Лессе Пассе. Или Записки иммигранта

© Андрей Свистунов, 2024

ISBN 978-5-0065-1818-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Лессе Пассе

или Записки иммигранта

Текстовые файлы представлены здесь в том порядке, в каком они оказались после операции по их восстановлению, производившейся после форматирования жесткого диска. Для удобства – все файлы пронумерованы, как главы.

Глава 1. [literarum censura]

Text_1 (.docx)

Это не самое начало, начало было раньше. О нем и так все знают. Скорее это просто некая произвольная отправная точка на горизонте событий. Так уж случилось, что ровно после этого все и завертелось, посыпалось, покатилось, набирая ход, вниз, под уклон, огромным, разухабистым, никем не управляемым комом. И вот – да! Почти угадали… Это была Она.

До этого все происходившее было, как бы это лучше выразиться, каким-то скорее рамочным, можно даже сказать – бытовым. То есть свой – чужой, плохой – еще хуже, прекраснодушное лучезарное Будущее – vs овеянное «непреходящим» Прошлое… От «Вот уеду!..» и до «Отцепитесь, бога ради, вы на х… от этих наших скреп!»

Все уже успели так сильно поднатореть в искусстве тихой и лютой ненависти друг к другу, что самозабвенно продолжали этому предаваться и в свободное от работы время, а иногда даже и во время обеденного перерыва. С ненавистью как-то сжились, приняли ее данность, сам факт ее существования уже никем не подвергался сомнению. А кое-кто в прозорливой надежде спастись – «чума на оба ваших дома…» – уже потянулся в наспех сколоченных перелетных косяках в соблазнительно мерцавшую где-то вдалеке веселыми огоньками внутреннюю иммиграцию.

Но тут, как бы это помягче… совершенно неожиданно… против всяких правил и «кто бы мог подумать» что-то взяло и – бздынькнуло!.. Да нет, ну чего уж там… Разумеется, ожидаемо, и совсем даже и не «бздынькнуло» – а прямо-таки бабахнуло…

ПА-ПА-ПА-ПАМ!

ХХХХХ ХХ ХХХХХХХ ХХХХХХХХХ ХХХХХХ ХХ ХХХХХХХХХХХХ…

– Вопрос…

– Да?..

– А нельзя ли немного притормозить?

– Нет-нет, невозможно! Никак нет! Не получится! Ну вы же не дети, вы же должны понимать!.. Теперь-то уже что… Теперь привыкайте… В конце концов, мы и так уже давно и по горлышко… Так что… давайте, пожалуйста, без этих вот ваших соплей!

– А если?

– Нет, ну я вас умоляю, совершенно, совершенно никак. Вот вы же, наверное, читали у кого-то там… Что мы в ответе и все такое прочее…

– Я в ответе только за того, кого приручил…

– Ну, вот вы меня и приручили…

– Но я-то был против…

– Да кто ж вам теперь поверит-то?

– Все.

– Всем, голубчик вы мой, на вас конкретно, как на индивидуума, насрать. Все уже обустраиваются в том месте, куда попали.

– …

– Раньше надо было? Послушайте, ну вы же интеллигентный человек. Как вы себе это представляете? ХХХХ ХХХХ ХХХХХ, ХХХ, ХХХХ, ХХХХХХ ХХХХХХХ ХХ ХХХХХХХХХХХ? Смиритесь лучше – это тупик!.. Как же тебе это еще-то растолковать-то, говноед ты эдакий…

– А что, мы уже на ты?

– …ты, наверное, решил, что здесь вечно будут играть по твоим правилам? Ждать до посинения это твое «прекрасное далеко»? Да? Да они ни хрена, по правде сказать, в этом твоем далеком не смыслили и не смыслят, они хотят, чтобы прямо сейчас… А если для это нужно… то, ну что же поделаешь!.. они и тебя, чтоб ты знал, вертеть хотели…

– Они?

– Ты слышал…

Диалога, впрочем, как и всегда, не случается. Но одно ты уже знаешь наверняка – [literarum censura].

