Тень на снегу

Ланской изучал каждую деталь находки, когда услышал, как в коридоре послышались легкие шаги. В тот момент он понял, что не один. Шум был слишком отчетливым, чтобы быть случайным. Он быстро убрал находку в карман и замер, прислушиваясь. Коридор заполнила тишина, и лишь спустя мгновение он услышал, как скрипнула дверь в конце коридора.

Спустя несколько мгновений шаги затихли, и Ланской вновь оказался в тишине. Но он знал, что кто бы ни был здесь, этот человек точно успел осмотреть кабинет профессора до него, оставив нечто вроде скрытых знаков, намеков, уводящих его от истины.

Ланской пробыл в доме профессора еще некоторое время, осматривая каждую мелочь и фиксируя в памяти все детали. Но разум его был сосредоточен не на документах и артефактах, а на следах невидимого врага. Уходя, он оглянулся на кабинет и поклялся выяснить правду.

Глава 3. Таинственная вдова

Дождливый осенний день окутал Санкт-Петербург прохладой и тяжелыми каплями, тихо барабанившими по крышам домов и мокрым мостовым. В воздухе стоял едва уловимый запах мокрой листвы и сырого камня, придавая городу мрачный оттенок, как будто сам Петербург скорбел по профессору Бехтереву. Ланской стоял перед дверями большого особняка, где обитала вдова покойного, Софья Бехтерева. В этом особняке теперь царила тишина, пропитанная, казалось, зловещими тайнами, что накопились за годы совместной жизни Софьи и ее мужа.

Слуга, распахнув тяжелую дверь, проводил Ланского в гостиную. Сама комната была темной, с высокими окнами, завешанными темными шторами, отбрасывающими едва различимые тени. Посреди комнаты стояла Софья Бехтерева – стройная женщина лет сорока с тонкими чертами лица и холодными серыми глазами, в которых светилась не столько скорбь, сколько глубоко спрятанное беспокойство. Она была одета в темное платье, подходящее траурной обстановке, но ее осанка и взгляд выдавали внутреннюю силу и решимость.

– Господин Ланской, – начала она, как только он вошел, – благодарю вас за то, что пришли. Я надеялась, что вы сможете помочь мне в некоторых… деликатных вопросах.

Ее голос был низким, чуть дрожащим, но каждый ее жест был точно выверен, как будто она заранее репетировала этот разговор. Ланской внимательно посмотрел на вдову, пытаясь прочесть на ее лице признаки не только горя, но и скрытых намерений. Она пригласила его сесть в кресло напротив и нервно взяла в руки кружевной платок, избегая встречаться с ним взглядом.

– Госпожа Бехтерева, мои соболезнования, – тихо произнес Ланской. – Я был знаком с вашим мужем и… понимаю, что его смерть стала для вас тяжким ударом.

Софья чуть опустила голову, выказывая траурную скорбь, но затем подняла глаза и, обдумывая каждое слово, сказала:

– Да, это трагедия. Но… я должна признаться вам, что у нас с мужем было немало тайн. Я не знала обо всех его делах, но знаю, что он вел исследования, которые… могли навлечь на него опасность. Иногда он говорил мне вещи, которые я предпочла бы не слышать.

– Вещи? – Ланской склонил голову, внимательно слушая. – Вы имеете в виду его исследования о древних артефактах и обществах? Он рассказывал вам о том, что находил?

Софья на мгновение замешкалась, будто решая, стоит ли говорить, но затем продолжила, стараясь не смотреть Ланскому в глаза:

– Я знала лишь часть того, что он изучал. Муж часто говорил о том, что находки его имеют огромное значение, что они могут изменить судьбы… Он был одержим древним обществом, которое называл «Черные Хранители». Я… – она сделала паузу, стиснув кружевной платок в руках, – я не всегда понимала, почему это было так важно для него. Но теперь, когда его нет, эти знания стали для меня настоящим бременем.

Ланской уловил, как ее голос предательски дрогнул, когда она говорила о бремени. Ее беспокойство было слишком очевидным, чтобы быть притворным. Он знал, что профессор действительно многим рисковал, но чтобы вдова вела себя так таинственно – это было неожиданно.

– Софья Павловна, я понимаю, что вам тяжело, – сказал Ланской, чуть придвигаясь ближе. – Если вам есть что передать или что-то, что вы считаете важным, это может помочь в расследовании. В конце концов, я здесь именно для того, чтобы защитить не только ваше доброе имя, но и сохранить наследие вашего мужа.

Она чуть заметно кивнула и, немного поколебавшись, поднялась и направилась к старому бюро, стоявшему в углу комнаты. Движения ее были осторожными и неспешными, как будто она пыталась сделать вид, что ничего особенного не происходит. Софья достала ключ из кармана и открыла ящик. Ланской услышал скрип замка и затаил дыхание, понимая, что она сейчас покажет ему нечто важное.

