат. А сейчас – мыться и обедать.
На обед сегодня плов.
Вот не знал, что Раиса Халиловна умеет готовить и это чисто узбекское блюдо. Но получилось и вкусно, и сытно. Правда, если б к душистости и неповторимому вкусу добавить ещё чуть сильнее пропаренный и мягкий рис, переваривалась бы желудком эта штука, наверное, всё же получше.
А так к концу теоретических занятий не только меня, но и всех наших – уж я-то видел! – реально клонило в сон!
4. Заложник
Теория наша сегодня касалась в-основном тактических разработок, позволяющих элитным спецподразделениям грамотно выполнять спецзадания. Так что не надейтесь, что буду рассказывать, о чём шла речь – всё секретно. Для «внутреннего пользования».
Но вот с теорией и покончено.
Задание для очередного уровня сегодня у меня выглядит так: «найти заложника и доставить его в точку выброса-эвакуации живым и по возможности здоровым».
А прикольно.
До сих пор с меня требовали только убивать всех, кто мешал моей «миссии», заключавшейся в банальном выживании, причём – без разбору. Теперь же выясняется, что убивать можно только «плохих». И ещё кого-то-там спасать! А чёртова заложника нужно сперва найти, а потом ещё и вытащить, как я понял, из какого-то каземата, где его – не то содержат, не то – допрашивают. Да ещё и доставить в место эвакуации. Желательно – целым. И по возможности «здоровым». Хм-м…
Хотя в целом – как раз то самое, чего сегодня разбирали на теоретических. Только вот я буду один. А не в «составе спецподразделения»…
Озадачили, ничего не скажешь.
А ну как чёртов заложник в эту точку – «целым» не доставится?!
Например, упрётся, и скажет: «Никуда я из своей комфортабельной камеры не пойду! И вообще – когда меня пытают, унижают, и мучают, я получаю неземное удовольствие?!». Ну, или вообще окажется уже «обработанным». То есть – самостоятельно не ходящим. И мне придётся какого-нибудь стокилограммового козла переть на себе! Я, конечно, парень выносливый и жилистый, но тащить кого-то или что-то, и одновременно адекватно отстреливаться и отбиваться от явно имеющихся врагов вряд ли удастся даже мне…
Все эти невесёлые мысли проносятся у меня в голове, пока стою на татами и глупо так пялюсь во внутреннюю часть визиоочков, которые держу в обеих руках. Тренер говорит:
– Боец Ривкат. Проблемы?
– Нет, тренер. Просто очки…
– Что с ними?
– Да вот: посмотрите! В них какие-то… Дырочки?
Тренер берёт очки в руки, поворачивает внутренней частью к свету ближайшей лампы. Прищуривается. (Вау! У тренера – дальнозоркость начинается?! Старый стал?!)
– Да нет, всё с ними в порядке. А дырочки эти и всегда тут были. Думаю, они – для вентиляции. Чтоб пот выходил. Вперёд! – он протягивает мне очки назад.
Одеваю. Предварительно поглядев тренеру в глаза.
А ничего хорошего я там, в этих серо-стальных глазах, не увидел.
И во вранье тренер явно не силён. Что странно.
И врубаюсь я вот так – сходу, что и глаза он отвёл, и в голосе прорезалось что-то вроде неловкости, и на дырочки он глядел явно отнюдь не в первый раз, и прекрасно понимает, что и я догадаюсь, в чём дело.
А дело в том, что никакие это на самом деле не визиоочки.
А очень хитрое устройство, то ли подающее внутрь специфический газ, то ли – наркоту какую вводящее через то ли микротрубки, то ли уж – электроды, вводящие электрические сигналы непосредственно в мозг, (Ну, или нанотрубки, такие, которые запросто входят напрямую через кости черепа и кожу – прямо в мозг!) чтоб сознание «въехало», и как раз и отвечающие за создание у «пользователя» всех тех «незабываемых» ощущений, что так достоверно и реалистично «развлекают» меня и ребят все последние годы… И огромные фальш-экраны, что приходятся напротив глаз, равно, как и микрофоны, приходящиеся напротив ушей – просто декорация. Бутафория.
А все наши «ощущения» поступают наверняка напрямую – в мозг!
И все эти сигналы – не «аналоговые», а – электронные!
То-то мне всё непонятно было, как это ровный пол зала превращается в горы, холмы и непролазные лесные чащи…
А оказывается всё это – транслируется мне в мозг, пока я мирно полёживаю на мягком мате… А вокруг – суперреальность. Куда более яркая и сочная, чем настоящая.