Глава 2. Перекур

Text_001 – копия(.docx)

Перекур на крылечке, крылечке Одного БЦ. Назовем его, пожалуй, пока что так. Скорее всего этого будет вполне достаточно.

Не могу почему-то припомнить никаких других подробностей, кроме этого, «лупоглазого» места для всеобщего и непременного перекура. Лупоглазого из-за выпяченного как из больной глазницы стеклянного фронта наглухо запертых входных дверей, из которых всегда необходимо было угадать единственную и произнести волшебное «сим-сим» или же просто посильнее дернуть за ручку, преодолевая неизменный напористый сквозняк, вырывавший стеклянную створку у вас из рук. Из контекста – помимо этого, больше никаких подробностей. Разве что пара каких-то мало что значащих фраз. А в остальном – хоть убейте!

Хотя… Ну, вот, если коротко, то: все было ужасно! Все вокруг… Такое может быть… Ну и Леночка, конечно тоже была ужасна… То есть нет, наверное, это будет слишком громко… Она просто… была какой-то маленькой и неказистой… почти квадратной, во всем крепко уверенной, с живыми маленькими глазками суетящегося под ногами хорька, да еще и… – звучит контрольный крик над виском – с кучей друзей в Нижнем Тагиле… При чем здесь Тагил? Да нет в общем-то, ни при чем… Так, к слову пришлось… Прилепившееся – «рулит»… И уже никуда от этого склеившегося дерьма не денешься… Да… Так вот, друзья были… кажется, они были…

– А кто они?

Зачем я спросил?

– Они? А что ты имеешь в виду?

– Ну, кто они, чем они там занимаются…

Ах! совсем скверно… Потому что интересно не было, а уточнять зачем-то не перестал.

– Профессия, профессия…

Лучше бы не надо, сейчас чего-нибудь наверняка окажется…

– Чего-то там они во ХХ-ХХ-ХХ…

Оказалось.

В голове мелькают тусклые огоньки аббревиатур. Ага, это же… Это же, кажется, называется – ХХХХХХХХ… Проговорил или пробормотал, но она услышала…

– Ну да! И что с того?

Да конечно ничего… Плевать!

– А там больше и заняться-то нечем.

В следующий раз – сто раз подумать, плиз…

– А что?.. Классные ребята! Вот помню, один раз…

Перебор… и я уже не слушаю, а просто оставляю свою физиономию ответственной за все мышечно-рефлекторное и тихонько выдыхаю про себя:

– Блииин…

Прямо перед Одним БЦ проходят железнодорожные пути, по которым иногда то в одну, то в другую сторону с неспешными перестуками и звонким клацаньем проползают грузовые составы. Но сейчас все заволокло и напрочь укрыло повылазившими невесть откуда белыми клубами пара и какого-то густого сизого дыма, которые вдруг по-хозяйски истошно прорезает протяжный, долго не стихающий гудок. И тут же, вслед за ним, разгребая бело-сизые облака в стороны, появляется черное, одноглазое, шипящее существо, которое через пару мгновений оказывается сморщенным черной сталью одышливым паровозом.

Нарочито медленно, в каком-то паническом испуге – как бы не развеять и не переломать заботливо выстроенный в кадре задний план, паровоз проплывает мимо, надсадно шипя и извергая из кромешной тьмы низкие платформы вагонов, ХХХХХХ ХХХХХХХХХХХ ХХХХХХХХХХХХ ХХХХХХХХ ХХХХХХХХХХХХХ. ХХ ХХХ ХХХХХХХХ ХХХХХХХХХ ХХХХХХ ХХХ. Их много. Но целиком весь состав не виден, только небольшой фрагмент, как раз напротив, в котором можно заметить одну-две грузовые платформы, не больше. От их веса подрагивает земля и слегка позвякивают стекла Одного БЦ за моей спиной.

Я пытаюсь припомнить расположение сторон света, чтобы понять, куда же направляются эти внешне вполне дружелюбные существа, и почему-то не могу этого сделать.