Софья вынула старый конверт, края которого были потрепаны от времени, и осторожно передала его Ланскому. Внутри лежали несколько старых писем, написанных разными почерками. Они содержали, как он быстро понял, фрагменты личной переписки профессора с неизвестными лицами, которые также упоминали «Черных Хранителей».

Письма были обрывочными, но тревожными. В них упоминались встречи в темных переулках, в ночных парках и заброшенных особняках. Один из текстов прямо говорил о реликвии, которую профессор пытался заполучить для своих исследований. Прочитав несколько строк, Ланской почувствовал, как по спине пробежал холодок. Эти строки, написанные нервной рукой, как будто предупреждали о грядущей опасности, как будто сам автор понимал, что вторгся в запретную область знаний.

– Эти письма… они были у него давно? – спросил Ланской, поднимая глаза на Софью.

– Да, – коротко ответила она, избегая его взгляда. – Он никогда не рассказывал мне всех деталей, но я знала, что это что-то… запрещенное. Он говорил, что мы не можем обсуждать это ни с кем, что это слишком опасно.

Софья замолчала и снова повернулась к бюро. На этот раз она достала из него маленький предмет, тщательно завернутый в темную ткань. Развернув его, Ланской увидел старинный медальон. Это был небольшой, массивный кусок металла, покрытый темными, словно выгоревшими от времени, символами. Они были едва различимы, но каждый из них, казалось, имел определенный смысл, значение которого было скрыто под слоем вековой таинственности.

– Это принадлежало моему мужу, – сказала Софья, голосом, полным сомнений и легкого страха. – Он был уверен, что это часть древней реликвии. Он называл его… ключом.

Ланской взял медальон и осторожно рассмотрел его, ощущая холод металла, пропитанного историей и загадками. Медальон действительно казался необычным. Символы, покрывавшие его поверхность, были похожи на те, что он видел в записях профессора, но теперь они складывались в целый рисунок, непонятный, но завораживающий. Ланской не сомневался: это действительно часть реликвии, которую профессор пытался исследовать.

– Софья Павловна, я понимаю, что для вас это нелегко, – сказал он, возвращая медальон. – Но, возможно, у вас есть еще что-то, что может помочь мне понять, с чем имел дело ваш муж?

Софья вновь замялась, как будто борясь с внутренним страхом, но затем кивнула. Она подошла к шкафу и открыла его, вытаскивая небольшой дневник, обернутый в темную кожу. Открыв его, она начала перелистывать страницы, показывая Ланскому рукописи и записи, которые профессор вел в последние месяцы своей жизни.

– Этот дневник… он содержал все, что он думал о своих находках. Но предупреждаю вас: я не успела прочитать его целиком. И… что-то в этих записях заставляет меня чувствовать, что лучше было бы не знать.

Ланской, испытывая противоречивые чувства – как тягу к разгадкам, так и ощущение опасности, – осторожно взял дневник. На страницах дневника профессор оставил множество записей, включая зашифрованные тексты и символы, которые явно принадлежали к системе, известной только ему. Некоторые строки были подчеркнуты, а внизу стояла пометка о том, что реликвия является «ключом к последней тайне Черных Хранителей». Эти слова стали последней загадкой, которой профессор занимался до самого конца.

– Спасибо, Софья Павловна, – тихо сказал Ланской, понимая, что в его руках оказались ключи к разгадке судьбы профессора. – Я буду бережно относиться к этим вещам и постараюсь выяснить, кто или что стояло за его смертью.

Она молча кивнула, снова отворачиваясь к окну, где дождь все так же бил по стеклу, как если бы вся природа скорбела о потере. Ланской, поднявшись, осторожно убрал письма и медальон в карман, понимая, что в этом доме остается еще много недосказанного.

Уходя, он вновь посмотрел на Софью, пытаясь понять, сколько тайн она все еще скрывает. Но ее взгляд оставался неизменным – глубоким и таинственным, как и весь этот дом, окутанный призраками прошлого. Ланской покинул особняк, зная, что впереди его ждет самая сложная часть расследования – раскрытие тайн, связанных с древними обществами, и то, какую роль играют в этом люди, с которыми когда-то был связан профессор.

Глава 4. Зачеркнутые страницы

Вечер опустился на Петербург, погружая город в туман и тишину, нарушаемую лишь редкими шагами прохожих и скрипом уличных фонарей. Ланской сидел в своем кабинете при тусклом свете свечи, держа в руках дневник профессора Бехтерева. Старые страницы пахли пылью и сыростью, а чернила местами были тусклыми и размытыми, как будто кто-то намеренно пытался стереть или скрыть написанное. Ланской чувствовал, что этот дневник – ключ к разгадке судьбы профессора, и от каждого слова, от каждого оборванного фрагмента текста зависело его понимание того, чем занимался профессор в последние месяцы своей жизни.