И, разумеется, нет и не может ещё быть в распоряжении самых сверх-секретных государственных ли, или частных, ведомств и агентств такой уникальной и продвинутой методики.
Значит, варианта всего два.
Или всё это сверхсекретное оборудование, и технологию его изготовления наши где-то спёрли…
Ну, или его им действительно предоставили чёртовы инопланетяне.
А я, собственно, и не удивлён. Потому что, как уж тыщу раз сказал – слишком яркие и чёткие ощущения. Абсолютно затмевающие те, что в жизни. Свет, цвет, запахи, тактильные ощущения…
А такого ни на одном, вот именно, земном, тренажёре не добьёшься.
Но предаваться всем этим интересным, и если уж совсем честно, давно занозой сидящим глубоко в подкорке, подозрениям и рассусоливаниям мне некогда: сработала потому что хреновина чёртова, причём очень быстро. И вот уже я – в очередном Мире.
А интересно тут. И непривычно.
Сижу потому что я на голой заднице в каком-то не то – сарае, не то – домишке. Ну, или говоря по-простому – хибаре. Или лачуге. Потолок сделан из балок: кривых очищенных от коры стволиков каких-то деревьев, на которые навалены связки камыша. Сверху наверняка покрытых толстым слоем земли. (Видал такие только недавно – в давешнем ауле с горцами!) Но вот стены – из саманно-глинянных, даже не обожжённых, кирпичей: торчат из них во все стороны, словно нестриженные лохмы у нашего соседа-алкаша дяди Феди, клочки соломы. Кирпичи, впрочем, неправильное название. Потому что выглядят они так, словно отлиты на месте, сразу по всей длине каждой стены, в какую-нибудь опалубку из кривых досок. Отлиты слоями. И насчитываю я таких слоёв в каждой стене аж девять. И даже десять…
Пол тоже глиняный, и кроме меня и стен в каморке два на три больше ничегошеньки нет! Ну, кроме лавки во всю ширину стены у торцевой стенки. А свет ослепляющего даже так солнца проникает только через единственный дверной проём: и вместо двери и нормальных дверных косяков тоже торчат две кривоватые дрюковины из стволов какого-то выбеленного солнцем до бесцветности потрескавшегося дерева. А проём занавешен слабо развевающейся от ветерка, выгоревшей до светло-серого, тряпкой.
Ладно, в-принципе, неплохо. Хотя не представляю, как нас с заложником отсюда заберут… Но это уже не моя проблема.
Потому что обычно в предыдущие разы мне особо думать и осматриваться было некогда. Поскольку сходу приходилось от кого-нибудь отбиваться. Ну, или уж – бежать! А тут я даже успел ощутить, что жара стоит неимоверная, в тени, наверное, под пятьдесят, и даже моё полностью обнажённое тело начинает покрываться бисеринками пота. Чёрт. Как бы не «обезводиться» с непривычки. Вон: уже к заднице прилипла чёртова пыль!
Рано я порадовался, что меня не трогают – как сглазил!
Потому что тут же слышу я приближающиеся к дверному проёму шаги – скрипят они не то по песку, не то – по пыли! – и разговор. Говорят на неизвестном мне языке, гортанном, похоже – на арабском. Впрочем, может и на афганском: резкости произношения и непонятных слов в духе «Равшана и Джамшуда» не расслышит только уж совсем глухой. И непонятливый.
Ну, я парень шустрый, как вы, вероятно, уже догадались. Поэтому за те несколько секунд, что проходят с момента обнаружения говорящих, до того, как они входят в проём, успеваю занять стратегически господствующее положение: слева от этого самого проёма. Поскольку я – правша. Добро пожаловать, друзья!
Первый, откинув занавеску, входит уверенно. Словно он тут хозяин. И направляется, не замедляя шага, к дальней стене, где расположилась та самая полка, на полметра возвышающаяся над уровнем земляного пола, с торчащими из-под неё мешками и прочими пожитками. Одет в типично арабскую одежду: белый балахон непонятной формы, белые шаровары, на голове – что-то вроде чалмы. Всё выглядит очень опрятно и благочинно: чистое, белое и непыльное. (Шейх, что ли, какой?) На ногах – афганки с загнутыми вверх носами. Второй, одетый точно так же, но словно бы попроще, и выглядящий более мятым и пропылённым, и с АК в руках, входит за ним.