И в этот момент, точнее, когда я уже понимаю, что позиционировать себя в этом мире я отчего-то сейчас совершенно не способен, откуда-то сбоку и снизу до меня доносится:

– Нет, ну а вот я бы ему, наверное, дала… я бы с ним типа того… дала бы ему, короче, точно…

– …?

Я не сразу понимаю, о чем это она. Медленно ползущая мимо Одного БЦ шипящая тварь приковывает к себе все мое внимание, но, как выясняется, только мое. Вокруг меня высыпавшее на крылечко со своими вейпами и сигаретами офисное зверьё, непринужденно похохатывая, сбивается в стайки и гадит окурками себе под ноги, не обращая ровным счетом никакого внимания на происходящее вокруг.

И тут я начинаю припоминать начало разговора.

Речь, кажется, шла о вполне конкретном человеке, ХХХХХХХХХХ ХХХХХХХХ ХХХХХХХХХ, ХХ ХХХ ХХХХХХ, ХХХХХХХХХХ, ХХХХХХХХХХ ХХ ХХХХХХХХХХ Х ХХХ ХХХХХ, ХХХХХХ ХХ ХХХ ХХХ ХХХХ ХХХХХХХ Х Х ХХХХХХХХХ ХХХХХХХХХХ ХХХХХХХ ХХХХХ ХХХХХХХ, ХХХ ХХХ ХХХХХХ, ХХХХ ХХХХХХ, ХХХХХХХ Х ХХХХХХХХХХ ХХХХХХХХ ХХХХХХ Х ХХХХХХХ, и вот это угловатое «нечто» у меня под боком, готовое ему «дать»… Господи! Да что ж это за слог-то такой… Что-то из старой «бундесовой» порнушки со смявшейся внутри кассеты (кто теперь такое помнит?) липнущей к пальцам VHS-пленки.

Разговор, начавшийся с ХХХХХ, вдруг и наверняка не безосновательно свелся к нему, ко вполне конкретному человеку, ХХХХ, ХХХ ХХХХХХХХХ Х ХХХХХХХХХХ ХХХ ХХХХХХХ ХХХХХХХХХ ХХХХХХ, Х ХХХ ХХХХХ ХХХХХХ, ХХХХХХХХ ХХХ, ХХХ ХХХХХХ ХХХХХХХ ХХХХХХХХХХХХ ХХХХХХХХХ ХХХХХХХ, ХХХХХ-ХХ ХХХХХ, Х ХХХХХ-ХХ ХХХХХХХ ХХ ХХХ ХХХХХ ХХХХХХХХХ ХХХХ.

Кубик в виде Леночки, упрямо торчавшей рядом со мной, припоминаю, что вроде бы она была конструктором или… впрочем, я могу и ошибаться, выпускал сладковатые табачные струйки грязно-серого дыма себе под ноги и оглушительно хохотал.

– Не… Ну очень даже… Меня от него очень даже штырит…

Облако развеялось, чудище процокало своими стальными копытцами мимо и укатило… Стайки с вейпами вспорхнули и стремительно попрятались по своим крохотным офисным гнездам.

Во рту осталось какое-то невнятное послевкусие.

Глава 3. Знаки

Text_2(.docx)

Она началась не вдруг и не сразу. Как и полагается – в начале были знаки…

Она началась и понемногу, исподволь, стала превращать фарс, к которому все уже привыкли, сначала в какую-то провинциального пошиба скучную драму, ну а затем неизбежно уже, и предсказуемо, – в трагедию. Х Х ХХХХХХХ ХХХХХ ХХХХХ, ХХХ ХХ ХХХХХХХХХ ХХХХХХХХ ХХХХХХХ, ХХХХХХХ ХХХХХХ, ХХХХХХХ, ХХХХХХ ХХХХХ Х ХХХХХХХХХХХХХХ. Безысходность эта запечатлевалась на лицах и выгорала в поджатых уголках рта, становясь какой-то зловещей театральной маской. Впрочем, ненадолго и не для всех. Кто-то вообще мог этого и не заметить. В конце концов жизнь с ее каждодневными заботами – номерок к врачу, двойка у сына, некстати зудящий заусенец на мизинце – брала свое. Ей было не до этого, не до этих разбросанных то тут, то там Знаков, которые и Знаками-то были только для посвященных. А много ли этих посвященных тогда было?