Перевернув несколько страниц, Ланской обратил внимание на странные пометки и символы, вплетенные в текст. На одной из страниц он нашел фразу, подчеркнутую дважды: «Память прошлого никогда не исчезает, пока существуют хранители истины». Эти слова, казалось, отражали всю суть исследований профессора. Он, несомненно, верил в силу истории, в тайное знание, которое передавалось через поколения, но не предназначалось для посторонних.

Чем дальше Ланской читал, тем более обрывистыми становились записи. На некоторых страницах чернила были так густо размазаны, что текст сливался в темные пятна, а часть строк была зачеркнута. Ланской внимательно вглядывался в эти страницы, понимая, что профессор или кто-то другой явно пытался что-то скрыть. Но почему? И от кого?

Погрузившись в размышления, Ланской не сразу заметил, как время пролетело за его наблюдениями. Он не мог избавиться от чувства, что все эти испорченные страницы и таинственные записи – лишь верхушка айсберга. В какой-то момент он наткнулся на несколько упоминаний о конкретном человеке, чье имя появлялось на полях записей профессора. Этот человек фигурировал под инициалами «Н.С.», и отрывки текста говорили о встречах и обсуждениях между ним и профессором, а также намекали на некие «секреты, которые не должны выйти наружу».

С каждой новой страницей загадок становилось только больше, и Ланской чувствовал, что все его усилия идут в никуда. Погруженный в дневник, он почти не услышал легкого стука в дверь.

– Входите, – бросил он, не отрывая взгляда от дневника.

Дверь приоткрылась, и в кабинет вошел молодой человек с взволнованным выражением лица. Это был Николай Серов, студент-историк и, как выяснил Ланской ранее, один из тех, кто близко общался с профессором в последние месяцы. Николай выглядел уставшим, и в его глазах читалась тревога, словно он пришел не просто поделиться информацией, а что-то выяснить или узнать. Ланской жестом пригласил его присесть напротив.

– Николай, вы хотели со мной поговорить? – спросил он, отложив дневник и вглядываясь в лицо юноши.

– Да, господин Ланской, – тихо начал Николай, нервно вертя в руках шляпу. – Я слышал, что вы взялись за расследование… я… просто не могу оставаться в стороне. Профессор был для меня как наставник, как человек, который показал мне смысл в истории и исследованиях.

Ланской кивнул, подбадривая его. Молодой человек явно был сильно привязан к профессору, и, похоже, потеря тяжело ударила по нему.

– Я понимаю, Николай. И я надеюсь, что вы сможете мне помочь. Но скажите честно: знаете ли вы что-либо о его последних исследованиях? Он упоминал перед вами о каких-то открытиях, тайных знаниях?

Юноша замялся, как будто его что-то удерживало, но после короткой паузы тихо проговорил:

– Профессор говорил о реликвии, о древнем артефакте, который, по его словам, мог бы изменить судьбу многих. Но он никогда не рассказывал всех подробностей. Иногда… я замечал, как он говорил с кем-то, но не мог понять, о чем. Я помню лишь имя… или, вернее, инициалы, – «Н.С.». Профессор часто упоминал этого человека в своих записях и переписке. Но я никогда не встречал его, и даже не знаю, кто он такой.

Услышав это, Ланской насторожился. Именно инициалы «Н.С.» он и видел в дневнике профессора. Молодой человек определенно не знал всего, но его слова стали важной зацепкой. Кто бы ни был этот «Н.С.», его связь с профессором явно не была случайной.

– А что вам известно о «Черных Хранителях»? Профессор когда-нибудь говорил о них?

Николай поднял голову, его взгляд встретился с взглядом Ланского, и на мгновение в его глазах мелькнула искра страха. Он облизал губы и тихо сказал:

– Я… слышал это название, но профессор всегда избегал рассказывать об этом. Как будто это… как будто это что-то, что нельзя даже произносить. Он называл их «Хранителями истины», и я знал, что это не просто общество, а что-то большее, более опасное. Однажды, он сказал мне, что каждый человек, связанный с «Хранителями», рискует жизнью. Он даже предостерег меня – сказал, чтобы я держался подальше от всего, что может намекать на их деятельность.

В этот момент Ланской осознал, что Николай, сам того не осознавая, стал ключом к разгадке. Если «Черные Хранители» действительно существуют, то все записки профессора и медальон, переданный вдовой, приобретают новый, смертельно опасный смысл. Он медленно кивнул, понимая, что с этим юношей ему предстоит поработать еще теснее.