И вовсю теперь ерепенится.
И весны-хулигана дерзость
Поднимает ладонь воды.
И опустит ее манерно
На парапеты и мосты
* * *
Из тканей ночи теплый пар
Соткал серебряную шаль.
Луна рассыпала миндаль
Широким жестом Златоуста.
* * *
Упал на крышу белый лапоть –
Небесный путник обронил.
Весной простуженная слякоть
Утроит кашель мокасин.
Нажарит солнце рыжих шанег,
Накормит спящих, и тогда,
Возьмет зеленый посох странник,
Умчит как птица из гнезда,
Заглянет на чаек к жар-птице,
Потрафит чайке на молу,
Предложит семечек синице…
На корнях кедра отдохнув,
послушав сойки прибаутки,
Идет, от игл отряхнув
подол, и дымом самокрутки
Себе сознание вернув…
Ты умойся слезами солнца,
Просветляясь каплей росы.
С нею выпей печаль до донца,
И утри рукавом усы.
* * *
Я от розовой гроги слепну,
И мой слух утонул в тиши.
Только бес толочь в ступе мокку,
И смеяться над ним риши.
И моя круассаном морда.
И мой пес – помятый зефир.
И я умер уже два года.
И мой пес ненавидит мир.
* * *
Тени. Косу русо кинет.
И шорох. И чо? Во сне туман. Косе тумо. Гуляю. Кров. Он Жене, нежно воркуя, лугом. Утес окна мутен. Сов очи хороши.
* * *
Перед обрывом вождь стоял.
Молчала стая.
Внизу гудел девятый вал.
Луна сияла.
Сошел, и руки положил
Ему на плечи