Убеждаюсь, что больше ничья тень на пороге не возникает, и нагло использую тот факт, что войдя с ослепительного сияния, царящего снаружи, они наверняка ничегошеньки не видят. На то, чтоб глаза привыкли к полумраку, обычно требуется хотя бы пара секунд. А раз не выждали – меня здесь точно не ждут. И, раз уж уверены, что охрану тут выставлять без надобности – точно: местные боссы. Или боевики. Презирают плебеев, держат власть в железных руках. Следовательно – вряд ли мои потенциальные союзники.
Ладно. Друзья они мне или враги – разбираться буду потом. А пока…
Делаю быстрый бесшумный шаг вперёд, бью типа с автоматом сложенными в кистевой хват костяшками пальцев в основание черепа за ухом. Прямо под чалмой.
Боец, даже не всхлипнув, падает на пол. Первому, резко обернувшемуся на звук падения, прикладываю кулаком в челюсть – без каппы это чертовски действенно!
Связать кусками распущенной на отдельные полосы чалмы обмякших боевиков нетрудно. Равно как и обеспечить их молчание – кляпами из уже другой чалмы. А вот надеть на себя истоптанную обувь и воняющие потом белые тряпки того, которого принял за охранника, удалось не сразу. Я, оказывается, брезглив.
Впрочем, нечего придираться и выделываться – я теперь готов поспорить на что угодно, что тело – не моё. Как не мой и автомат, который вешаю себе за спину, и подсумок с семью магазинами, который нашёл в пространстве под полкой, и плоская фляга с монограммой, весьма вычурной, но с обычной водой, которую снял с пояса главного – того, который получил в челюсть.
Когда закончил изучать столь полезное пространство под полкой, занялся и тем вторым, на котором из одежды остались только трусы. Упаковал на совесть – можете не сомневаться. Самое время получше обыскать того, который «шейх».
А он молодец. Вот и ножичек-кинжальчик, незаметно припрятанный в складках балахона, и второй: уже в складках шаровар… На правах победителя тоже смело беру себе. Как и мобильник, нашедшийся в каком-то кармане. Хм-м. А мобильник-то… Старинный. Таких не делают уже лет пятьдесят. По всем признакам я – в Афганистане. И на дворе – восьмидесятые. Или девяностые. Когда тут, вот именно – хозяйничали америкосы.
К этому моменту очухивается тот, раздетый. Подхожу. Смотрит на меня во все глаза. Рычит сквозь кляп. Извивается, пытаясь освободиться. Ага – два раза. Уж если я связываю – так на совесть! А кинжальчик из его шмоток уж тоже извлечь не забыл. А на голом, хоть и смуглом, теле ничего не спрячешь. Разве что – в …опе!
Вот об этом у нас вскоре и заходит речь. Потому что на все мои вопросы эта сволочь только рычит и матерится. Ну, это я так думаю, что матерится – не по-русски же! Потому что если б матерился по-русски, я бы с ним так не поступил.
Достаю его же ножичек, и показываю ему. После чего вонзаю в его тощую ягодицу на добрую ладонь! Проворачиваю. «Наслаждаюсь» его возмущённым полузадушенным рычанием, извиваниями, вытаращенными глазами и обильным потом, сразу покрывшем тело: от подмышек до икр обеих ног. Ножечек вынимаю – гад верещит снова. Показываю ножичек ещё раз, и пальцем тыкаю во вторую ягодицу, которую этот гад сразу норовит отвернуть и отодвинуть от меня.
Ну я добрый и покладистый. Если меня не злить, конечно. Спрашиваю поэтому ещё раз. Уже на английском:
– Где заложник?
На меня выпучиваются два о…уевших глаза. Но вместо ругани и воя на этот раз изо рта явно выходят явно какие-то осмысленные слова. Говорю на том же языке:
– Если заорёшь – перережу горло! – и делаю соответствующее движение.
Он кивает торопливо и истово: понял. Спасибо, стало быть, Галине Викторовне. Обучила английскому неплохо. (Ну, или это уж в Братстве постарались: через какой-нибудь гипнопед обучили меня во сне – с помощью импланта!)
Развязываю полосу, удерживающую кляп. Вынимаю тряпичный ком, уже насквозь пропитанный слюной, изо рта. Повторяю:
– Где заложник?
– Там! В доме Рахим-бека. – тут он явно видит, что я недоволен, и хмурю брови, поскольку нетрудно догадаться, что с Рахим-беком я незнаком. Равно как и с расположением его дома. И парень услужливо, как все эти азиаты, выше всяких там «долгов» и «совестей» ценящие свою жизнь, и, вот именно – задницу, спешит исправиться, – На северной окраине кишлака! В самом большом доме. Там много охраны и стена высотой в три метра.