Но несмотря на жизнь, продолжавшую свое нескромное дефиле, и помимо все время ускользавших от неосторожно расфокусировавшегося взгляда Знаков, было еще Ожидание. Непонятно чего и когда, но все чего-то ждали, предвидели, к чему-то готовились… Хотя, как можно было подготовиться к чему-то непонятому, тревожному, но никак пока не проявившему себя, было абсолютно не ясно. Ожидание это вселяло тревогу и заставляло заусенец на мизинце свербеть еще сильнее.

Похоже, что для зрителей этого шоу, прямо на их глазах – всем быть готовым показать свою «улыбу» в Тик-Токе, приготовлялось, по давно сложившейся во всех кухнях мира исторической рецептуре, какое-то отвратительное, вонючее блюдо, которое затем насильно будут впихивать на камеру тебе в рот.

Унылое ожидание разлилось вокруг, или, как с удовольствием крякнул бы какой-нибудь славянофил, окрест, и оно уже начинало исподволь подтачивать и разрушать годами складывавшиеся шаблоны. Шаблоны, по которым в прежние времена, как сейчас уже становилось очевидно и самому невнимательному, постороннему малосведущему взгляду, струилось бездумно и безоглядно такое множество человеческих судеб, что просто брала оторопь, теперь приказывали долго жить, а перевернутые вверх тормашками смыслы начинали играть новыми красками. … ХХХХХ – ХХХХ ХХХ ХХХХХХХХХХХ ХХХХ ХХХХХХХХХХХХХХ ХХ ХХХХХХХХ ХХХХХХХ ХХХХХХХХХ ХХХХХХХХ. Х ХХХХХХХХХ ХХХХ ХХХХХХ ХХХХХХХХХХХ ХХХ ХХХХХХХХ ХХ ХХХХХ ХХХХХХХ Х ХХХХХХХХХ ХХХХХХХ Х ХХХ.

Погруженность в Twitter, Facebook1 и Телегу, куда же можно было броситься, как ни сюда, уже, кажется, достигло своего апогея. Где все всё понимали, но никто ничего не мог уже больше поделать. Не следить за происходящим не было никакой возможности, ХХ Х ХХХХХХХХХХХ Х ХХХХХХХХ ХХХХХХ, ХХХХХХХХХХХХХХХ ХХХХ ХХХХХХХХ ХХХХХХХХХХХ ХХХХХХ, ХХХХХХХ ХХХ ХХ ХХХХ ХХХ.

Потом… Это было уже далеко после, но почему-то вспомнилось именно теперь, а, если, так, то пусть хоть и не по праву – останется здесь. Потом пришла волна каких-то нелепых, и не к месту, хоть и совершенно искренних извинений с одной стороны. Но схлынув эта волна обнажала горький оскал, не терпящих возражений, обид и непонимания с другой, затем всё это повторялось снова и снова, как после шторма, выбрасывая на берег грязь, водоросли и раздувшиеся тела потерпевших крушение. И так продолжалось вновь и вновь, по восходящей, пока не начинало обесцениваться и запоздалые извинения, и неминуемо зарубцевавшаяся горечь непрощения.

Кто-то выходил с нарисованным наспех плакатом ХХХХ ХХХХХХХ Х ХХХХХХХХХХ ХХ ХХХХХ ХХХХХ ХХХХХХХХХХХХХХ ХХХХХХХХХ ХХХХХХХ ХХХХХХХХХ ХХХХХХ. Их тотчас уводили куда-то, и они пропадали Х ХХХХХХХ ХХХХХ ХХХХХХХ ХХХХХ ХХХХХХХХХ, как куски сахара в бездонном стакане вечно не выспавшегося проводника.

Одна очень интеллигентно и робко выглядевшая пожилая художница выносила на улицу свои картины, на которых голуби и оливковые ветви и так уже… ХХХХХХХХХ ХХ ХХХХ ХХХХ, Х ХХХ ХХХ Х ХХХХХ…. ХХХХХ, ХХХХХХ ХХХХХХХ Х ХХХХХХХХХХ ХХХХХХ ХХХХХХХ ХХХ ХХХХХ ХХХХ Х ХХХХХХХХ ХХХХХХХХХХХ ХХХХХ. ХХХХХХХ ХХХХХХХХХХ ХХХХХХ ХХХХХХ, ХХХХХХХ ХХХХХ.

То, что пытались сделать эти люди, было неимоверно трогательно. Но… и не более того. Это был абсолютный максимум и этого города, и этой части хранимой по чьему-то явному недосмотру вселенной. Всем хотелось, чтобы все это уже поскорее закончилось, чтобы что-то случилось, что-то хорошее, что-то, что могло бы остановить этот вал Знаков. Случалось… Но случалась почему-то только одна какая-то хрень…

Шло время, и привычка жить ожидаемо брала верх – приходилось начинать улыбаться, продолжать любить и пытаться как-то заработать на оба эти развлечения. Невозможно было постоянно носить на своем челе скорбь всего угнетенного тысячелетиями еврейского народа и, многозначительно насупив брови, встречаться пылающим взглядом с таким же скорбящим. Переживания, сочувствие и внутренняя неспособность мириться с несправедливостью остались, но переместились куда-то вглубь, под очень гибкие сегменты позвоночника, подальше от продолжавшей набирать обороты повседневности. И уже нельзя было определить точно, заглядывая собеседнику в глаза или даже разговаривая с ним, с кем он или против кого… такой же он воин духа, как ты, или…

Классика жанра:

– Не все так однозначно…

– Наша правда врагу глаза колет…

И тут уже вступает внутренний диалог про Мы и Они.

ХХХХ

– ХХХХ ХХХХХХХХХ, —

ХХ:

– ХХ ХХХХХХХХХХ ХХХХХХХХ.

Х ХХ, ХХХХХХХХХХ:

– ХХХХХХХХХХ ХХХХХХ…

Х ХХХ ХХХ:

– ХХХХХХХХХХ ХХХХХХХХХХ…

Ну, и как же без этого, без духоподъемного, где:

– С нами Бог!..

– А вот с ними – вообще черт знает что…

Хотя тут тоже невозможно было похвастаться каким-либо особым разнообразием. Было креативно, но вот как-то без огонька… В прямой речи стали попадаться устаревшие, отдающие нафталином обороты уже такого дремучего советского прошлого, что для некоторых наверняка явилась бы настоящим откровением история происхождения этих тяжеловесных, грубовато слепленых из обрубков старых понятий фраз.

– ХХХХХХХ ХХХХХХ…

– ХХХХХХХ ХХХХХХХХХХХ ХХХХХХХХХХХХХ…

– ХХХХ ХХ ХХХХХ ХХХХХХХХХХХХХ ХХХХХХХ…

– ХХХХХХХХХХ ХХХХХХ ХХХХХ ХХХХХХХХ ХХХХХХХХХХ.

Слышать все это было, с одной стороны, довольно-таки дико, а с другой – как-то по-домашнему привычно. Слова обволакивали липким смыслом предательскую неуверенность в завтрашнем дне и склеивали в приступе какого-то безумного монтажа совершенно не соответствовавшие друг другу сцены. Логика переставала быть настолько уж необходимой. На смену ей приходила Вера. А с Верой дискутировать было уже просто бессмысленно.

Вскоре я поймал себя на все больше и больше укоренявшемся где-то глубоко внутри меня чувстве страха. От него уже было так просто не избавиться, не изжить и не преодолеть. Это был страх будущего, безотчетный и стойкий как запах дорогого одеколона.