– Много – это сколько?
– Пятнадцать… Нет – шестнадцать человек. И две пулемётных вышки. С пулемётами. И два джипа. И вертолёт на заднем дворе!
– Что за люди? Повстанцы, как вы? Или солдаты?
– Солдаты! Американцы. Профессионалы!
– А кто – заложник?
Тут наступает словно бы ступор. Связанный моргает на меня недоумённо, явно пытаясь понять – прикалываюсь я, или спрашиваю серьёзно!
Прекращаю его терзания показом окровавленного лезвия кинжальчика, демонстративно снова хмуря брови.
– Русский он, русский! Военный советник!
– Он ещё жив?
– Да, да, он жив! Его пока не разрешено убивать. Хочет приехать какой-то американский полковник из спецслужб – чтоб допросить лично! Вот за ним после обеда и должен полететь вертолёт!
– А когда обед?
– В три часа! Это у американцев – строго! По часам!
– А сейчас сколько времени?
Снова вытаращенные на меня глаза. Но на этот раз сообразил быстро: я даже сузить глаза и кинжальчиком поиграть у него перед членом не успел:
– Сейчас половина третьего! Ну, или чуть больше!
Не вижу смысла спрашивать больше ни о чём. Аккуратно бью его, как в первый раз, но посильнее – за ухом. Ну вот парень (Ну как – парень! Мужик лет сорока, и на добрых десять килограмм потяжелее меня!) и «отъехал». В небытиё. Продолжительное.
Думаю. Потом всё же решаю не перерезать им глотки.
Мало ли! Вдруг какой-нибудь мудила зайдёт в хибару, да и обнаружит лужищу крови! А в утоптанный пол она так просто не впитается. Или, может, просто придушить?
Нет, тоже не хочется. И вообще, может, вы не заметили, но я – очень человеколюбивый и спокойный. Повторю: если меня не злить!
А эти меня не злили. Ну, почти. Так пусть же так и думают: раз быстро пошли на контакты и рассказали всё правдиво – останутся жить!
Быстро завязываю их для страховочки ещё парой полос импровизированной верёвки – то есть, притягиваю ноги – к связанным за спиной рукам, чтоб уж не дёргались. И заталкиваю вынутый кляп на место. И перетаскиваю тела к полке.
Чтоб вытащить из-под неё всё барахлишко, пришлось поднапрячься: пот так и тёк со лба, и по рукам и телу. Но справился быстро. Зато два тела туда вошли очень даже спокойно. И после того, как заложил их снова всеми этими циновками, коврами, узлами со шмотьём, и мешками с какими-то крупами, получилось отлично. Натекшую из ягодицы лужицу затёр подошвой афганки: не видно. Потому что пыль.
Не видно и моих гавриков.
А когда их найдут, надеюсь, меня с заложником здесь уже не будет.
Правда, тянуть с его освобождением и транспортировкой сюда смысла не вижу.
Поскольку если прилетит высоконачальственная сволочь, и допрос не сложится… Ну, или америкос посчитает, что военный советник унижает его достоинство или грубит, запросто может моего друга и – того! А мне это ни к чему. Следовательно, плевать на яркое освещение – буду пытаться сделать всё в «обеденное время».
Потому что приём пищи в любой армии мира – это – святое!..
Достаю снова из кармана мобилу того, «шейха». Нажимаю красную. Точно: вот оно местное время. Четырнадцать тридцать девять. О – уже сорок! Стало быть, осталось двадцать минут. Нормально. И мне для настройки «внутренних часов» – достаточно. Кладу сломанную мобилу прямо на пол, у проёма. Мне она не нужна: чтоб какой-нибудь идиот, позвонив на него в самый неподходящий момент, выдал моё местонахождение?! Дудки. Ну, а «шейх» купит себе другой.
Высунув нос наружу, только огромным напряжением воли удержался от того, чтоб не засунуть его вместе со всем остальным организмом обратно. Потому что если в хибаре ощущалось как градусов пятьдесят, то тут – все семьдесят! Хоть яйца куриные в песке вари. Вкрутую. Кстати – насчёт песка тоже угадал. Вся улочка покрыта именно им. И имеются здесь следы от колей машин, и, кажется, даже танков: вон они, характерные отметины от траков. Но уже полузанесённые вездесущим песком и пудрообразной белой пылью. Которая, несомая обжигающим порывистым ветерком, сразу же начинает набиваться мне в ноздри и рот, и омерзительно скрипеть на зубах. Вот теперь понятно, зачем на чалмах оставляют полосы материи: прикрывать рот и нос!