Мы посмотрели с Юлькой друг другу в глаза и вместе нажали на enter, посылая анкету репатрианта в ее далекое плаванье по просторам gov.il.

Глава 4. Попытка номер раз

Text_0002(.docx)

А вот это уже действительно давно… Вы можете видеть это по количеству ноликов в нумерации файла – чем больше ноликов, тем дальше отстоят события, тем глубже они уходят в безмятежное «задолго».

Я отчаянно пытался обрести смысл после того, как наконец-то, исчерпав лимит бесплодных попыток, нашел работу. Работа была шикарная, потому что за нее платили много больше, чем то на, что я рассчитывал (я просто назвал свою цену, и, к моему удивлению, Петр, хозяин небольшой архитектурной мастерской, сразу согласился), а кроме того, я должен был делать то, что я очень хорошо умел делать – создавать интерьеры для богатых заказчиков.

Теперь у меня была работа. Вот только оставался вопрос со смыслами.

Дело в том, что создание интерьеров не являлось для меня тем занятием, которое позволяло испытать катарсис от правильно размещенного входа в шубохранилище. Это если коротко. Ну а если немного поподробнее, то… Я занимался тем, что лично мне уже давно успело набить оскомину – общением с заказчиками, их женами (вариант лайт), распутыванием бесконечных хитросплетений взаимоотношений со строителями, подрядчиками, субподрядчиками, проектировщиками и субпроектировщиками, то есть я был в теме, когда дитя рождалось не только без глаза, но и без некоторых других жизненно важных органов. Ответственность, разделенная между таким количеством людей, размывалась, что никак не могло спасти радость творчества, но зато иногда спасало персонально, и это был уже шкурный интерес! На свет же – как плод группового изнасилования – неизменно появлялся профессионально скроенный уродец.

Здесь не было души, здесь ничто не могло воспламенить, и если честно, то я вообще удивлялся: неужели же это вижу только я, неужели никто больше не замечает эту зияющую эмоциональную пустоту, которая раз за разом становилась итогом наших общих многомесячных усилий.

Образовывавшаяся между двумя перегородками из гипсокартона пустота была невыносима. Пустота требовала смысла. И я не находил себе места, я искал хоть что-нибудь, что могло бы меня приблизить к обретению этого смысла.

Попытка номер раз.

– Жень, привет, ну ты как?

– Привет, Андрюха! Как сам?

– Ты вообще где? Может пересечемся? У тебя есть время?

– …

– Нет, если неудобно…

– Я в мастерской. Андрюх, работаю я…

– Ааа…

– Но ты… Ты заходи вечером. Чего-нибудь купить?.. Или сам… Ага… Ну давай часиков в шесть.

Женька был художником с мастерской на Васильевском острове и с женой красавицей где-то в спальнике, к которой он неизменно из этой мастерской, сквозь бушующие городские волны, сквозь Сциллу 6-7-й линии и Харибду станции метро «Василеостровская» возвращался поздно или очень поздно вечером.

Мы не виделись целую вечность, и вот сейчас мне просто хотелось посмотреть на его мастерскую, поболтать с ним об общих знакомых и понять для себя – чем живут люди, которым не нужно обустраивать шубохранилищами и холодильниками для вина чужие сингулярности.

Вечером, купив бутылку красного вина, я постучался в старую, густо измазанную коричневой масляной краской дверь на третьем этаже неопределенного возраста дворового флигеля. Дверь открыл хозяин в бороде, очках и широкой растянувшейся от уха и до уха белозубый улыбке. Женька был художником прямолинейным, с невероятно лихими, цветастыми и нестерпимо жизнерадостными картинами, с перманентным отсутствием заказов. Концы с концами он все же как-то сводил, что позволяло ему содержать мастерскую и несколько стеллажей с дорогущими красками: акриловыми, акварельными, масляными, – и с несметным количеством кистей, мастихинов, цветных мелков и прочего, от чего разбегались глаза и радостно екало в груди у забегавших к нему на рюмку чая друзей-художников.

Небольшая, в две комнаты мастерская была уставлена десятком потрепанных светильников. Некоторые из них были включены и удивленно развернуты на заваленный бумагами и мятыми картинами стол и на притаившийся где-то в глубине мастерской как раненый ярким краплаком хищный зверь кособокий мольберт. И только два, более или менее опрятной наружности, разительно выбивались из общего затрапезного вида своих сотоварищей и надменно целились раструбами своих маленьких птичьих головок прямо в ящик из-под аргентинских яблок со столешницей из старого метрового планшета.

На этом импровизированном журнальном столике лежал на ослепительно белом листе бумаги бородинский хлеб и бледная нарезка докторской. Все это гастрономическое буйство заинтересованно обступили видавшие виды кружки с неотмываемым чайным муаром у ободка.

– Андрюх, ну ты чего так долго! Мне ведь скоро бежать надо будет… (Видимо уже где-то далеко беспокойно заерзала красавица жена.) Давай – садись уже!

По стенам в той комнатушке, где мы расположились, висели пустые белые холсты и несколько молодцеватых черно-белых эскизов – Женька вторую неделю творил.

– Ты понимаешь, уже которую выставку подряд пропускаю. Черт его знает, что делать. Вот ведь отнимут мастерскую, и что тогда?

Что тогда – было представить себе сложно.

– Все так серьезно?

– Ну конечно да! Это отчетные выставки. В них хоть раз в год, а надо участвовать!

– И?..

– А со мной вечно что-нибудь приключается. То одно, то другое, то вот…

– Придет кто-нибудь?

– Нет, ты, конечно, не бери в голову… но да! Вот вчера Митька заглядывал. И, как всегда, хотел на работу меня устроить. Но ты понимаешь…

Митька был человеком очень хорошим, можно даже сказать неплохим, и он от всей души пытался организовать Женькино будущее, правда без особого пока успеха.

– Ну вот куда я все это брошу?

Женька очертил вокруг себя вопросительную дугу.

– Кстати, про это… Жень, а отчего бы тебе не замахнуться на свою собственную персоналочку? Тут и повода искать не надо! Персональная выставка художника Евгения… Ведь это же будет ого-го как круто! Движуха пойдет. Налетят девочки-кураторы, кошельки с собой приведут…

– Ты понимаешь, Андрюха, на это ведь деньги нужны какие-то… А на что я жить буду?

– А ты свои картины чуть-чуть попродавай…

– А чтобы попродавать – нужна выставка.

– Сделай…

– А для этого нужны деньги.

– Так…

Пауза.

– Тогда устройся на работу к Митьке, – решил я выбраться из этого порочного круга.

– А куда же я своих заказчиков дену?

– Заказчиков?

– Ну да, я ведь расписываю стенки им в интерьерах, живописные панно там, ну и прочее…

Боже… Боже! Вот уж я не ожидал. Что все вернется к моим интерьерно-дизайнерским будням…

– Ну так и возьми копеечку из этой шкатулочки!

– Не могу, риск! На что я тогда жить-то буду…

Ну да… Вот она – железная логика!

Зазвонил телефон.

– Чувствует… – крякнул Женька, перебросившись парой фраз с женой и покосившись затем на полупустую бутылку

В голове у меня начинают роиться идеи, одна другой экзотичнее. Но Женька отбивается от них как заправский теннисист, ни разу позволив мячику упасть на своей половине.

– Слушай, а давай замутим, – начинаю соблазнять я, – какой-нибудь эдакий… – парный! – мастер-класс. Два художника, человек десять участников, пара занятий в неделю… Это для начала. А чтобы скучно не было, будем перед ними какие-нибудь забавные мизансценки разыгрывать. Да вот… Например, я случайно толкаю баночку с краской, она опрокидывается, само собой – на листе безобразное пятно. А тут подбегаешь ты и начинаешь лихо пальцем развозюкивать эту кляксу в чей-нибудь портрет. Ну ведь круто?! Ну или…