Улицей, собственно, эту штуку можно назвать с большим натягом. Вся она – кривая, и извивается, словно тот, кто составлял план кишлака, ну, или архитектор, страдал идиотизмом. Или любовью к зигзагам. Впрочем, о чём это я: не бывает тут «архитекторов». Каждый строит из чего может, располагая свою халупу так, как считает нужным, и втыкает эту несчастную мазанку на «улице» туда, где найдёт незанятое место!
Два ряда этих самых мазанок из самана, сделанные как моя, или даже ещё попримитивней, тянутся куда-то на вот именно – север, оставляя между домиками без окон пространство не шире десятка шагов. Я невольно снова вспомнил горный аул. Где побывал только недавно. (Вчера?!) Только там ширина была метра в три-четыре, и стены саклей были сложены из плитняка, а тут стены сделаны по-другому. Пространство, ограниченное рамами из тех же голых белёсых стволов, а в нём – доски-обрешётка, заложенные крупными обломками из глины, и обмазанные той же глиной. Не фонтан. Впрочем, мне здесь не жить. Надеюсь.
Не могу не порадоваться тому, что окон, выходящих на саму улочку, нет. Всё верно: я – точно в Афганистане. У них менталитет такой: все окна и дверные проёмы смотрят во внутренний двор. И там же и происходит вся «сложная и многогранная» жизнь. Ну как сложная: отец семейства по весне отбывает, и следит за плантацией опийного мака. А когда тот созревает, делает насечки на бутонах, и собирает скребком сырец… Который затем продаёт перекупщикам (Если ему повезло!), или сдаёт Хозяину – если в долговой кабале.
Что куда чаще.
Выползаю наконец на свет Божий полностью: никого на улице нет. Встаю во весь рост. Нет, и правда – никого. Пригибаясь (Наверное, чисто по привычке!), быстро двигаюсь вдоль стен мазанок к другому концу аула. Три (!) раза оглядываюсь, чтоб уж точно запомнить, где расположена моя мазанка. Порядок.
Теперь – к дому почтенного Рахим-бека.
Добрался быстро: всё селение не длиннее ста шагов. Но вот со штурмом…
Придётся повременить.
Потому что всё верно мне рассказал мой «язык»: стены, огораживающие пространство с три-четыре теннисных корта, из нормального кирпича. По верху – штыри с колючей проволокой в три ряда. По диагонально противолежащим углам – две вышки. Высотой метров по шесть. На каждой – по гаврику в камуфляже с характерной «пустынной» расцветкой и винтовками М-16. Точно: америкосы. И нагло-пренебрежительного, словно у верблюдов, выражения на обгоревших нехудых рожах не скрывает даже густая тень от широких пирамидальных навесов-крыш и кромок касок.
Незамеченным не подберёшься. И пулю получишь раньше, чем перелезешь – стена, и правда, метра в три с половиной. Да и ток, небось, пропущен – вон изоляторы…
Ворота. Нет. Глухие, стальные. С узкой прорезью на уровне глаз, и калиткой.
А что самое обидное – от ближайших строений кишлака отделяет усадьбу добрых сорок шагов пустыря. Подстраховался чёртов Рахим-бек. Видать, продал свою шкуру с потрохами. За нехилые бабки. Да и …рен с ним. Мне так и так придётся выжидать хотя бы с полчаса – пока там, внутри, эти придурки, гарнизон, не усядутся за свой «армейский стандартный».
Вот и жду, не забывая оглядываться, и прислушиваться. А не зря.
Потому как через минут пятнадцать услыхал подозрительные звуки: едет по моей улице какая-то бандура. По звуку мотора – джип. Мощный. Ну, а поскольку я оказался в Афганистане «эпохи» америкосов, нетрудно вычислить, что это – Хамви. Блинн!!!
Похоже, сама Судьба дарит мне шанс!!!
И не воспользоваться будет верхом глупости! И пока не выехало это замечательное транспортное средство из-за ближайшего угла, мне нужно срочно придумать, как бы сделать так, чтоб он притормозил.
Отбегаю как можно дальше назад – чтоб меня невозможно было увидеть с вышек. Кладу в пыль посреди дороги тряпку, срочно снятую с головы, и нагребаю прямо ладонями возле белого лоскута холмик из пыли. Оставляю на нём «ясно различимые следы от пальцев». После чего кидаю рядом ещё и один из магазинов от АК – теперь не проникнется «подозрениями» только совсем уж полный дебил. А они тут, скорее всего, уже учёные.
